Мерцание пустоты

Наши глаза встретились всего на пару секунд. Но этого мига мне хватило, чтоб забыть, как дышать.

В её взгляде мир разрывался на части, поглощая время и оставляя меня в невесомости.

Она резко отвернулась, словно очнулась. Достала странное устройство, похожее на компас, сверилась с ним. Затем посмотрела на книгу. На мою книгу!

Взгляд скользнул по обложке, рука протянулась.

— Эй! Не трогай! Она моя! — хотел сказать я.

Но в теле кота получилось только зашипеть. Глупо и слабо.

Я рванулся вперёд, решив, что укусить — это хоть что-то. Возможно, не самый дружелюбный жест, но логичный в подобной ситуации.

Она просто взмахнула рукой — точно отгоняя назойливую муху — от удара я отлетел на несколько метров и шлёпнулся в пыль, как тряпичная кукла.

Незнакомка... спокойно подняла книгу.

Открыла.

Страницы шелестнули. Провела пальцами по ним, словно что-то искала. Потом чуть качнула головой. Медленно, непонимающе.

Я отполз за ближайший камень и уселся в тени. По-прежнему в образе кота, сделал вид, что растворён в пейзаже.

Передо мной — два трупа. Один с открытым ртом, будто его прервали на середине анекдота. Второй — с лицом, в которое теперь можно было посадить крупный цветок.

Рядом – пыльный заброшенный магазин, треснувшая обшивка, запах крови, железа и чего-то горячего. Воздух словно перегорел от напряжения.

Она отложила книгу и поднялась не глядя на меня. Я не знал, как к этому относиться.
Может быть, она спасла меня. А может — просто убила всё, что мешало пройти вперёд.

Я мог бы попробовать выяснить. Но для моей безопасности лучше пусть пока останется интригой.

Она двигалась с той холодной точностью, что приходит после долгих лет выживания. Словно чувствовала мир кожей, а не глазами — и потому не смотрела понапрасну.

Я почему-то подумал, что такие люди — или кем бы она ни была — рождаются в разрушенных мирах, как отражения катастроф. Они не ищут цель. Они просто идут туда, где всё ломается. Потому что сами были сломаны — раньше всех.

Спокойная, почти равнодушная.

Нож прошёл по карманам первого — быстро, точно, будто она делала это сотни раз. Пальцы двигались уверенно, без остановок и суеты. Патроны, консервы, бутылка — все собрано по списку. Как у солдата, для которого это уже не действие, а рефлекс.

На миг она задержала взгляд на мне — я прижал уши от страха и холода в ее глазах.

Подняла мою сумку. Книгу. Одежду.

И ушла внутрь здания, которое я окрестил магазином, не обернувшись.

Словно я был просто случайной вещью на её маршруте.

Я же, как последний идиот, пополз следом.

Внутри пахло пылью — сухой, тяжёлой, с металлическим привкусом, поднимающейся при каждом шаге. Сквозь проломы в стенах проникали полосы света — резкие, как лезвия.

Я замер у входа. И только тогда... позволил себе по-настоящему взглянуть на неё.

Я всегда любил смотреть фильмы людей. Старые — те, что они снимали ещё до того, как их мир рассыпался.

Там всё было... правильным. Свет падал красиво, лица были симметричными, а герои — даже когда страдали — выглядели так, будто их боль можно обрамить в рамку.

Наверное, поэтому человеческая внешность казалась мне чем-то вроде идеала. Венцом творения, как они сами любили говорить.

И вот — передо мной на столько близко был настоящий человек. Настоящая.

Не экран, не сон, не тень из прошлого. Не уродливые рейдеры, во внешности которых было больше звериного.

Она сидела, опершись спиной о стену, изучая мою книгу.

Одежда — словно сшита из шёпота чужих ошибок: обрывки, заплаты, клочья ткани, в которых ещё жил старый страх.

Ноги вытянуты вперёд, ступнями ко мне. Подошвы — твёрдые, потемневшие, будто вобрали в себя пыль всех дорог.

Они напоминали лапы волчицы — дикие, как она сама. Широкие стопы с глубокими складками, пальцы — сильные, чуть расставленные, словно даже в покое готовы вцепиться в землю. В них не было изящества. Но будь я художником — я бы нарисовал именно их.

Лицо, словно пустынный пейзаж под вечерним солнцем — неподвижное и странно притягательное. В чертах было что-то почти детское — мягкость подбородка, едва намеченные скулы, лёгкая округлость рта.

Губы — сжатые, потрескавшиеся, но не бледные. Упрямые. Такие не улыбаются просто так.

На скулах — несколько старых шрамов, будто ветка задела камень. Они не портили её внешность, наоборот — придавали завершённость.

Глаза — тёмные и неподвижные, как ночь без ветра.

Волосы — спутанные, цвета выжженной травы, ложились на плечи свободно и естественно, как ветер, застрявший в листве.

Её красота не стремилась быть замеченной. Она просто была — как вода в ручье или след зверя на тропе.

Та, которую замечаешь, когда замолкаешь.

Я встряхнул головой, словно пытался сбросить с себя чары — или хотя бы пыль с мыслей.

И тут же вспомнил, как больно она меня ударила.

Не метафорически. Буквально.

Лёгкий взмах руки — и я впечатался в землю так, будто был не кот, а мешок с картошкой.

Удивительно, как быстро восхищение может смениться обидой.

Я поёрзал, делая вид, что просто меняю позу, а не пытаюсь вернуть себе достоинство.

Она всё так же сидела — спокойно, уверенно, словно весь мир вокруг и вправду стал молчать, чтобы ей не мешать.

Я вздохнул: тянуть дальше было не куда. Пора снова быть собой.

Щелчок. Сжатие. Хруст костей.

Мир на мгновение перевернулся — и я снова худощавый антропоморфный кот.

Стою. Голый. Прикрываю интимное место. Немного дрожу.

Мех вздыблен, плечи поджаты. Какая прекрасная идея начать знакомство в таком виде.

— Эм... привет?

Она подняла глаза.

Без тревоги. Только... внимание.

— Спасибо, что помогла, — сказал я, стараясь не слишком дрожать от холода и унижения. — Но я и сам бы справился с теми разбойниками.

Я приосанился — насколько это возможно, когда ты голый и пушистый.

— Как видишь, в моих жилах течёт магическая кровь невероятной мощи.

Она не ответила.

Просто отложила книгу — бережно, будто знала, что для меня она важнее, чем собственное достоинство — и медленно встала на ноги.

Без спешки.

Без слов.

Я сглотнул. Почесал затылок.

Что-то подсказывало мне, что впечатление пока складывается не в мою пользу.

Она на мгновение прикрыла глаза.

Пальцы на ногах напряглись, словно впились в землю.

Я невольно задержал дыхание — казалось, она что-то делает. Или чувствует.

— Слушай, — выдохнул я, стараясь звучать легко. — Я, кстати, видел неподалёку пару хороших походных женских ботинок. Могут пригодиться. Ну, там, камни, стекло, всякое... Хотя мы демихуманы тоже обувь не носим. Так что, вполне одобряю твой выбор.

Она не ответила.

Я почти физически ощутил, как мой голос просто осел где-то рядом и растворился в пыли.

— Не хочешь... поговорить? — попытался я снова. Неуверенно. Почти как котенок, который знает, что сейчас получит тапком.

— А... хочешь, расскажу забавную историю, чтоб разрядить обстановку? – я решил не сдаваться. Что я несу?

— Как-то раз мой великий наставник, мудрейший шаман Бонду, пытался вызвать дух предков... и вызвал козу. Живую. Настоящую. С очень плохим настроением.

Я уже видел, как она почти не слушает. Но всё же продолжил:

— Был у нас обряд — такой торжественный ритуал. Костёр, травы, дым, бубен, всё как положено. Бонду высыпал какую-то пыль на угли и заявил, что сейчас появится проекция древней мудрости.

Говорит: "Дух предков, явись, и поведай нам истину!"

Я имитировал голос Бонду — скрипучий и пафосный.

— И вот... тишина. Ветра нет. Все замерли.

И тут...

БЕЕЕЕ.

Из кустов выходит коза. Не дух. Не иллюзия. Коза.

Смотрит на нас осуждающе. А потом начинает жевать Бонду за рукав.

Он кричит: "Это знак! Дух пришёл в животной форме!"

А она... гадит прямо в священный круг.

Я пожал плечами:

— После этого мы неделю называли Бонду "Повелителем Коз".

Мне показалось, ее взгляд стал еще холоднее. Сай, заткнись уже наконец!

Но язык не слушался меня.

– А вот еще история. Она лучше...

...

Она смотрела на странное создание.

Мех.. Руки. Кошачья морда. Узкие плечи. Неуверенное тело, как у подростка, натянутое на тонкую кость.

Стояла, не двигаясь, и пыталась понять — не разумом, а ощущением, телом, чем-то древним, что всегда подсказывало верно: что перед ней?

Компас указывал на его книгу.

Но сколько бы она ни листала страницы, всё казалось пустым. Слова ускользали, будто боялись её взгляда.

Она направляла внимание на него. Концентрировалась. Прислушивалась.

И...

Щекотно. Очень.

Словно всё его существо — мягкое, пульсирующее, пушистое — лезло ей в сознание, как кот под одеяло.

Слишком суетливое.

Слишком шумное.

Пытаться понять бесполезно.

Мышцы расслабились... но не все.

Внутри — вспыхнула картина.

Как её рука сжимает его шею. Тонкую, мягкую, податливую.

Как его глаза — широко раскрытые, наивные, глупые — замирают в удивлении, потом в ужасе.

Как когтистые пальцы соскальзывают по её запястью, теряя силу.

Как наступает тишина. Глубокая. Благословенная.

Та, что приходит, когда всё лишнее убрано.

Та, которую она всегда чувствовала кожей.

Она вдохнула — медленно, глубоко.

И выдохнула.

Мысль исчезла. Не потому, что она её испугалась.

Просто не время.

...

... и вот после этого Арут со мной еще месяц не разговаривал, – торжественно завершил я.

Она вздохнула, медленно сняла с себя плащ. Подбросила — так, чтобы он лёг на мои плечи.

— Спасибо, — сказал я и неловко натянул плащ. Он пах пылью, потом, кровью и чем-то, что не знало сна. — Ты, э... не особенно разговорчивая, да?

Я слегка поёрзал. Плащ казался слишком большим. Ткань, грубая, плотная, касалась тела с предельной прямотой. Он будто хранил чужое тепло, но не делился им. Словно напоминал: теперь ты в долгу.

Она не ответила. Только слегка повернула голову.

Глаза — как вода, в которой нет ни мути, ни дна.

— Я... эм... я не знаю, как ты сюда попала, — пробормотал я. — И ты, похоже, не в восторге от общества, особенно говорящего кота. Но у нас тут, — я указал рукой на стены, — не так много собеседников. Ты... не можешь говорить?

В уголке ее губ — что-то дрогнуло. Или мне показалось.

— Что за книга у тебя? — впервые заговорила она. Звук голоса тихий, приятный, но немного хриплый. Словно она не разговаривала уже целую вечность.

— А эта? — я рискнул сделать шаг и поднял книгу, лежавшую возле её пыльных ног.

Она не пошевелилась. Не остановила меня. Просто наблюдала — спокойно, почти безучастно, как смотрят на ветер, шевелящий траву.

— На страницах ничего нет, — сказала она.

Я усмехнулся, сел на корточки и открыл книгу наугад.

И — конечно — она не подвела.

На странице вырисовывалась карта: вытянутая пустошь, обозначения древних дорог и поселений, дальше — океан, цепь островов, и на одном из них — чётко обведённая цель с координатами.

— Судя по всему, книга ведёт меня туда, — я поднял взгляд.

— Ты что-то знаешь об этом?.. Это ты — та, что несёт пламя?

Я склонил голову.

— Где же это пламя тогда? Внутри? В глазах? Или ты маскируешь его под одеждой?

На секунду глянул вниз, на её босые ноги.

— "В её шаге — начало", да?

Усмехнулся.

— Если всё и правда начинается с твоих пяток... может, мне стоило вести дневник — "Шаг первый: левая". Мало ли, это важно.

По ее взгляду я понял, что пора заткнуться.

— Нам нужно поспать, — сказала она.

И, не дожидаясь моего ответа, развернулась, шагнула в угол помещения, где груда тряпья напоминала что-то вроде лежанки.

Опустилась на бок. Закрыла глаза.

Словно весь разговор был ничуть не более значим, чем смена погоды.

...

Мне снился сон.

Сначала — тишина. Не ночь, не мрак, а чёрная пустота, мерцающая изнутри, словно дышащая. Она расползалась по миру, пожирая всё: пустошь, остатки мегаполисов, мою деревню. Всё исчезало без звука, будто мир стёрли ластиком.

Я видел, как она подбирается к хижинам. Дерево и ткань рушились, осыпаясь на землю серой пылью. Жители не кричали. Просто стояли и смотрели — замерев, как статуи, которым не дали времени испугаться.

Мама стояла у входа в дом.

Тянула ко мне руку.

Пальцы у неё потрескались и рассыпались, словно пережжённая бумага.

Глаза – полные боли, которую невозможно объяснить. Не страх — нечто древнее, безысходное.

Рядом Тэя.

Она пыталась двинуться ко мне, но ноги уже исчезали, растворялись в чёрной массе.

Она открыла рот, произнесла моё имя — без звука. Словно воздух больше не переносил слов.

Их тела рассыпались. Оставался только пепел. Даже ветер не дул, чтобы его развеять.

И вот уже я один.

Посмотрел вниз. Ноги исчезали.

Не больно. Просто... необратимо.

Я попытался вдохнуть — но грудь будто сжали изнутри. Ни воздуха, ни крика. Только глухая пустота, заполняющая всё.

Я растворялся — клетка за клеткой, мысль за мыслью.

Мир исчезал со мной.

Последним исчез я.

...

Я проснулся весь мокрый, шерсть липла к ткани плаща.

Сердце билось где-то в горле, а грудь судорожно глотала воздух, будто его было мало.

Я не сразу понял — сон закончился. Я снова здесь. В реальности... или в ещё одном её слое?

А вдруг и вчерашний день был сном?

Книга, босая девушка, тишина, в которой исчезают мысли.

Я медленно сел, огляделся.

Помещение пахло пылью, железом и чьей-то давней, выветрившейся жизнью.

Ряды сломанных стеллажей, куски вывесок, обёртки, рассыпавшиеся в труху.

На полу валялись пластиковые корзины, одна из них служила подставкой под чью-то древнюю банку тушёнки.

Стены были исписаны следами времени: выцветшими рекламами, трещинами, отпечатками ладоней или лап — никто уже не знал, чьих.

В углу — обломки манекена: только торс с одной рукой, свисающей, как у раненого.

Возле одной из стен стояло старое зеркало.

Треснутое, мутное, но всё ещё отражающее — с каким-то изломом, будто смотрело на мир под другим углом.

Перед ним сидела она.

Неподвижная, как каменная фигура.

Компас лежал у ног, чётко на границе света и тени.

Она смотрела в своё отражение — не моргая.

Долго. Так, как смотрят не на себя, а сквозь — туда, где память путается с реальностью.

Я тихо собрал свои вещи.

Книгу сунул в сумку, затянул ремень, встал.

— Я ухожу, — сказал, тихо, почти извиняясь перед этой тишиной.

— Ты... со мной?

Она не ответила.

Только продолжала смотреть в треснувшее зеркало — словно в нём был кто-то другой.