17
— А-Ян, какие еще долгунцы? — оправившись от ступора, переспрашивает Сяо Синчэнь в надежде, что ослышался.
— Очевидно, что нетеребленые, иначе зачем их теребить? — рассудительно отвечает Сюэ Ян, почесывая подбородок.
Его нарочито задумчивый вид больше комичен, нежели серьезен, чем вызывает желание отвесить ему воспитательную пощечину, чтобы прекратил придуриваться, но лучше воздержаться. Ему это нравится всего лишь чуть меньше, чем шлепки по заднице, так что это чревато отнюдь не тем, что требуется в нынешней ситуации.
— Я не об этом, — с нажимом произносит Синчэнь, выразительно хмурясь, дабы показать, что искрометный юмор он сейчас не оценит.
— А о чем? — склоняет голову на бок Сюэ Ян, продолжая улыбаться.
— Почему я должен буду что-то делать? Если ты починишь этот трактор, то все будет хорошо, разве нет? — вкрадчиво уточняет Синчэнь. Возможно, они просто друг друга неправильно поняли и нужно все прояснить. — Цзянцзай останется здесь, а мне не придется увольняться.
— Цзянцзай уедет на тракторное кладбище, а ты попадешь в сельское рабство, — веско поправляет его Сюэ Ян. — Я невероятно горд собой, что ты так высоко меня оцениваешь, но как тебе вообще в голову пришло, что я смогу его починить?
— Ты говорил... Что был... в автомастерской... — лепечет Синчэнь, порядком теряясь. Он такого поворота совсем не ожидал.
— Если что я и узнал оттуда, так это кому и за сколько можно сбыть угнанный трактор в кратчайшие сроки. И что если глотнуть солярки, лучше сразу проблеваться. Но Цзянцзаю это бесценные знания никак не помогут.
— Но ты же дал ему имя! — это единственный и последний аргумент, который может выдавить из себя Синчэнь.
— Тебя я тоже Даочжаном назвал, но если ты вдруг помрешь, то даже если я над тобой целую вечность просижу, ты от этого не оживешь.
От возмущения из легких исчезает весь воздух. Во-первых, это Синчэнь сам себе придумал прозвище, во-вторых, какого черта его опять сравнивают с Цзянцзаем, в-третьих... Ну каким образом можно угнать трактор, кто этим занимается, просто уму непостижимо! Нет, есть еще и в-четвертых: как можно было на Сюэ Яна возложить какие-либо надежды, если он пил солярку? Кстати, что это? Какое-то топливо?..
— Это же ужасно... Получается, я только что разрушил свою карьеру и жизнь? — нервно смеется Синчэнь, порываясь то ли схватиться за голову, то ли закричать, то ли и вовсе расплакаться. Но в итоге просто садится на пол, обхватывая руками подтянутые к себе колени.
— А что мешает тебе просто сказать своей бабке, что ты знатно обделался со своими влажными мечтами о повелителе тракторов и берешь свои слова назад? — задает вполне резонный вопрос Сюэ Ян.
— О боже... — стонет Синчэнь, не в силах внятно прокомментировать услышанную формулировку. Нет у него никаких влажных мечтаний, это у кое-кого другого встает на повелителей и на трактора! — Ты просто не знаешь мою бабушку! Заключить с ней даже устный договор равноценно сделке с Дьяволом, подписанной собственной кровью.
В свое время удалось отстоять собственное мнение только по причине того, что ни одного прямого обещания пойти по выбранной госпожой Баошань семейной стезе от Синчэня озвучено не было. Неизменное уклончивое мычание не вызывало подозрений, но и к ответу за него призвать было позднее нельзя, ведь дорогой внук ни на что не соглашался! Но сейчас... Какой же промах! Даже если Синчэнь попытается все отыграть обратно, расплачиваться ему придется до конца жизни. Вся семья будет его полоскать при каждом удобном случае и единственным выходом будет где-нибудь тихо вскрыться в уголке, дабы избежать давления масс.
— Ах, ну да... — невесело усмехается Сюэ Ян, вмиг мрачнея лицом. Он что, тоже заключил с бабушкой какой-то договор или это его запоздалая печаль по уезжающему на помойку Цзянцзаю накрыла? — Тогда ты в дерьме. То есть в долгунцах.
— Ты, между прочим, тоже, — хмуро буркает Синчэнь, не находя в себе рвения сделать замечание за лексикон. К тому же, следует отметить, он действительно в дерьме.
— О нет, я лучше пойду признаюсь в чем-нибудь твоему коповскому дружку, чтобы меня все-таки забрали подальше от твоих огородных историй, — машет руками Сюэ Ян, и продолжает почти равнодушно: — А ты будешь ко мне кататься и томно дышать в трубку через стекло. Ну, если захочешь. Я не настаиваю. Но если не захочешь, то я очень обижусь и буду мстить, — вдруг совершенно другим тоном заканчивает он, одаривая сидящего на полу Синчэня маниакальным взором.
— Как ты это будешь делать из тюрьмы? — искренне удивляется тот, внутренне содрогаясь.
— А вот кинь меня и узнаешь! — щерится Сюэ Ян.
— Прекрати мне угрожать! И кто еще кого кинет? Это ты хочешь от меня сбежать отсиживаться в камере!
— Я хочу сбежать не от тебя, а просто сбежать, это разные вещи! — он поучительно поднимает палец вверх, второй рукой с шуршанием начиная копаться в уже опустевшем пакетике из-под сладостей. Потерпев предсказуемую неудачу, он тяжко вздыхает, однако развивает дальше свою мысль: — Вот если бы меня тут ждал исключительно твой долгунец, то я бы его теребил еще десять лет подряд! Хотя глядя на твое семейство, сразу ясно, что с генетикой-то у тебя явно все хорошо, и товарный вид продержится еще долго... Так что даже все пятнадцать!
Сяо Синчэнь ощущает стремительно заливающий его щеки румянец. Пускай контекст, мягко говоря, был крайне сомнителен, но столь внезапное откровение его поразило до глубины души. Сам он вроде как уже для себя определился, что этим отношениям не суждено затухнуть в ближайшее время, но он даже не ожидал, что Сюэ Ян замахнулся на такой пугающий срок!
Но это лишь в теории, в реальности Сюэ Ян, несомненно, рассчитывает на иное. Несмотря на то, что он откровенно наслаждается наказаниями за свои мелкие провинности от Синчэня, настоящее правосудие его вовсе не прельщает. В отношениях это для него игра и развлечение, а длительное заключение, даже если столь комфортное, как домашний арест у госпожи Баошань — настоящая пытка. И вполне логично, что он хочет избавиться от него любой ценой, и никакие романтические чувства тут решающей роли не играют. Если честно, так себе размен: загородный дом на тюремную камеру... Хотя кто знает, какие там у него связи?
Эти выводы отрезвляют Синчэня, собирая его из состояния хихикающей лужицы обратно во взрослого и, хочется верить, частично адекватного человека, и он строго велит:
— Избавь меня от своих вульгарных шуточек хотя бы ненадолго. Нужно как-то решить эту проблему, в ней нет ничего смешного.
— А я и не смеюсь! — передергивает плечами Сюэ Ян. — Скажи мне, ну чего ты от меня хочешь, чтобы я сделал?
— Чтобы ты починил Цзянцзай, — сокрушенно отвечает Синчэнь, признавая свое поражение. Это желание невыполнимо, сколько ни приказывай.
— Ладно! — внезапно восклицает Сюэ Ян, вскакивая на кровати. И, бурно жестикулируя, сипло рявкает: — Пойду к твоей бабке и так ей и скажу: «А я вам сейчас покажу, как тракторы чинить, я схему принес»!
— А у тебя есть схема? — заинтересованно смотрит на него Синчэнь, впечатленный сим представлением.
— Откуда? Я, по-твоему, с ней в голове родился? — стонет Сюэ Ян, роняя вздернутые в воздух руки. — Но надеюсь, что хоть где-то она есть, иначе я точно нихера не сделаю.
С этими словами он, провожаемый изумленным взором, спрыгивает на пол и садится рядом, склоняя голову на плечо Синчэня.
— Так ты все-таки хочешь попробовать? — догадывается тот.
— А ты мне оставил выбор? — обреченно вопрошает он. — Попытаюсь. В конце концов, это же Цзянцзай, он мне как... брат! Или сын. Никто, блять, у меня его не отберет.
— А-Ян, это не лучшая аналогия, если вспомнить, каким непотребством ты с ним занимался... — кривится Синчэнь. — Попахивает инцестом.
— Не ревнуй, Даочжан, — Сюэ Ян слегка толкает его локтем в бок. — И если уж на то пошло, то твое непотребство осталось у него на покрышке, так что ты тоже в этом повязан. Как же это называют... Полиамория! С легким инцестным флером.
— Признайся, ты здесь оказался не из-за каких-то денежных махинаций, а потому, что можешь довести кого угодно и нужно было оградить человечество от массового помешательства, — изо всех сил подавляя неуместно рвущееся наружу веселье напополам со стыдом (доминантным господинам не положено показывать столь недостойные эмоции!) говорит Синчэнь и все-таки прячет пылающее лицо в ладонях. Кошмар...
— Для тебя эксклюзивная программа, — ухмыляется Сюэ Ян.
Повисает молчание, которое с натяжкой можно было бы назвать уютным, если бы не одно обстоятельство.
— Я верю в то, что ты справишься, но что же мне все-таки делать, если у тебя не выйдет? — нарушая тишину, спрашивает Синчэнь, чувствуя, как кровь отливает обратно, возвращая ему нормальный цвет кожи.
— Когда не выйдет, тогда и будешь думать. Всегда можно сменить имя и уехать на острова.
Да уж, Сюэ Ян не самая подходящая цель для подобных разговоров — у него свои методы решения проблем, недоступные разуму Синчэня. Но кое в чем он прав: незачем себя накручивать раньше времени. И без того хватает забот и тревог...
— А что будешь делать ты?
— Ну уж явно не долгунцы теребить, — фыркает Сюэ Ян. — Свалю отсюда и приеду к тебе, само собой.
Сяо Синчэня такой ответ, как ни странно, полностью устраивает, и ему не хочется размышлять о том, насколько эта перспектива несбыточна. По крайней мере, не сейчас. Еще половины дня не прошло, а он совершенно выжат от эмоциональных скачков от истерики к шаткому спокойствию и обратно. И, наверное, самым лучшим решением в данный момент будет отвлечься и сделать вид, что ничего не произошло.
— Я вчера купил тебе не только сладости, — говорит он, мысленно прикинув план действий.
— Правда? — моментально оживляется Сюэ Ян, с любопытством наваливаясь ему на плечо и обжигая потяжелевшим дыханием шею. — Меня ждет подарок, Даочжан?
— Да, А-Ян. Но ты этим утром совсем не следил за своим языком, так что тебе сначала придется отработать, чтобы искупить вину.
— Мне запереть дверь и раздеться?
С такой сообразительностью он без всяких сомнений сможет вернуть к жизни Цзянцзай.