Личное исключение

Сделав все водные процедуры с утра, Лата с превеликим скептицизмом глянула на свое отражение в зеркале. Припухшие глаза были таким ярким напоминанием о ночи беспрерывных рыданий, несколько прыщей в зоне «треугольника», появившихся уж слишком неожиданно, раздражение на скуле, синяки под глазами...

Девушка и припомнить не могла, чтоб когда-то ее состояние было хуже нынешнего. Возможно, его просто и не было.

Мокрая рубаха Серёжи от ее слез, яркие блики света в их квартире, теплый чай с лимоном, который давал лишь смутное напоминание о доме... дом.

Дом — точно ли это здание, в котором тебе уютно и в котором ты проживаешь? Точно ли это место, здание, помещение?.. А не люди ли это?

Именно после ночи, проведённой в слезах, Лата поняла, что дом — это не какое-то определённое место, это люди. Близкие люди, которые создают уют и комфорт, который заставляют чувствовать тебя лучше даже в самые слёзные дни. И у неё теперь остался только один такой человек: Сережа. Только на него она могла положиться, ни смотря ни на какие обстоятельства и только он её поддержит.

Лата буквально на автопилоте завязывала шарф, даже не глядя в зеркало. Какая разница, как и что на ней будет надето сегодня? Какая разница, если в этом уже нет смысла?

Девушка с трудом оторвалась от своих мыслей и услышала шорох по левую сторону от себя. Она обернулась: присев на перило дивана, Макеев сложил руки на груди. Эту позу он принял чисто по привычке: защищаться от Латы не было смысла. Вид у него был, откровенно говоря, не лучше Латы: синяки под глазами неестественно коричневатого оттенка, в общем помятый, заспанный, но в тоже время не выспавшийся вид...

Непривычно видеть его таким.

Сергей наконец подал слегка охрипший голос.

— Лат, может не пойдешь на работу?

Он-то само собой пойдет — не имел права пропустить, ведь это точно его отвлечет от насущных проблем и заставит дышать, а у нее имелись такие привилегии и грех ими было не воспользоваться.

— Не могу, — девушка активно вытерла одинокую слезинку, а затем девушка поправила себя: — то есть, мне стоит пойти. Я развеюсь и мне станет лучше.

— Уверена?

Он сомневался, что хоккей, тем более простая тренировка, без особого выброса адреналина, коими обладает сама игра, заставит ее развеяться.

— Вполне, — вдогонку к ответу девушка подарила дяде одну скромную, но натянутую улыбку, стараясь казаться как можно более убедительной.

Сергей чуть приподнял уголки губ вверх и едва качнул головой — знал, что эта улыбка рождена в муках, но не смел ей мешать играть в игру «Успокой своего дядю и не облажайся».

Лата тяжело вздохнула, преодолевая первую ступеньку, которая уверенно вела к Ледовому. Плакать уже не хотелось, как и свирепеть на окружающих — кажется, её возможный запас слёз просто был израсходован.

Прямо за собой девушка услышала стремительный топот, от которого сама нервно повела плечами: надеялась, что это не по ее душу, но, увы, промахнулась — как раз таки по ее.

— Как дела у моей спасительницы? — Андрей весело и задорно воскликнул прямо над ее ухом.

«Как будто незаметно», — нечленораздельно пробурчала себе под нос Лата, но даже не подала виду. Смотреть на него она даже не пыталась, но знала: он хорохорится и прихорашивается, причем ради нее.

Парень будто и впрямь не заметил синяки под ее глазами и воспаленные зрачки. Лата невольно поежилась. Чего это он тут распинается так? Да еще и так громко... Зачем?

Лата даже не стала напрягать извилины и вникать в смысл «тонкой» фразы Кисляка: захочет — сам расскажет, а нет — и того легче.

— Не сейчас, Андрей, — подавив ком в горле, сдавленно ответила Лата, а после убежала внутрь спортивного комплекса, но подальше от людей и суеты — прямиком в тренерскую, оставив бедного Андрея в томящемся неведении.

В тренерской желанного покоя ей не дали: вездесущий Романенко бросил пару уж слишком искрометных шуточек в ее присутствии, скорее всего, дабы впечатлить, от которых аж уши свернулись в трубочку, моля о пощаде и Лата даже со своим титаническим терпением еле выдержала этого. После пулеметных фразочек Лата, деланно изобразив что-то на подобии кашля, ушла из помещения, не желая больше сталкиваться с этим мерзким типом.

Девушка активно прошмыгнула от оравы хоккеистов с баулами и направилась в сторону кабинета Казанцева. Своему непосредственному начальнику она еще не сообщала о своем грядущем отлынивании, причем на несколько дней, — похороны — вещь нелегкая, калечащая морально и убивающая физически, — а ему лучше об этом знать, нежели потом словить исковерканные слухи и принять их за новую монету.

Свою решительность она умело растеряла за несколько шагов до двери кабинета спортивного директора, и это проявилось в ее робком и неясном стуке в дверь. Благо Казанцев, после некоторого замедления, громко ответил властным тоном указание «входите!». Девушка резко дернула на себя дверь и незамедлительно прошла внутрь просторного помещения.

— Вадим Юрьевич, тут такое дело... — девушка чуть замялась, но вскоре наверстала упущенное и наконец собралась с елозящими мыслями, — я могу на несколько дней уехать? По семейным обстоятельствам. — девушка перевела дух, пытаясь не разукрашивать картину в своей голове так ярко, проговорила более убедительно: — до следующей игры я вернусь.

Казанцев, стоит отметить, никогда не пылал большой симпатией к Лате, считывая ее лишь еще одним очень весомым родственником Макеева, с которым лучше не связываться. Но в данный момент он воспылал к ней толикой жалости, которую он только мог проявить. Было в ее одном виде что-то такое жалкое, из-за чего хотелось отпустить на все четыре стороны, лишь бы прям тут не зарыдала и потоп слезливый не устроила. Вадим Юрьевич ее, конечно же, уже отпустил, но все же еще не потерял остатки человечности, а поэтому расчувствовался и даже с некоторым соболезнованием или беспокойством спросил:

— У Вас все хорошо? Может помощь какая нужна?

Лата слегка вскинула брови от удивления, но это была лишь миллисекундная акция, а вслед за ней последовал отрицательное качание головой: помощь от Казанцева она принять не может — слишком дорого она может ей обойтись.

Казанцев мазнул по ней взглядом и воспринял ее отказ вполне просто, не горя большим желанием уговорить ее принять помощь. Он кивнул и уткнулся носом в свои бумаги, как бы демонстрируя Лате, что в ее нахождении здесь он больше не нуждается. Она, кивнув и попрощавшись, покинула помещение.

Сергей, шмыгнув носом, скептически оглядел площадку, и нахмурился. Тренировка близилась к ее логической середине, а Латы все не было. Макеев уж вздумал, что она вообще не придет и даже искренне этому обрадовался: ну нечего ей тут слоняться и портить нервную систему!

Мужчина с надрывом присвистнул, а после своим грозным тоном отдал указания молодым хоккеистам. Он и не успел заметить, как к нему подстроился ВасГен и тихо, но уверенно заговорил:

— Серег, чего смурной такой? С Латой повздорили?

Макеев зажмурил глаза на мгновение, а затем открыл их и глянул в противоположную от Фролова сторону.

— Да если бы! — он вскипел, — Геннадьевич, тут все значительно серьезней.

— Ну я это и без тебя вижу. Сказал так, ради завязки беседы. Что случилось? Рассказывай давай.

Макееву не слишком хотелось о таком распространяться, — причем неважно где: хоть на площадке, хоть в родной избе, — но выхода у него не было: ВасГен должен узнать о случившемся, причем до возможного прихода Латы, ведь именно он точно подскажет что делать и как поступать.

— В общем Дима и Лида... — Сергей перевел дыхание, пялясь за затылок Кострова, а затем Щукина, чтобы привести свои расхлеставшиеся мысли в один сплошной поток, — случилась автокатастрофа.

Геннадьевич поджал губы.

— Живы хоть?

Макеев демонстративно развернулся в сторону пролетающего мимо Кисляка, надеясь не соприкоснуться с ВасГеном взглядом. Промолчал. А для Фролова молчание Макеева и был ответ.

— Лата как? — после минутного молчания спросил Василий Геннадьевич. Он специально спросил о племяннице Макеева в первую очередь, ведь он как никто другой знал, что состояние Латы для Сергея всегда было на первом месте ни смотря ни на что, а в данную минуту — так уж и подавно. Сергей уже переживал смерть близких, а вот Лата — впервые.

— Держится, но это все иллюзия для меня, чтоб я угомонился. Но я же слышал ее беспрерывные всхлипы по ночи... Хотел подойти, но пожалел... — Макеев нахмурился и перевел взгляд на Фролова, — Слушай, Геннадьевич, если увидишь ее, накапай ей чего-нибудь, а? Может легче станет. Хотя бы визуально. Ну или не на продолжительный период времени.

— Накапаю, накапаю, не переживай, — Фролов похлопал другу по плечу, — сам-то как?

Макеев решил не расплескиваться в пространных речах о своем состоянии, а лишь коротко промолвил, обозначая свое состояние в кратких очертаниях:

— И мне чего-нибудь накапай после тренировки.

Лата тихо и незаметно пробралась на скамью запасных, стараясь не навеять шуму и не привлечь к себе все никому не нужное внимание. Она облокотилась об стекло и стала бездумно пялиться в одну точку, напрочь игнорируя фигурирующих хоккеистов на льду.

Андрей проехал неподалеку и оказался в ее поле зрения, но она даже не повела глазом. Это его искренне смутило и даже задело(как это она может на него не смотреть?!), а оттого он в отчаянии застыл на месте. Выглядит она уж слишком убого и даже разбито. Что у нее там стряслось?

Андрей только теперь сумел заметить ее нездоровый вид и мокрые дорожки от слез. Плакала?.. Парень открыл рот в немом вопросе и застыл прямо по центру поля вместе с клюшкой, глядя на удрученную Лату.

— Кисляк! — Макеев противно завопил, отчего Лата дернулась и подпрыгнула на месте, — хватит мне тут фигурное катание с клюшкой демонстрировать!

Лата тяжело сглотнула, вынырнула из другого измерения, соприкоснувшись взглядом с тихо обомлевшим Кисляком. Парень еще пару секунд зрительно уделил ей внимание, а затем отъехал, отдавая честь замечанию Макеева.