Я болею похотью
Тейт врывается в его жизнь снова — и без его желания. Похоже, его желания вообще не учитывались — значение имеет только то, что хочет она. Она заказывает его снова — а Нильс растерян, Нильс хмур и не знает, как себя вести с ней после их ссоры — она вечно всё усложняет. Его отношение к ней все усложняет — как ему теперь выполнять свою работу? Как, когда он должен ее трахать, а хочет только прибить?
А ещё положение ухудшается счастливой улыбкой на маленьком личике — как будто ничего и не было, как будто она и не вела себя, как заносчивая сучка, как будто она всегда такая милая и нежная.
— И чего же пожелает клиентка на этот раз? — холодно осведомляется Нильс, неосознанно используя её любимый жест — скрещённые руки на груди. А сам внутри фыркает — ага, точно. Как будто их секс — обыденная работа. Как будто он не превратится во что-то странное и прекрасное на грани с безумием, стоит ему только поцеловать её.
— Нильс, ты представляешь, курс доллара снова поднялся! — она сияет счастливой ухмылкой и похозяйски садится на кровать. Снимает туфли и по-детски дрыгает ступнями. А потом снова смотрит на него и смеётся, откинув голову назад. Нильс видит безумный взгляд — видит и многодневные синяки под глазами, нерасчесанные волосы и неестественную бледность. Черт возьми.
— Ну и чему ты так радуешься? — настороженно спрашивает Нильс. Он хочет злиться и бесится еще больше, но только лишь оттого, что ее измученный счастливый вид убивает в нем последние остатки ярости. Пора бы взять себя в руки, наверно. — Это же плохо.
Тейт откидывается на кровать и вдыхает. Нильс видит ее маленькое тело и вспоминает сотни других, так же лежавших здесь.
— Нет, это как раз-таки очень хорошо! — и смех, словно у безумной. Нильс совсем озадачивается. — Ты не понимаешь, очень! Я всё время думала об этом, думала… и знаешь что? Это ведь ведет за собой экономический кризис. И знаешь, почему это хорошо?
— Не знаю, и знать не хочу, — отрезает холодно Нильс и начинает расстегивать пуговицытна рубашке. Оглябывает её жестким взглядом, но она полностью игнорирует его. — Тебе бы домой и проспаться, но раз уж ты здесь… Нужно выполнить мою работу.
Она подрывается и становится близко-близко, касается холодными пальцами щёк (она вовсе не из тех, кто горячит кожу — она та, кто заставит кровь застынуть в жилах), а у Нильса перехватывает дыхание от блеска её безумных глаз — совершенно очаровательно безумных. И он понимает сейчас, что она уже и не помнит об их ссоре — не помнит, какой была она тогда. И каким был он.
Малолетка. Его противная, мелкая девчонка со своими глупыми выходками и совершенно невыносимым характером.
— Это хорошо, Нильс, потому что теперь мы можем совершить революцию, — и на полном серьезе убеждает его. О чем она вообще говорит? — Я хочу воцарить анархию. Я хочу смотреть на хаос вместе с тобой. Нет, я хочу, чтобы мы вместе стояли на обломках этого хаоса — мы будем королями, обещаю.
Он совершенно не имел понятия о том, как защищаться от неё. Как защитить самого себя от этого смертельного яда — кажется, уже забралась под кожу и ждет момента, чтобы отравить и уничтожить. Ему страшно; ему не нравится это голое чувство беззащитности и ожидания чего-то плохого.
— Сумасшедшая, — он шепчет и зажмуривается, ощущая её учащенное горячее дыхание на своих губах — баррикады падают, а кодекс разрывается на части. — О чем ты говоришь вообще? Зачем ты, черт возьми, пришла? Неужели стало скучно, блять, со своими хорошенькими мальчиками и снова решила плеваться тёткиными деньгами вникуда?
Она очаровательно улыбается, и Нильс наблюдает свою любимую ямочку на её левой щеке. Он хочет поцеловать её.
— Я могу и не платить, мне ведь ничего за это не будет, да? Мне всё и бесплатно можно, — в полной уверенности говорит, а затем целует его. У неё получатся гораздо лучше, чем их в первую встречу. Но ведь тогда и её губы со вкусом лимона так не сводили с ума, да? Он хочет возразить, но лишь сильнее вцепляется пальцами в её шею и несдержанно отвечает на безобидный поцелуй. Сейчас она как милый игривый ребёнок. — Заткнись даже, я просто не знала, как ещё тебя увидеть. Я соскучилась, Нильс.
Просто. Искренне — глаза сияют, и робкая улыбка на сейчас особенно мягком детском лице — вот как он смог влюбиться в такого ребенка? Только вот Нильс совсем не ощущает чувства вины и теперь уже сам целует ее.
Он тоже скучал.
* * *
И они устраивают революцию — это странно, но обоим до дрожи нравится. Татум со своими безумными идеями достала всех и в том числе Нильса, но разве может он теперь от неё отказаться? Не теперь — не когда-либо ещё.
Это случается во время ужина в их любимом Роше. Она позже объяснила это тем, что терпеть не может прижимистых богачей (хотя сама такой же является). Она говорила и говорила, что чаще всего от революции страдают низшие слои населения, даже если для них всё и делается. Она с безумным блеском в глазах говорила, что настала пора это исправить. И с каждой секундой её слова всё больше напоминали слова одержимого.
На ней было красное платье. Вот в одну секунду она сидит и ест устрицы, а в следующую поднимается со стула, достает невесть откуда взявшийся красный флаг, махает им и кричит на весь ресторан:
— Сдавайтесь все, вы окружены, буржуи! Это революция анархистов! Это последний день в вашей жизни, и вам он покажется самым ярким в вашей жизни, обещаю. Вы поплатитесь за все грехи капитализма.
Сначала никто ничего не понимает, кто-то даже снимает воинственную Тейт, но затем начинается хаос. Откуда ни возьмись, по помещению начинают летать камни размером с грецкий орех и ударяться о посетителей. Они кричат, бегают — никто не знает, откуда они взялись. А Тейт стоит посреди всего это хаоса, словно победительница — спокойно и величественно улыбается, не двигаясь с места.
Нильс в шоке — пару камушков даже попадают в него, хотя он вроде как свой. А потом что-то касается его ноги, он вздрагивает и заглядывает под скатерть. Парень. Под их столом сидит парень с рогаткой и протягивает другую Нильсу. Тот, ощущая себя героем тупого боевика, над которыми они так много смеялись с Тейт, смотрит на неё, королеву этой революции, а затем берёт рогатку.
Десятки людей под столом обстреливают из рогатки посетителей Роше. Нильс смеётся — это так в духе Тейт.
А потом кто-то вызывает полицию. Некоторые бунтовщики сбегают, но большую часть удалось взять. Нильс и Тейт — в этой части. Они сидят в камере с теми школьниками с рогатками. Те не жалуются — они только смеются и благодарят Тейт за то, что позволила им участвовать в таком. Никто из них не переживает — ведь они богатенькие ученики частной школы, родители вытащят и позаботятся обо всём.
А Тейт просто неимоверно счастлива. Она целует Нильса долгим поцелуем и спрашивает так гордо, словно ожидает похвалы:
— Правда, я великолепна? Не зря заплатила им кругленькую сумму!
— Ты полный псих, — с восторгом и обожанием посвящает Нильс и снова целует её — несдержанно и счастливо. Он ненавидит ее. Ненавидит и обожает. Черт. — А зачем ты им заплатила? Мне казалось, они и сами не против были.
— Ни одна революция не вершится без денег, — важно заключает она. — И никто не согласился бы на такое, не пообещай я ни гроша.
Когда приходит тётка Тейт и закатывает скандал, Нильс понимает, для чего всё это затевалось. Их выпускают — под злобный ор и ненавистный взгляд тетки Тейт целует его и обещает прийти к нему. А он не сомневается, что так и будет.
Он идет и пошатывается ночью по улице, словно пьяный, хотя не выпил ни грамма. Он шатается, смеется, выбрасывает камешки с моста в море, а потом впервые признается себе, что любит эту сумасбродку и дебилку.
В газетах напишут о «Революции школьников в Роше» возмущённо и снисходительно, а Нильс спросит Тейт после секса: неужели ей не унизительно это? После её усилий? Она лишь спокойно ответит, что её цель выполнена — ведь о них говорят.
А Нильс снова поцелует её и снова отменит всех клиенток на сегодня.
* * *
— Послушайте, Нильс, я пыталась отговорить ее, объяснить, что вы работаете, но ничего не вышло, — паникует и возмущается миссис Лексис.
Нильс хмуро пьёт из бутылки виски в кабинете хозяйки, говорит:
— В таком случае, пусть её не пускают сюда вообще.
Он сидит в этом огромном кабинете не как игрушка владелицы, а как хозяин — и это всегда подкупало Лексис. Его характер. А потому они трахаются (Нильсу становится тошно, но, кажется, он и сам сходит с ума), а затем Нильс вспоминает, как это было.
Он занимался клиенткой — требовательной мисс Янг. В это время он как раз старательно вбивался в тощее тело и представляя Тейт (так дело шло даже лучше), как она сама ворвалась в комнату. Он застыл и только сейчас осознал, что забыл запереться.
Миссис Янг удивляется, пытается встать и закатить скандал, а за хрупкой фигуркой неподвижной Тейт истерит миссис Лексис, угрожая охраной. Тейт, кажется, застыла — и её зрачки застыли на голом теле Нильса (он уже давно не стесняется) и на его руках на спине Янг. Кажется, она не может сглотнуть.
Нильс наконец встает — Нильсу сложно удержаться и не наорать. А потому он просто сдержанно встает рядом с ней (ей приходится поднять голову) и с нажимом спрашивает:
— Что ты, черт возьми, делаешь?
Нет, ему правда интересно, какого хера Тейт врывается к нему во время его работы.
Чтобы не надавать ей лещей, он на автомате одевается и взбешенно взъерошивает волосы. Тейт смотрит на это словно заторможенно (Нильсу кажется, что у неё на глазах слезы, но его это только бесит сейчас).
— Так что ты, блять, делаешь, идиотка?
Он устало прикрывает глаза, пока Янг что-то орёт миссис Лексис, а та пытается ее успокоить и убедить перенести сеанс.
— Ты мне нужен, — просто и растерянно. Она выглядит так безжизненно, что у него всё внутри перекручивает, но он не подает виду.
И от взгляда на какую-то маленькую и безжащитную Тейт он взрывается.
— Нужен? Нужен, блять? А это никак не могло подождать до конца? Я и так из-за тебя дохуя денег проебал! В отличие от некоторых, у меня нет теток, богатых, как Крез.
— Но я не могла ждать, черт побери! — она теперь тоже кричит. По её щекам катятся слёзы, она даже не пытается остановить их. Лишь давится в рыданиях и в истерике. — Ты мне нужен прямо сейчас! Отменяй своих клиенток!
— Я не могу отменить своих клиенток, только потому что ты так захотела! — он орёт так, что сам себе кажется бешеныи цепным псом. На лбу вздувается вена, а от гнева пульс зашкаливает.
Боги, как ему хочется прибить эту самонадеянную девчонку.
— А знаешь что, я больше не могу делить тебя с твоими шлюхами! Хотя о чем это я — это ты шлюха тут!
Была права миссис Лексис — никаких шашней на работе. Он значительно усложняют жизнь. И еще сильнее её усложняют маленькие истерички с проблемами с головой.
— А я не могу терпеть твоё чертово безумие! Ты больная, просто на голову! — они орали на весь бордель, но вряд ли кому-то из них было тогда не всё равно на это.
— Ну и вали тогда! Шлюхан! Сосунок! Жалкий выродок!
— Глупая малолетка! Идиотка! Это ты вали и больше не появляйся здесь, дура несчастная! Свои потребности удовлетворяй в другом месте.
Она убегает в слезах. Нильс ещё два часа носится по комнате, выкидывает пачку презервативов в камин, напивается и решает больше никогда-никогда не впускать это безумие в свою жизнь.
Жаль только, что поздно уже.
* * *
Они встречаются в баре. Нильс решает отдохнуть от бесконечных женских рук, вагин и одинаковых оргазмов. Стреляет дротиками по мишени, представляя на её месте хорошенькую головку Тейт. О да, он раздробил бы её череп с удовольствием.
Они не виделись две недели, Нильс дрочил на неё каждый вечер, вспоминая каждый их секс, а ещё он её ненавидел. Это самое главное. Ключевое слово «ненавидел», как и всегда.
И вот стоило ему повернуть голову к бару, так там и остался его взгляд. Он не верил в судьбу. Тейт говорила, что верит, но к черту, что она говорила.
Она в маленьком белом платьице на тонких бретельках — и этот урод, новый и незнакомый ему урод, касается её плеч (там, где когда-то касались его губы и когда-то были багровые засосы — чтобы хвасталась подружкам, таким же школьницам). Смеётся и заказывает что-то алкогольное — наверное, и удостоверение подделала, чтоб её.
Нильс встает и идёт в сортир — смотреть на неё нельзя. Но он будет смотреть в любом случае, потому что просто не может, если находится поблизости. Но он ведь больше не позволяет просочиться безумию сквозь треснувшую маску, да?
Проблема в том, что она до сих пор сидит под его кожей и ждет удобного момента. Нильсу страшно.
Тейт каким-то образом оказывается у него на пути. Он видит эту хрупкую спинку, почти не прикрытую платьем, задыхается и сквозь конвульсии в грудной клетке хрипит:
— Уже отсосала ему за ужином? Или вы только познакомились?
Она замирает, но даже не оборачивается. И правильно, девочка, ведь если он увидит твои безумные ореховые, разъебёт тут всё к чертям.
— А как твои клиентки? Всё так же стабильно кончают по три раза, или ты больше не способен на это? — парирует словно бы спокойно, но он видит, как вздрогнули худые плечики. Ему невыносимо хочется коснуться их.
Глупая. Глупая и маленькая.
— Лучше уйди с дороги. Быстро, — приказывает стальным голосом, а на лице застывает холодная маска.
— Нет, — она дрожит теперь уже откровенно. Вздыхает слегка испуганно и предвкушающе, но твердо стоит на месте. — Если тебе надо, сам уходи. Уходи, я сказала!
А он не мо-жет. Может уйти только с ней.
Он это и делает. Просто срывается в один момент — жестко, до хруста в хрупких косточках схватывая за запясться и уводя в сортир. Он не чувствует её сопротивления, лишь только ярость от того, как легко его, оказывается, сломать. Как легко пробить его защиту.
В уборной он тут же, не давая ей опомниться, захватывает в ловушку своим огромным телом и прижимает к стене. Грубо терзает нежные, почти детские губы, а потом сминает мягкую ткань платья, чуть не разрывая его. Берёт её за шею и еле сдерживается от того, чтобы не придушить.
Наконец-то. Наконец она у тебя в руках. Так чего ты медлишь? Прибей её, и дело с концом.
Вот только она смотрит светло-карими искренне, чуть испуганно и с обожанием — точь-в-точь отражение его собственного взгляда. Он видит дрожь по ее телу от холодной стены и может только лишь снова поцеловать ее, грубо, как он умеет.
Нежность — не для него. Грубость — только это выходит искренне и наиболее искусно. Особенно с ней. Особенно сейчас.
— Я гиперсексуал, — свирепо говорит он, когда отстраняется. Говорит с ненавистью и яростью — с этой правдой, с этим признанием от него отрываются новые куски мяса. — Поэтому и не могу отказаться от проституции. Ловлю от этого кайф. Ты уж прости, но тебя мне будет недостаточно. И тебе придётся с этим смириться.
Она сжимает челюсти и кусает его за губу. Задиристо. Смотрит свысока, хотя вся такая маленькая и беззащитная.
Змея. Только и ждет момента, чтобы укусить и отравить своим ядом. И сопротивляться уже отчего-то не хочется.
— А я болею биполяркой, — парирует. Царапает его шею, словно мстит за все и глазами выдаёт всю свою ненависть. — Так что тебе придётся смириться с моим безумием. С моими маниями и депрессиями.
И они снова целуются. Только на этот раз смиряются.
Нильс трахает её грубо, дерёт в кабаке, как дешёвую шлюху (хотя шлюха тут только он). Он бы и рад, если бы всё было по-другому. Если бы они познакомились на вечеринке, а их первый секс был на белых простынях в окружении свечей и наполненый ванильной нежностью. Но всё не так по определению уже — с ней всё идет наперекосяк. Он ведь уже думал об этом.
— Я хочу смотреть на конец света из окна с тобой, — шепчет она, цепляясь за его плечи и кончая. А он понимает, что очередной глюк, очередное безумие — то, с чем ему придётся мириться.
Он и сам стал психом.
