До греха не доведи

Тейт ре­ша­ет прий­ти сно­ва. И ког­да она это де­ла­ет сно­ва, в вос­кре­сенье ут­ром, Нильс дол­го смот­рит на неё. Смот­рит и смот­рит сво­ими ан­тра­цито­выми и да­же не ду­ма­ет сни­мать с се­бя свой слиш­ком серь­ёз­ный се­рый пид­жак. Толь­ко бровь под­ни­ма­ет и хищ­но ска­лит­ся, ба­раба­ня паль­ца­ми по ко­лен­ной ча­шеч­ке. Си­дит на этой ог­ромной мяг­кой кро­вати и сму­ща­ет Тейт.

Она на­чина­ет сер­дить­ся, сту­чит сво­им не­умес­тным каб­лучком по по­лу. Дос­та­ёт си­гаре­ту и при­кури­ва­ет. Нильс сно­ва наб­лю­да­ет за тем, как она ок­ругля­ет виш­нё­вые гу­бы. Ему хо­чет­ся нак­ри­чать на нее (не де­ло это, ку­рить в бор­де­ле, но раз­ве ей же зап­ре­тишь?), но он лишь спра­шива­ет:

— И от­ку­да это? Твой бой­френд ре­шил те­бя выс­ле­дить?

Она толь­ко не­доволь­но зыр­ка­ет на не­го. Нильс ус­ме­ха­ет­ся — бе­сит­ся. Как же ему нра­вит­ся знать, что она бе­сит­ся и хо­чет сей­час въ­ебать ему по ро­же. Толь­ко ему не нра­вит­ся этот си­няк у неё на ще­ке — тща­тель­но за­мазан­ный то­наль­ным кре­мом, но всё рав­но за­мет­ный.

— Зат­кнись, — она щел­ка­ет изящ­ны­ми паль­чи­ками и сно­ва де­ла­ет за­тяж­ку. Да­вит­ся и каш­ля­ет, а Нильс сме­ёт­ся — ну вот и рас­те­ряла весь свой па­фос де­воч­ка, од­ной слиш­ком креп­кой штуч­кой ка­пита­на Блэ­ка. Он сме­ёт­ся, но хо­чет выт­рясти из уп­ря­мой дев­чонки прав­ду, что­бы пе­рес­та­ла на­конец вы­коле­бивать­ся. А то дос­та­ла уже, чес­тное сло­во. — Зат­кнись, слы­шишь? Хо­чешь на­пом­ню про твои обя­зан­ности? Ну так вот: мол­чать и тра­хать­ся. Так что сни­май, черт возь­ми, одеж­ду. Я сю­да не бол­тать приш­ла.

Нильс, не прек­ра­щая улы­бать­ся, под­ни­ма­ет­ся на но­ги и вста­ет к ней так, что сра­зу на­чина­ет воз­вы­шать­ся на две го­ловы. Та­тум смот­рит сво­ими оре­ховы­ми слег­ка рас­те­рян­но, ис­пу­ган­но да­же, но за­ин­три­гован­но (ей то­же это нра­вит­ся). Вы­дыха­ет дым ему в ли­цо пря­мо, но для это­го ей при­ходит­ся встать на цы­поч­ки — да­же на каб­лу­ках. Смеш­но.
Как же она его бе­сит, эта дев­чонка.

— Здесь нель­зя ку­рить, — не от­ры­вая от неё нас­мешли­вого прис­таль­но­го взгля­да, вых­ва­тыва­ет из хо­лод­ных паль­цев си­гаре­ту и в мгно­вение ока ло­ма­ет по­полам. Нильс чув­сту­ет се­бя по­беди­телем, ког­да она воз­му­щен­но вскри­кива­ет, оби­жен­но про­жига­ет взгля­дом, слов­но ре­бёнок, а за­тем ле­гонь­ко бь­ёт по пле­чу. На­вер­ное, она ду­ма­ет, что это силь­но — он да­же не мо­жет осоз­нать, как взгляд из нас­мешли­вого тран­сфор­ми­ру­ет­ся в лас­ко­вый, а из­нутри об­жи­га­ет вол­ной неж­ности. И ес­ли чес­тно, соп­ро­тив­лять­ся это­му не хо­чет­ся. Как и ду­мать о том, что маль­чи­ки-шлю­хи не име­ют прав на чувс­тва.

— Ка­кой же ты ду­рак, она во­об­ще-то де­нег сто­ит! — вос­кли­ца­ет очень у­яз­влён­но и на­дува­ет гу­бы. Ниль­су хо­чет­ся к рим при­кос­нуть­ся паль­цем, а за­тем уку­сить, чтоб не­повод­но бы­ло. — Пусть и не мо­их, но все же! И не на­до де­лать та­кой вид. Серь­ёз­но, не на­до. Мы не на вой­не. Мы не со­пер­ни­ки, яс­но?

Нильс слу­ша­ет ее бес­смыс­ленную бол­товню и все боль­ше пу­га­ет­ся сво­ей ре­ак­ции на это. Ему нра­вит­ся. Ему до жу­ти нра­вит­ся её дет­ская не­пос­редс­твен­ность, то, что она го­ворит всё, что ей взбре­да­ет в го­лову, со­вер­шенно не за­ботясь ни о чем — ни о при­личи­ях, ни о чувс­твах дру­гих, ни о их же­лани­ях.

— Так от­ку­да си­няк? Мне прос­то ин­те­рес­но, хва­тит ер­ни­чать, — она хо­чет от­вернуть ли­цо, но Нильс ус­пе­ва­ет схва­тить её за то­чёный под­бо­родок и приб­ли­зить к се­бе. Рас­смат­ри­ва­ет слов­но под при­целом зе­лено­ватый си­няк на ску­ле, цо­ка­ет не­одоб­ри­тель­но, а у са­мого в кон­чи­ках паль­цев пуль­си­ру­ет что-то по­хожее на ярость.

— Бо­же, бо­же мой, хва­тит, — Тейт выс­во­бож­да­ет­ся и хму­ро гля­дит на не­го, скрес­тив ру­ки на гру­ди. У нее яв­но не са­мое луч­шее нас­тро­ение. — Ты от­ку­да та­кой упер­тый и про­тив­ный взял­ся? Серь­ёз­но, те­бе точ­но сто­ит по­менять ха­рак­тер, это пой­дет на поль­зу тво­ей… м-м, карь­ере. Это от тет­ки. Она не сдер­жа­лась, ког­да уз­на­ла, что я свин­ти­ла у неё кре­дит­ку. Пси­хопат­ка, вот раз­ве этот пус­тяк сто­ил то­го, что­бы из­би­вать лю­бимую пле­мян­ни­цу?

Она вся та­кая не­доволь­ная, взъ­еро­шен­ная, не­нак­ра­шен­ная вос­крес­ным ут­ром. А сей­час еще и злая, пря­мо как хо­мячок. Так и хо­чет­ся при­жать к гру­ди и пог­ла­дить. Нильс хо­хочет, ис­крен­не сме­ет­ся, гля­дя на неё и слу­шая ее вор­чли­вую трес­котню.

— Вот те­перь до­волен? До­волен, да? Гос­по­ди, ка­кой же ты вред­ный, а! — она обе­аку­раже­на его гром­ким сме­хом. На­дува­ет гу­бы.

— Ну не дуй­ся! — ви­нова­то бор­мо­чет Нильс, но всё же улыб­ка так и ле­зет на кра­сивые гу­бы. Он об­ни­ма­ет её и сам удив­ля­ет­ся то­му, как лег­ко это по­луча­ет­ся у не­го — слов­но они встре­ча­ют­ся уже до­воль­но дав­но. Нильс удив­ля­ет­ся, Нильс пу­га­ет­ся — но до ужа­са хо­чет это­го. — Те­перь я спо­ко­ен, и мы мо­жем пот­ра­хать­ся.

Она с го­тов­ностью от­ве­ча­ет на его по­целуй. Об­легче­ние. Вот что скво­зит в дви­жении его губ, ког­да они стал­ки­ва­ют­ся с её, под­чи­няя и сми­ная. Об­легче­ние и не­тер­пе­ние.
На­конец-то её вкус. Тот са­мый вкус ли­мона — кис­лый, бод­ря­щий. Ка­жет­ся, у не­го вы­раба­тыва­ет­ся при­выка­ние.

Он ду­мал о ней — и все эти три дня ка­зались не­имо­вер­но длин­ны­ми. Все дру­гие гу­бы ка­зались не те­ми, неп­ра­виль­ны­ми, не­нуж­ны­ми и тош­нотвор­ны­ми — их бы­ло слиш­ком мно­го, и все не те. От них во­роти­ло на фи­зичес­ком уров­не, но на­до бы­ло прит­во­рять­ся, что ему нра­вилось это. Как же хо­рошо, что с Тейт не на­до прит­во­рять­ся.

С ней ка­залось всё пра­виль­ным и лег­ким, нуж­ным и го­раз­до бо­лее ин­те­рес­ным. Ма­лень­кая па­цан­ка бы­ла, черт возь­ми, его родс­твен­ной ду­шой и лич­ным аф­ро­дизи­аком.

— По­годи, по­годи, — она отс­тра­ня­ет его гу­бы и за­дыха­ет­ся, за­дыха­ет­ся. А Нильс прос­то фи­зичес­ки не мо­жет отор­вать рук от тон­ко­кос­тно­го те­ла. Он вжи­ма­ет­ся но­сом в шею и вды­ха­ет, вды­ха­ет — это на са­мом де­ле стран­но. — Пос­лу­шай, мне на­до уз­нать. Это… это ты сей­час так ис­кусно прит­во­ря­ешь­ся?

Она смот­рит на не­го на­ив­но-до­вер­чи­во и од­новре­мен­но рас­те­рян­но. Во­лосы взъ­еро­шены, ще­ки пок­расне­ли, а Ниль­су не­выно­симо хо­чет­ся сно­ва по­цело­вать ее. Он внут­ри да­же сме­ет­ся — жаль, что сей­час мо­жет толь­ко так же рас­те­рян­но смот­реть на нее, ог­лу­шён­но и с одер­жи­мым обо­жани­ем. Хо­тел бы он, что­бы это бы­ло толь­ко прит­ворс­твом.

— Ты ведь за ме­ня зап­ла­тишь, за­была? — он на­де­ет­ся, что эта глу­пая реп­ли­ка что-то объ­яс­нит, скро­ет его за­меша­тель­ство и эту нез­до­ровую тя­гу к её за­паху. Он и сам ды­шит с пе­ребо­ями, и на язы­ке вер­тится толь­ко од­но имя. Тейт, Тейт, Тейт. Пы­та­ет­ся да­же из­дать сме­шок.

Она прис­ло­ня­ет­ся сво­им лбом к его, ка­са­ет­ся ма­лень­ки­ми паль­чи­ками щёк и на­ив­но спра­шива­ет, оза­дачен­но хму­рясь:

— У вас есть ко­декс не за­водить от­но­шения с кли­ен­тка­ми? Как у вра­чей с па­ци­ен­та­ми, или у учи­телей с уче­ника­ми?

Она не та­кая сей­час, как обыч­но. Рас­кры­ва­ет­ся, от­кры­ва­ет­ся — нас­то­ящая, на­вер­но. Ми­лая, как ре­бёно­чек, оча­рова­тель­ная. Нильс за­воро­жен и толь­ко мо­жет удив­лять­ся, ка­кая она всё вре­мя раз­ная. Сей­час одер­жи­мость уз­нать каж­дую ее сто­рону, уви­деть каж­дую эмо­цию на ли­це, каж­дую улыб­ку и взгляд ка­жет­ся прос­то смеш­ной и со­вер­шенно пу­га­ющей.

Он это­го не хо­тел. Толь­ко слож­но злить­ся на ко­го-то нас­толь­ко ми­лого, как Тейт сей­час.

И он приз­на­ет­ся, вы­дыхая:

— Нет. Это мой лич­ный ко­декс.

— Хо­рошо. Приш­ла по­ра ре­волю­ции, Нильс. Мне при­дёт­ся стать тво­им ре­волю­ци­оне­ром, анар­хистом. Я так хо­чу. И те­бя хо­чу.

И все его сом­не­ния, прин­ци­пы, ко­дек­сы и не­лепые пра­вила, приз­ванные за­щитить, ле­тят к мур­лы­ка­ющим под её взгля­дом чер­тям, ког­да Тейт це­лу­ет его са­ма. Прик­ры­ва­ет гла­за и мед­ленно-мед­ленно за­сасы­ва­ет его гу­бу. Нильс раз­ру­ша­ет ма­гию неж­ности од­ним не­тер­пе­ливым ры­ком, од­ним по­рывис­тым дви­жени­ем губ, зах­ва­тывая её в плен и вры­ва­ясь язы­ком к ней в рот.

Это за­бав­но. Секс — его ра­бота, от­то­чен­ные до ме­ханиз­ма реф­лексы, без­душные и сыг­ранные дей­ствия уже мил­ли­он раз, бе­зуп­речные и вы­соко­опал­чи­ва­емые. Но имен­но с ней всё по­чему-то идет на­пере­косяк с са­мого на­чала. Имен­но с ней это по­чему-то по­луча­ет зна­чение, ок­ра­шива­ет­ся в раз­ные то­на и ста­новит­ся но­вым, важ­ным.

Сей­час он слиш­ком груб и по­рывист, че­го не мог поз­во­лить ни­ког­да при дру­гих кли­ен­тках. Слиш­ком это прав­ди­во, ког­да он сни­ма­ет с неё фут­болку, вы­цело­выва­ет каж­дую ро­дин­ку на тон­ких вы­пира­ющих клю­чицах, ког­да паль­ца­ми по ее реб­рам, ког­да он ощу­ща­ет ее ру­ки в сво­их во­лосах, ее ру­ки на сво­ей гру­ди уже без ру­баш­ки, ког­да она от­ве­ча­ет так же не­тер­пе­ливо на его по­целуй. Ког­да он вжи­ма­ет ее в се­бя, что­бы по­чувс­тво­вать каж­дую ее вы­пира­ющую кость, так, что спи­ра­ет у обо­их ды­хание нап­рочь, так, что оба на се­кун­ду ос­та­нав­ли­ва­ют­ся и про­жига­ют друг дру­га рас­те­рян­ны­ми не­удо­умён­ны­ми взгля­дами.

По­чему это так?

— Мне нра­вят­ся твои вес­нушки, и еще нра­вят­ся ро­дин­ки, — шеп­чет он хрип­ло, чувс­твуя се­бя оча­рован­ным школь­ни­ком-юн­цом, ко­торо­му в хуй спер­ма­ток­си­коз уда­рил. Он ощу­ща­ет се­бя не стар­ше её, не ум­нее и не опыт­нее, как это бы­ва­ет обыч­но — а та­ющим под том­ным ка­рим взгля­дом и не­типич­ным ей неж­ным сме­хом.

Она в от­вет толь­ко рас­сте­гива­ет ему шта­ны и це­лу­ет шею.

— А мне нра­вит­ся твой хуй, — мур­лы­чет на ухо, об­жи­гая го­рячим ды­хани­ем. Нильс прик­ры­ва­ет гла­за и вцеп­ля­ет­ся паль­ца­ми ей в спи­ну. Ему ка­жет­ся, что это са­мое нуж­ное, са­мое пра­виль­ное, что про­ис­хо­дило в его жиз­ни. — Весь­ма вы­да­ющий­ся хуй.

Он сме­ет­ся и кла­дёт её на кро­вать. Стя­гива­ет брю­ки, тру­сики, а по­том це­лу­ет изящ­ные та­зобед­ренные кос­ти. Её бе­лая ко­жа пок­ры­ва­ет­ся его мет­ка­ми — а ему и нра­вит­ся сно­ва по­чувс­тво­вать се­бя ти­ней­дже­ром.

Нильс при­бива­ет её за­пястья сво­ими ру­ками к кро­вати и го­ворит, вхо­дя мед­ленно, во всю дли­ну:

— Бу­дешь за­соса­ми хвас­тать­ся сво­им под­ружкам и го­ворить, что тра­халась с са­мым сек­су­аль­ным муж­чи­ной во всей Ев­ро­пе.

Она за­дер­жи­ва­ет ды­хание и зак­ры­ва­ет гла­за. А он не мо­жет удер­жать­ся от то­го, что­бы не вжи­рать­ся в её при­от­кры­тый рот, что­бы не во­ровать ее ды­хание и це­ловать каж­дую тре­щин­ку на об­ветрен­ных гу­бах. Они шер­ша­вые, но ему это до чер­тей нра­вит­ся.

Она ни­ког­да не сто­нет — толь­ко по­рывис­то гло­та­ет воз­дух, вды­ха­ет, вды­ха­ет, аха­ет. А ему ка­жет­ся это та­ким ес­тес­твен­ным, что это сво­дит с ума — как и всё в ней.

Ког­да оба за­кан­чи­ва­ют, Нильс с бе­шено бь­ющим­ся сер­дцем ло­жит­ся на кро­вать, а Тейт вста­ет и дос­та­ет что-то из кар­ма­на сво­ей кур­тки. Под­хо­дит, ос­лепля­ет счас­тли­вой улыб­кой, ло­жит­ся на негл сво­им лег­ким не­весо­мым те­лом, но он все рав­но вор­чит:

— Ты слиш­ком тя­желая, слезь с ме­ня.

— Мо­жешь хоть раз по­мол­чать? — она це­лу­ет его в уго­лок губ и дос­та­ет из-за спи­ны кре­дит­ку. Кру­тит в паль­цах. — Тет­ка да­же и не до­гада­лась по­том сно­ва про­верить свой ко­шелек. А я прос­то обо­жаю нас­ту­пать на од­ни и те же граб­ли сно­ва. Так что… се­год­ня я уго­щаю те­бя в Мак­до­наль­се. Или в Ро­ше, где за­хочешь. Мне-то всё рав­но, гле жрать. Так что от­кла­дывай все свои де­ла и всех сво­их кли­ен­ток, мы идем вер­шить анар­хию.

Ре­волю­ция — зву­чит прек­расно.

* * *

Они тра­ха­ют­ся в бор­де­ле, тра­ха­ют­ся в рес­то­ранах, ка­феш­ках, в ту­але­тах клу­бов. На­пива­ют­ся, сме­ют­ся до ус­рачки, Тейт ку­рит, пус­кая дым в ли­цо офи­ци­ан­там, а Нильс не­воз­му­тимо из­ви­ня­ет­ся за свою «неп­ри­лич­ную сла­бо­ум­ную сес­трён­ку». Они ус­тра­ива­ют де­боши, бь­ют бу­тыл­ки и тра­тят день­ги тет­ки Тейт как не в се­бя. Ниль­су бы­ло бы не­лов­ко за то, что де­вуш­ка пла­тит за не­го, не будь он му­даком, ищу­щим вез­де вы­году. Его всё ус­тра­ива­ло — бо­лее то­го, он был счас­тлив.

Онт час­то вмес­те про­сыпа­лись в ка­ких-то нез­на­комых пар­ках, час­то вмес­те прос­то хо­дили по ули­цам, раз­го­вари­вая обо всем и ни о чем (он те­рял счет ми­нутам ря­дом с ней), они бы­ли всег­да вез­ле вмес­те. Ма­лень­кая идил­лия шлю­хана-му­дака и ма­лень­кой су­мас­шедшей.

Нильс уже за­бывал осаж­дать се­бя, ког­да вдруг осоз­на­вал, что слиш­ком дол­го пя­лит­ся на её про­филь, или на то, как она улы­ба­ет­ся дру­гим, или что он слиш­ком мно­го при­каса­ет­ся к ней, или что он ста­ра­ет­ся боль­ше сме­шить её (она обо­жа­ет да­же са­мые ту­пые шут­ки — ес­ли хо­тите по­корить Тейт, прос­то по­шути­те са­мым ту­пым об­ра­зом), или что их секс ста­новит­ся слиш­ком чувс­твен­ным и соп­ли­вым.

Друзья? Влюб­ленные? На них всю­ду пы­та­ют­ся по­весить яр­лы­ки, но Тейт на­чина­ет вес­ти се­бя как за­нос­чи­вая су­ка, пы­та­ясь уни­зить каж­до­го, а Нильс толь­ко хо­хочет с неё, пы­та­ясь ути­хоми­рить и из­ви­нить­ся.

По втор­ни­кам у них теп­ло­ходы. Тейт блю­ет ему на бо­тин­ки, а он обе­ща­ет на­нять ей нянь­ку. А за­тем и сам блю­ёт за борт, по­ка она ест лоб­стер (ни­чему жизнь не учит) и за­водит глу­пые свет­ские бе­седы с ка­кой-то да­мой. По сре­дам под­поль­ные бои (у Тейт та­лант на­ходить всё зап­ретное). Он за­киды­ва­ет ей ру­ку на пле­чо, смот­ря, как ка­чок от­прав­ля­ет дру­гого кач­ка в но­ка­ут уда­ром в че­люсть, и жа­лу­ет­ся, что чувс­тву­ет се­бя пе­дофи­лом. Тейт го­ворит, что ей, на ми­нуточ­ку, шес­тнад­цать, а не шесть, так что всё нор­маль­но. Це­луя её в шею, он иро­нич­но го­ворит, что те­перь-то да, всё нор­маль­но.

Они за­быва­ют, что он, во­об­ще-то, маль­чик-шлюх, он, во­об­ще-то, не име­ет пра­ва на чувс­тва. Что она, на ми­нуточ­ку, вы­соко­мер­ная суч­ка из эли­ты и, во­об­ще-то, фаль­ши­вая и ду­ма­ющая толь­ко о се­бе. Ря­дом друг с дру­гом гра­ницы сти­ра­ют­ся — мож­но быть прос­то ими, без яр­лы­ков, ста­тусов и про­чее.

Ре­волю­ция вер­шится.

* * *

Они си­дят в ка­ком-то элит­ном рес­то­ран с ки­тай­ской кух­ней, ко­торый наш­ла Тейт в их лич­ном спра­воч­ни­ке. Си­дят и едят рол­лы. Нильс стра­даль­чес­ки кри­вит ли­цо, ведь ему нель­зя по­чесать жо­пу в при­лич­ном мес­те (один раз Тейт его чуть не чет­верто­вала это). Тейт вдруг ярос­тно от­ки­дыва­ет от се­бя па­лоч­ки и сво­ен­равно го­ворит ему, вы­соко­мер­но под­ни­мая под­бо­родок:

— Зна­ешь что, мне на­чина­ет ка­зать­ся, что ты один та­кой уни­каль­ный. Единс­твен­ный и не­пов­то­римый, для ме­ня, я имею в ви­ду. Бо­же… в об­щем, се­год­няшнее сви­дание сно­ва прош­ло не­удач­но.

Нильс при­кусы­ва­ет щё­ку из­нутри и меч­та­ет дать ей лег­ко­го ле­ща по над­менно­му ли­цу. Ей со­вер­шенно не идёт это ам­плуа.

— А у ме­ня кли­ен­тка се­год­ня три ра­за кон­чи­ла. Так что у ме­ня всё прек­расно.

И хит­ро ух­мы­ля­ет­ся, а по­том под­ми­гива­ет офи­ци­ан­тке. Тейт ярос­тно ку­са­ет гу­бу, гля­дя на это. Она вов­се не по­лигам­на. Как и он.

— Прек­ра­ти об этом го­ворить, мне неп­ри­ят­но это слы­шать. Как и ви­деть твои жал­кие ужим­ки с офи­ци­ан­ткой.

Иног­да он её не­нави­дел. Иног­да — это в та­кие мо­мен­ты, как сей­час. Ког­да она та­кая, со­вер­шенно не­выно­симая. Ему хо­чет­ся раз­бить ей ебаль­ник об стол, а за­тем трах­нуть, свя­зав ру­ки. Как она сме­ет хо­дить еще на ка­кие-то сви­дания?

— Сми­рись. Мож­но по­думать мне при­ят­но слы­шать про тво­их вы­хухо­лей.

Она на­дува­ет гу­бы в сво­ей лю­бимой ма­нере, а Нильс ло­ма­ет па­лоч­ки. Тейт смот­рит на это с ка­ким-то през­ре­ни­ем, а по­том нас­ме­ха­ет­ся:

— Пси­хопат.

Нильс скри­пит зу­бами и за­дыха­ет­ся. Про­тив­ное над­менное вы­раже­ние ли­ца, изящ­ный из­гиб тон­кой шеи в от­кры­том фи­оле­товом платье, бе­лая-бе­лая ко­жа, хруп­кие за­пястья и мяг­кий блеск ог­ромных глаз. Он схо­дит с ума.

Раз­ве это нор­маль­но — од­новре­мен­но хо­теть при­душить и рас­це­ловать эту шею?

— Пос­лу­шай, Нильс, мне скуч­но, — она сно­ва на­дува­ет гу­бы и жа­лу­ет­ся.

Нильс три ра­за вы­дыха­ет. С не­го хва­тит.

— Тог­да пой­дем, моя прин­цесса, — ядо­вито и ярос­тно це­дит сквозь зу­бы, под­ни­ма­ет­ся с мес­та и хва­та­ет её за за­пястья. Боль­но да­вит на кос­ти и та­щит за со­бой в сор­тир. Тейт сза­ди слег­ка пи­щит, но по­нима­ет, что в та­ком сос­то­янии луч­ше не злить Ниль­са.

Вой­дя в убор­ную и за­перев­шись, Нильс сра­зу рез­ко при­жима­ет тон­кое те­ло сво­им к хо­лод­ной сте­не и на­чина­ет тер­зать мяг­кие пух­лые гу­бы с не­навис­тным и же­лан­ным вку­сом ли­мона. Тейт дро­жит от хо­лода, чуть всхли­пыва­ет — де­воч­ка еще не зна­ет, во что ввя­залась, но, ка­жет­ся, до­гады­ва­ет­ся.

Она тя­нет­ся те­лом к не­му, сог­ре­ва­ясь, хо­чет ру­ками при­кос­нуть­ся и об­нять, но Нильс рез­ко пе­рех­ва­тыва­ет ру­ки и при­жима­ет их к сте­не, не раз­ре­шая к се­бе при­кос­нуть­ся. Она слег­ка по­пис­ки­ва­ет от бо­ли, и Нильс ус­ме­ха­ет­ся до­воль­но. Как же он сей­час рад, что ей боль­но.

— Ну что, моя ми­лая де­воч­ка-ну­лёвоч­ка, — на этом сло­ве её гла­за опас­но вспых­ну­ли, и она на­чала рез­во вы­рывать­ся. Нильс толь­ко пос­ме­ивал­ся. — Те­бе точ­но скуч­но?

— Вот это лю­бят твои кли­ен­тки? — пы­та­ет­ся пле­вать­ся ядом, но у неё пло­хо по­луча­ет­ся. Об бо­ли и оби­ды на гла­зах выс­ту­па­ют сле­зы. — Жес­ткач?

Он це­лу­ет ее сно­ва — нес­держан­но и гру­бо, за­бывая, как ды­шать, зас­тавляя за­быть ее. При­кусы­ва­ет ее вер­хнюю гу­бу, а по­том рез­ко ос­та­нав­ли­ва­ет­ся и смот­рит на неё:

— Сей­час не ты пла­тишь, а по­это­му со­ветую зат­кнуть­ся. Сей­час всё бу­дет так, как хо­чу я.

Он ку­са­ет ее ко­жу вез­де, где толь­ко мож­но, ос­тавля­ет боль­ные за­сосы, но не слы­шит от этой уп­ря­мицы ни од­но­го сто­на. Му­ча­ет и на­казы­ва­ет каж­дым сво­им дей­стви­ем, тол­чком за каж­дый её вы­соко­мер­ный взгляд, не­выно­симый го­лос, за каж­дое упо­мина­ние о ка­ком-то пар­не (а по­том вспо­мина­ет, что, во­об­ще-то, не име­ет пра­ва), за то, как она спе­ци­аль­но и не­наме­рен­но му­чала его.

Ког­да всё за­кан­чи­ва­ет­ся, Тейт толь­ко поп­равля­ет зад­равше­еся, сма­хива­ет сле­зы (ду­ма­ет, он не за­метил, глу­пая) и ока­тыва­ет гор­до-през­ри­тель­ным взгля­дом. Нильс дол­жен чувс­тво­вать гор­дость за то, что про­учил зар­вавшу­юся дев­чонку, но ощу­ща­ет толь­ко опус­то­шение от ее от­чужден­но­го взгля­да. И вспо­мина­ет, что во­об­ще-то не име­ет пра­ва — ни на рев­ность, ни на ярость, ни на то, что­бы хо­теть это бляд­ское ху­дое те­ло, ни на то, что­бы лю­бить эту про­тив­ную Тейт.

— Так вот как ты хо­чешь, да? — спра­шива­ет на­мерен­но ядо­вито. — Вот как ты лю­бишь? Ну и от­лично, кли­ен­ткам то­же, на­вер­ное, нра­вит­ся.

И ки­да­ет в не­го дву­мя де­неж­ны­ми бу­маж­ка­ми. Нильс толь­ко ус­та­ло прис­ло­ня­ет­ся к сте­не и ус­ме­ха­ет­ся — ду­ма­ет, что обыг­ра­ла и ос­та­вила за со­бой пос­леднее сло­во. Ка­кая же она еще ма­лень­кая. И как она лю­бит де­лать из все­го шоу.

И как он не­нави­дит то, что ему не по­ебать.