Глава 6
Рейс «Амстердам-Нью-Йорк» отправлялся в 5:15. В Нью-Йорк я б примчался в 9:15 после девятичасового полета. Так выяснил Харберт Клаус. В зал ожидания нашего рейса напротив меня и Харберта за час до посадки присели голубки, держались за ручки и целовались. Глядя на них, я думал об Эль. Я поджал ноги, сжал руки у своего «логова», стиснул зубы и наблюдал за парой. Девушка положила парню, укрывшему ее пледом, голову на плечо, заснула, а тот нюхал ее волосы и читал книгу со скрытым за пуленепробиваемой обложкой названием.
- Аве, - дернул меня Клаус.
- Что?
Я не расслышал.
- Говорю, не нервничай. Увидишь ее.
- А, да, ага, - я опустил взгляд, также сжав руки у паха. - Это моя слабая точка, как ты понял, - я выдохнул. - А она меня заметит, как думаешь?
Харберт пожал плечами:
- Все в твоих руках.
- Ты еще не передумал? Ты летишь? - я спросил.
- Я же сказал, что постараюсь помочь.
- ТАК ТЫ ЛЕТИШЬ? - я вскричал.
- Тише, Аве. Услышат, - улыбнулся он.
- Харберт, дружище, ты передумал? Летишь. Со мной. В Нью-Йорк?
- Да, - кивнул он.
Я посмотрел в потолок и широко заулыбался.
- Нужно многому научить тебя, - добавил он. - Оно того стоит. Ты был слишком злой. Сейчас светишься.
- Спасибо, Харберт Клаус, - выбил я через минуту, все также пялившись в потолок зала ожидания.
Я предложил Харберту Клаусу потащиться за влюбленными на посадку, когда рыжеволосая девушка обмоталась шарфом, а парень убрал книгу. Мы потопали за ними. И я предложил примоститься в бизнес-классе, воспользовавшись фразой пожарного, что «мертвым дозволяется больше живых», и пожарный согласился. Мы бы могли, конечно, успеть найти призрака-олигарха, подружиться, одолжить призрачный самолет и долететь до Нью-Йорка, но Клаус сделал «покер фейс» и сказал не прикалываться, ибо «у тебя, Аве ван Белль, плохо с юмором».
Я закатил глаза.
Мы нашли свободные места, не смогли пристегнуться. Я прислонился лбом к «иллюминатору», посматривал в черную мглу и ждал, когда скажут приготовиться к посадке, и я, конечно же, ничего не сделаю, а самолет все равно выедет на взлетную полосу, а после оторвется от земли.
Под нами раскинулся огненный Амстердам во всем великолепии - с магазинами марихуаны в трехсотлетних жилищах и памятью о всяких гениях. Харберт Клаус в монашеских шмотках выглядел убого. Однако я все равно радовался знакомству с ним. Он выставил ноги и посматривал, как я, убогий, игрался со шторкой иллюминатора, как с мертвым листом, когда мы тащились в метро. Я задерживал дыхание, сосредотачивался на пальцах, толкал шторку и заклинал ее подняться, опуститься и вновь подняться. Каждые десять секунд у меня получилось, и с тем я расплывался в улыбке.
Я прислонился к иллюминатору, стараясь заметить хоть дюйм отражения. Харберт дергал волосинки на кисти, ежился в узком кресле. Не знаю, о чем он думал, но я думал об Эль. Я представил ее с пионами, закрыл глаза и скомкал пальцы у паха. Дыхание прервалось, а лава разлилась по телу. Я сильней сжался и приковался лбом к окну. Оно охлаждало. Я сомкнул губы и исподлобья взглянул на пожарного, а тот на меня.
- Б... блокнот бы, - я улыбнулся одним краем.
- Часто пишешь? - спросил Клаус.
Я оттолкнулся от иллюминатора, осмотрел бизнес-класс (по сравнению с мужчинами оттуда, как я осознал, я выглядел нищебродом) и ответил:
- Круглосуточно.
- По тебе и не скажешь, - приподнялся Харберт.
- Да нет. Посмотри на меня. Видишь, - схватил я свитер. - Драный свитер, ржавая волосня, - я потеребил челку. - И я босой, между прочим, если ты заметил. Я самый настоящий... Этот... Как его там? - я поднял кисть. - Ну, ты понял.
- Аве, ты слов связать не можешь.
Я улыбнулся.
- На то я и он, чтобы не говорить, а писать. Есть блокнот? - я сделал вид, будто спросил всерьез, но понимал, что бездомные, и ничего у нас нет.
- Мы мертвые, ты забыл? - спросил Харберт.
- Точно, - выбил я.
- А Эль? - начал Харберт. - Она пишет?
Я прижался к иллюминатору вновь и промямлил:
- Она сочиняет сказки.
- Сказки?
(Харберт научился у меня переспрашивать.)
- Да, а я их учу, - я ответил.
- Сказки? Учишь? Ты учишь сказки? - он запищал.
Я посмеялся. О чем-то нужно было болтать, как я понял, чтобы не помереть от скуки, хотя с Харбертом не было скучно, и я решил поговорить о сказках.
- Хочешь, расскажу одну?
- Давай, - пробасил Харберт.
- Хорошо... И так, слушай, - я начал вспоминать сказку, думал начать рассказ с речи о главном герое, но я никак не мог вспомнить имя юноши, которое говорила Эль. В голове мчались имена сказочников Андерсена и Антуана Экзюпери. «Адриан» - придумал я имя парню, подумав, что «Адриан» - почти «Антуан». - Назовем его Адриан. Адриану было семнадцать, - я сел удобней. - Он жил в развратном, огненном городе, где ему продавали и алкоголь, и сигареты, пускай парню не исполнилось восемнадцати. У Адриана не просили паспорт. Со своим образом жизни юноша вымахивал на двадцатипятилетнего. Он курил, пил каждый день, чего, конечно же, не одобряла его mama. Вскоре Адриану сообщили, что разгулья довели его до рака. Не знаю, какого, но рака, - я заметил, как Харберт напрягся. - И у его mama от такой новости заболело сердце, она сильно нервничала, - я тоже начал нервничать. - Собственно, Адриану и его mama оставалось недолго. И в один день mama Адриана скончалась от инфаркта. Или инсульта. Не знаю. И Адриана это полностью добило. Он не перестал пить, курить. Ему уже, кстати, исполнилось восемнадцать, и гулять он стал еще больше. В один день... - я вздохнул. - Адриан гулял вдоль Цветочного рынка и увидел, как сквозь толпу пробивалась очень красивая девушка. С черными волосами, стройной фигурой, - я заулыбался, подумав об Эль. - Она шла с коробочкой. И так получилось, что Адриан столкнулся с девушкой в цветочном платье, уронил ее коробочку, которая даже не раскрылась, была очень легкой. Он столкнулся с девушкой, они сцепились глазами, Адриан помог девушке поднять коробочку и убежал курить за угол, - я замолчал, переваривая все сказанное.
- Это все? - спросил Харберт.
- Нет, - я сжался. - Через несколько дней Адриан встретил девушку в цветочном платье с той же коробочкой в кафе. Он подсел к ней, познакомился, узнал ее имя. Ее звали Белла.
- И они стали встречаться.
- Да. Они ходили на свидания, гуляли за ручку, вскоре съехались. Адриан забыл о раке. Он влюбился. Только одна вещь не давала юноше покоя. В их спальне на полке стояла та самая коробочка Беллы. Адриан просил Беллу показать, что в ней, но девушка отвечала, что тот узнает потом. Белла была, - я выдохнул, смотря в черную мглу иллюминатора. - Была девушкой-загадкой. Настоящей загадкой. И вот... Парень проснулся на Рождество, а на второй половине кровати, где обычно спала Белла, стояла коробочка. Адриан расплакался, он был очень ранимый. Парень сразу понял, что это конец. А почему? - спросил я Харберта. - Знаешь?
Он помотал головой, мол, нет.
- Адриан открыл коробочку и увидел в ней мертвые осенние листья. И записку, на которой в правом нижнем углу Белла написала: «...конец». Так Адриан умер в Рождество. Как и я, впрочем, - я развел руками.
***
В Нью-Йорк мы прилетели в указанное время - в 9:15. Я не устал. Стюардесса разрешила мне делать в самолете что угодно, и я шлялся по борту. Харберт, конечно, ругал меня, но я плевал.
Мы сели в метро, не завидев Нью-Йорка, и помчались до станции «Джамейка», а оттуда помчались б на Пенсильванский вокзал и бродяжничали бы по восьмой авеню, разыскивая дом Эль Люци Сантаны. Я знал, что он с откидной лестницей, четырехэтажный, серо-коричневый. Эль распахивала окна, и к ней можно было попасть, выбросив лестницу. В метро я трясся, Харберт старался не дергать меня, но успокаивал, хлопая по плечу. Я знал, что Эль еще валяется в постели, но и клялся себе не разбудить ее.
С Пенсильванского вокзала мы завернули за угол на восьмую авеню и потопали по левой стороне. Я опять ступал босым по снегу. Я совсем не удивлялся Нью-Йорку, ибо голова забилась Эль. А Харберт Клаус тащился сзади, хватался за каждую ручку и разглядывал все. Пожарный зависал, запрокидывая голову, а я искал дом Эль Люци Сантаны.
Небо стояло белое.
Я завидел ее дом. Харберт Клаус подтащился сзади, укрылся снегом, посмотрел на меня добрыми глазами и, чуть было, хотел отправить наверх, но мы стали доставать лестницу. Я прыгнул пару раз, попросил Клауса, и мы вместе доставали чертову лестницу. В итоге схватили ее, сосредоточившись, и та брякнулась вниз, а прохожие раскрыли рты.
Харберт похлопал меня по плечу:
- Не буду мешать, ступай.
- Харберт, - окликнул я его, схватившись за лестницу. - В Центральном парке, прямо по этой улице ступай, завтра увидимся.
- Аве... - начал пожарный.
- Да?
Он сглотнул.
- Ты молодец.
Я кивнул, улыбнулся, окинутый снегом, и забрался по лестнице.