8. О принятии;
Когда шелест дождя прорезает очередной удар грома, несколько машин звучно верещат сигнализацией. Люди начинают носиться, как сумасшедшие. Слышны вскрики, визги и смех. Чонгук отходит с тротуара к стене ближайшего здания, едва не вжимаясь в неё спиной. Перед глазами мельтешат разноцветные зонты. Люди сталкиваются друг с другом, цепляются, обрызгивают из луж. Машины лишь едва сбавляют скорость из-за пелены дождя, укрывшей всё вокруг и испортившей видимость. Звуки постепенно начинают тонуть в шуме воды, и всё смазывается в блёклую пелену. Чонгук как никогда ощущает себя лишним. Он смотрит на всё происходящее как будто со стороны и почти не ощущает холода. Начало июня обозначило себя проливными дождями. Сыро, холодно и пасмурно. Солнце лишь изредка показывается из-за туч и тут же скрывается. Непогода смешалась с учебной нагрузкой, нехваткой времени и постоянными мелкими ссорами с родителями. Чонгук устал. Он просто хочет немного отдохнуть. Хочет выспаться и провести часы, общаясь с друзьями в сети, рубясь с Тэхёном и Сокджином в онлайн-игры. Он хочет, чтобы отец отвязался от него с вопросами о выборе работы, и чтобы мать перестала смотреть с упрёком каждый раз, когда он кривится при упоминании какой-то там дочки какой-то там подруги. Чонгук хочет, чтобы все просто оставили его в покое. Так иногда бывает. Ты живёшь просто отлично и не знаешь действительно стоящих проблем, но наступает момент, когда ты ощущаешь себя пустым. Ни с того ни с сего. В грудной клетке появляется лёгкость, будто там сквозная дыра с извечными сквозняками, а в голове так гулко, что у редких мыслей, смазанных и непонятных, появляется эхо. Именно это ощущает Чонгук, когда отлепляется от стены и вновь начинает брести сквозь поредевшую толпу. Точнее, чувство лишь усиливается из-за потоков воды, ледяного ветра, бьющего по щекам, и шума дождя. На самом деле эта странная апатия окутывает парня уже несколько дней, но именно сейчас состояние души и состояние природы наконец-то находятся в балансе. Чонгук запрокидывает голову, подставляя лицо каплям воды, стекающим на губы и оседающим на языке привкусом озона, и мечтает раствориться, исчезнуть к чёрту из этого такого обременительного мира. - Я просто невидимка. И тут очень мокро, - бормочет он когда-то услышанную в фильме фразу. И дёргается, ощущая прикосновение горячих пальцев к своей заледеневшей влажной из-за дождя ладони. Отшатывается, когда опускает голову и узнаёт стоящего перед ним человека. Отводит взгляд и начинает кусать щёку изнутри, ощущая, как вновь просыпается волнение. - Чонгук? Что-то случилось? Почему ты здесь? Юнги прячется от дождя под просто невероятно огромным зонтом. Наверное, под таким смогло бы поместиться ещё двое или даже трое. На нём ярко-оранжевая толстовка, и это так непривычно. Юнги не любит яркие цвета. И сладости он тоже не любит, но его правая щека раздута из-за засунутого за неё чупа-чупса. Сквозь запах сырого асфальта проникает запах кофе и выпечки. Юнги явно только что из пекарни, в которой они иногда укрывались от непогоды. И, Чонгук помнит, его руки сейчас такие тёплые. Юнги как выглянувшее из-за туч солнце. - Пойдёшь со мной? Конечно, Юнги не настаивает. Он не ругается и не читает нотации. Не пытается схватить и тащить куда-то и не предлагает свой зонт. Он просто смотрит так, как будто видит саму душу, и Чонгук неловко комкает подол толстовки. Он знает, как выглядит сейчас: насквозь промокший, дрожащий, с посиневшими губами. У него наверняка пустой взгляд или взгляд побитой собаки, синяки под глазами и отпечаток усталости и недосыпа на лице. Он выглядит потрёпанно и невероятно жалко. Но Юнги не задаёт вопросов. Юнги предлагает выбор, и это так в его стиле. «Ненавязчивая забота», - проносится в голове. В горле неожиданно встаёт ком, и Чонгук тут же опускает голову ниже. Наверняка его глаза теперь покрасневшие из-за подступивших слёз, и выглядеть он стал ещё более жалко. Нестабильный, запутавшийся, потерянный. Он не хочет, чтобы таким его видел Юнги, но в то же время чувствует себя так, будто при отказе от предложения произойдёт что-то страшное, непоправимое. Это бред, конечно, но парень всё равно судорожно кивает. И послушно идёт следом, зациклившись на ощущении крепкой хватки на запястье. Дорога совершенно не отпечатывается в памяти. Это не путь в студию, хотя парк совсем рядом с нужным зданием, но Чонгук не задаёт вопросов. Он просто идёт чуть позади, всматриваясь в спину Юнги и размышляя о том, откуда эти странные мысли в голове. О том, что хватка Юнги - якорь. О том, что его присутствие в жизни - неожиданная константа. О том, что если сейчас пальцы на запястье разомкнутся, Чонгука снесёт потоком воды. О том, что он действительно просто исчезнет, если Юнги от него отвернётся. Был Чон Чонгук, и нет его. - Пришли. Эта маленькая квартирка вся пропахла кофе и озоном. Юнги начинает мельтешить, и Чонгуку кажется это забавным. Прислонившись к входной двери, он наблюдает за тем, как Мин носится вокруг. Закрывает балконную дверь и достаёт из шкафа стопку полотенец и сухую одежду. На кухне наполняет чайник водой, щёлкает его кнопкой и тут же начинает рыться в аптечке в поисках таблеток. На втором заходе в комнату он подталкивает стянувшего хлюпающие кеды гостя к ванной и впихивает в руки всё то, что вытащил из шкафа. Безмолвно. Без пояснений или вопросов. Из-за этого всё вновь смешивается в серую полосу, и лишь когда Чонгук уже сидит на диване, укутанный в плед и с кружкой горячего чая в руках, время вновь начинает свой привычный бег, и мир вокруг наполняется красками. У Юнги уютно. Светлая мебель, тюль и шторы на окне. Возле дивана мягкий ковёр с пушистым ворсом. Телевизор, кофейный столик и много картин на стене над кроватью. Сама кровать огромная, разворошенная, и возле неё на полу несколько пустых кружек из-под кофе. Чонгук без труда может представить сонного Юнги, закопавшегося в ворох одеял, и это вызывает едва заметную улыбку. Отогретые губы слегка покалывает изнутри мелкими невидимыми иголочками. Когда Юнги выходит из ванной, улыбка становится шире. Мин лохматый и растрёпанный, какой-то помятый. На нём нет той яркой рыжей толстовки, зато домашняя безразмерная футболка имеет жёлтый цвет. В ней Юнги похож на нахохлившегося цыплёнка, и в груди рождается беззлобный смех. Таким Чонгук Юнги ещё не видел. Таким он его не ожидал увидеть в ближайшее время. Но вот тот стоит перед ним и смотрит совсем непонятно. В тёмных глазах эмоции смешиваются в сумасшедший коктейль, и, судя по нерешительным шагам в сторону дивана, Мин и сам не уверен в том, что будет делать дальше. Они сидят какое-то время в молчании. Юнги рассматривает его и изредка шумно вздыхает. Чонгук пьёт чай и думает о том, что после прогулки под дождём обязательно разболеется. Что ж, он всегда умел создавать проблемы для себя сам. И не умел избегать грядущих проблем, хотя и знал, что это возможно. Может, дело в том, что ему категорически не нравились пути избежания этих самых проблем. Отец отвяжется лишь тогда, когда Чонгук согласится стать очередным экономистом. Мать отвяжется лишь тогда, когда он выебет дочку её подружки и нацепит ей кольцо на палец. Препод по искусству отвяжется лишь тогда, когда Чонгук сдохнет в попытке создать какую-то там картину на какую-то там выставку, которая ему нахрен не сдалась, потому что рисование лишь интересное хобби. Чонгуку кажется, что если он прямо сейчас решит пойти покончить жизнь самоубийством, спрыгнув с крыши, до него и сама Смерть докопается с нотациями и нравоучениями о ценности жизни и его жалкой душонки, и... - Чонгук. Иди ко мне. Голос Юнги врывается в закипающий разум шелестом дождя. Чонгук приходит в себя и лишь тогда осознаёт, что до побеления пальцев сжимает давно опустевшую кружку, будто хочет швырнуть её в стену. Может, и хочет. Но раскинувший руки в стороны Юнги, сверлящий его обеспокоенным, но в то же время вполне спокойным взглядом, намного заманчивее. Отставив кружку на столик, Чонгук тут же придвигается ближе и наваливается на Юнги всем телом, утыкаясь лицом в плечо. - Хён... Хён... - Тише... Одной рукой Юнги ерошит его плохо высушенные волосы, а второй натягивает на плечи спавший вниз плед. От него пахнет сладким гелем для душа и выпитым для согрева кофе. Запах родной, привычный, и Чонгук изо всех сил старается надышаться им, пропитаться, заполниться под завязку. И ему не стыдно за шумные вздохи, за скользящий по чужой шее нос и своё неадекватное поведение. Ему просто нужно прочувствовать Юнги, свою появившуюся так неожиданно, но так своевременно, константу. А Юнги не отталкивает. Понимая, чувствуя, считывая, он прижимает ещё ближе к себе, создавая вокруг них гнездо из подушек и ещё одного стащенного со спинки дивана пледа. Гладит, гладит, гладит. По шее и плечам. По спине и пояснице. Разминает мышцы на руках и растирает бока до тех пор, пока рёбра не окутывает горячее тепло. Сам льнёт и послушно отклоняет голову в сторону, позволяя так много вольностей, а после зажимает, захватывает в кольцо рук и ног. И целует. Совсем не случайно и совсем не легко. Прижимается губами так, что можно прочувствовать их тепло, мягкость, сухость и лёгкую шероховатость обветренности. Целомудренный долгий поцелуй в лоб. Успокаивающий, притирающийся - в висок. Выдох оседает на коже, заставляя мурашек пробежаться по телу, а губы прижимаются уже к скуле. В лицо бросается краска, и Чонгук вскидывается, но заглянуть в глаза Юнги не успевает. Полные нежности лёгкие поцелуи оседают на веках, из-за чего глаза закрываются сами, и ресницы дрожат крыльями бабочки на ветру. Юнги целует в переносицу, вновь надолго прижимаясь губами, поглаживая большими пальцами тёплых родных рук кожу на загривке, и Чонгук ощущает, как в груди разливается тепло. Даже не разливается, а затапливает всё внутри волной. Дикое цунами, сносящее всё на своём пути, наполняет тело жаром и неуёмной дрожью. - Я всегда буду рядом, - хрипло шепчет Юнги, отстраняясь и загребая его волосы пальцами, отводя чёлку со лба и заглядывая в диковато блестящие глаза. - Ты слышишь меня, Чонгук? Я всегда, всегда буду рядом. - Хён... Если бы можно было вжаться в человека всем собой, слиться с ним в единое целое, Чонгук бы это сделал. Чувства, что накрывают его с головой в тот момент, когда Юнги осторожно касается его губ своими, совсем не напоминают глупую влюблённость или смущённое романтизированное увлечение. Весь мир просто исчезает, растворяется в разгулявшемся на улице ливне, и остаётся только эта маленькая квартирка, пропахшая кофе, тепло и крепость объятий Юнги и его отдающее в собственную грудь шальное сердцебиение. Этого так много. Это переполняет изнутри так сильно. Чонгук чувствует себя до предела раздутым воздушным шариком, и совсем чуть-чуть не хватает до того момента, когда он лопнет. - О, у нас гости... - вдруг шепчет Юнги и улыбается ему. - Познакомься, это Санни. Чонгук не понимает, о ком говорит Юнги, но негромкое мурчание вносит ясность. На поясницу забирается кто-то тёплый, тяжёлый и негромко тарахтящий. Глянув через плечо, Чонгук видит пятнистую пушистую кошку, льнущую головой к поглаживающей её ладони Юнги. - Кошка Мики. Эта ведьма решила предпринять очередную попытку помучить меня массажем, но предложила альтернативу. Ей пришлось уехать по делам на пару дней, и на мои плечи легла обязанность присмотреть за её живностью. Повезло, что кошка тихая, спокойная и ласковая. На самом деле она очень любит спать, поэтому мы поладили. Юнги говорит. Говорит, говорит, говорит. Про кошку, свернувшуюся клубком на пояснице Чонгука и продолжающую мурчать во сне. Про Мику, по которой точно плачут костры инквизиции, даже если их уже не существует. Про её маниакальное желание набить Юнги татуировку дракона на всю спину. Про отношение Юнги к татуировкам и его желание создать какой-нибудь особенный свой собственный эскиз, наполненный смыслом. Про наконец-то доставленные новые наушники, которые просто бомба. Про необходимость сделать генеральную уборку в студии, к которой стоит припахать Намджуна и Тэхёна, как главных мусорщиков. И ещё про что-то, и ещё... Чонгук почти не слушает под конец. Давняя реакция на голос Юнги, поутихшая со временем, вновь даёт о себе знать. Мин говорит негромко, спокойно, с лёгким ворчанием. Его голос накатывающими волнами ласкает слух и вызывает бегущие по телу мурашки. Юнги говорит, а Чонгук вслушивается в интонации и в ритм биения его сердца под своим ухом, ощущает лёгкую вибрацию по телу, передающуюся от чужого, и чувствует наваливающуюся негу и сонливость. Веки наливаются тяжестью, а всё внутри сводит от желания, как Санни, потереться, приласкаться, негромко промурчать от удовольствия. Юнги говорит, и его голос смешивается с шумом дождя за окном, а Чонгук растворяется. В тепле, в заботе, в кольце объятий. Растворяется в звуках, запахах, ощущениях. Льнёт ближе, хотя ближе уже некуда, и тычется носом в шею, цепляется за плечи. Щёки заливаются краской, когда Юнги берёт его за руку, переплетает пальцы и подносит к губам, оставляя поцелуй на костяшках, на косточке запястья, на местечке, где бьётся пульс. Фантомная сквозная дыра в груди с извечными сквозняками постепенно затягивается, исчезает. Эхо из головы пропадает вместе с пустотой, и редкие мысли застревают в сонном киселе, опустившемся тёплой пеленой. Засыпая, Чонгук впервые за долгое время чувствует себя на своём месте. Засыпая, он впервые за долгое время осознаёт, действительно осознаёт и верит, что когда откроет глаза, больше никогда, никогда не будет одинок.
|...|