Любовь, найденная за фолиантами

(Эвери-Холл, Сомерсет. Конец апреля 1858 года. Глубокой ночью.)

Тишина Эвери-Холла в предрассветные часы была особенной. Глубокой, почти осязаемой, нарушаемой лишь скрипом вековых балок да редким криком совы в парке. Но в эту ночь тишина была взрезана другим звуком – сдержанным, перехваченным стоном, вырвавшимся из спальни герцога и герцогини.

Ризли Эвери проснулся мгновенно, как солдат на посту. Его рука, привычно лежавшая на округлившемся животе Джейн, почувствовала не ритмичное дыхание сна, а напряжение, сковавшее ее тело. Он приподнялся на локте, вглядываясь в полумрак, освещенный лишь тлеющими углями в камине. Лицо Джейн было скрючено гримасой боли, губы плотно сжаты, но глаза уже были открыты – широкие, испуганные и в то же время полные решимости.

— **Джейн?** — его голос был хриплым от сна, но мгновенно прояснившимся. — **Что? Где болит?**
— **Не болит... еще, — она выдохнула, стараясь расслабиться, когда спазм отпустил. Ее пальцы впились в его руку. — Но... это началось. Схватки. Слабые пока. Но... они начались, Ризли.** В ее голосе звучало не столько страдание, сколько концентрация, как у капитана перед боем.

Адреналин, ледяной и стремительный, хлынул по жилам Ризли. **Сейчас.** Момент, которого они ждали и боялись одновременно. Он вскочил с кровати, движения были резкими, но точными.
— **Не двигайся. Я сейчас.** Он натянул поверх ночной рубашки халат, бросился к двери, распахнул ее. Его громовой голос, нарушивший вековую тишину коридоров, заставил содрогнуться весь спящий дом: **— Гровс! Миссис Баррет! Срочно! Доктора Элтона! Сейчас же!**

**(Пространство и время сжались, превратив огромную спальню в центр мироздания.)**

Следующие часы стали для Ризли Эвери испытанием, превосходящим любое напряжение дуэли или светской битвы. Он, привыкший командовать, владеть ситуацией, был низведен до положения беспомощного зрителя, загнанного в угол собственного кабинета, примыкающего к спальне. Дверь была приоткрыта, пропуская оттуда волны звуков, каждый из которых вонзался в него, как нож.

Топот спешащей прислуги, резкие, но деловые команды акушерки миссис Баррет (твердой, как сомерсетский гранит, женщины с руками, знавшими свое дело), тихий, ободряющий голос доктора Элтона. И главное – голос Джейн. Сначала сдержанные стоны, потом все более громкие, пронзительные крики, полные животной боли и немыслимого усилия. Каждый ее стон отзывался в его груди физической болью. Каждый крик заставлял его сжимать кулаки так, что ногти впивались в ладони, оставляя кровавые полумесяцы.

Он метался по кабинету, не в силах ни сесть, ни стоять спокойно. Книги на полках превратились в слепые, безразличные пятна. Портрет сурового прадеда над камином казался немым укором его беспомощности. **Цепь.** Он снова чувствовал на себе тяжелую цепь – цепи страха, невозможности взять на себя ее боль, разделить эту битву. Воспоминания нахлынули, темные и липкие: крики его матери в этой же спальне много лет назад, закончившиеся тишиной смерти и его собственным сиротством. Страх потерять Джейн, потерять все, что сделало его жизнь осмысленной, сжимал горло ледяным обручем.

— **Нет!** — прошептал он себе сквозь зубы, с силой тряхнув головой, словно отгоняя морок. — **Не сейчас. Она сильна. Она выдержит. Она... Джейн.** Он подошел к двери, прижался лбом к прохладному дереву, слушая ее прерывистое дыхание между схватками. Его собственная грудь вздымалась в такт этому дыханию.

**(Спальня превратилась в поле битвы между жизнью и тенью смерти.)**

Джейн, мокрая от пота, с распущенными, прилипшими к вискам темными волосами, казалась одновременно хрупкой и невероятно могучей. Каждая схватка была приливом огненной волны, сметающей разум, оставляя только инстинкт и яростное желание вытолкнуть эту боль наружу. Руки миссис Баррет были твердой опорой, ее голос – якорем в бушующем море ощущений: «Дыши, герцогиня... глубже... хорошо... вот так... тужись! Сильнее!»

Сквозь туман боли Джейн ловила обрывки мыслей: страх за ребенка, мучительное утомление, желание, чтобы это кончилось. Но сильнее всего было чувство **одиночества в самом центре сражения**. Она знала, он рядом. За дверью. Но между ними была пропасть этого непостижимого женского испытания. И вдруг, между волнами агонии, она услышала его голос. Не громкий, не командный. Тихий, хриплый, пробивающийся сквозь ее собственные крики:

— **Я здесь, Джейн! Слышишь? Я здесь! Ты не одна! Держись, моя львица! Держись!**

Слезы, смешанные с потом, хлынули по ее щекам. Не от боли. От безумного облегчения. От того, что он **был**. Что он боролся за нее по-своему, разрывая цепь беспомощности. Этот хриплый шепот дал ей силы собрать последние резервы, когда миссис Баррет скомандовала: «Сейчас! Последний раз! Изо всех сил!»

**(Кульминация. Рождение.)**

Ризли, прижатый к двери, услышал нечеловеческий крик Джейн – крик, в котором слились агония и яростное торжество. И сразу после него – другой звук. Тонкий, пронзительный, невероятно живой. **Плач.** Первый крик новой жизни, огласивший старые стены Эвери-Холла.

Время остановилось. Потом за дверью послышались сдержанные, радостные возгласы миссис Баррет и доктора Элтона. Ризли не дыша, впился взглядом в щель. Он увидел спинку кровати, фигуры, склонившиеся над чем-то маленьким, алое пятно на простынях... и услышал голос миссис Баррет, торжествующий и усталый:

— **Поздравляю, Ваша Светлость! У вас прекрасная, здоровая дочь!**

Дочь. **Дочь.** Слово прозвучало, как неожиданный аккорд в строгой симфонии. Не наследник. Наследница. И это было... совершенно.

Дверь распахнулась. Доктор Элтон, улыбаясь, снял окровавленный фартук. Миссис Баррет, сияющая, держала на руках крошечный, плотно запеленутый сверток. Но Ризли прошел мимо них, как сквозь туман. Его взгляд искал Джейн.

Она лежала на подушках, смертельно бледная, изможденная, волосы темным ореолом вокруг осунувшегося лица. Но глаза... ее глаза сияли. Сияли усталой, безмерной любовью и победой. В них не было ни страха, ни сомнений – только чистая, животворящая радость.

— **Ризли...** — ее голос был слабым шепотом. — **Посмотри... наша девочка...**

Он рухнул на колени у кровати, его могучие плечи вдруг содрогнулись. Он не мог говорить. Слезы, горячие и незнакомые, текли по его щекам, смывая пыль страха и отчаяния. Он схватил ее руку, прижал к губам, целуя ее пальцы, ладонь, чувствуя слабое биение пульса под кожей. Она была жива. Она прошла через ад и вышла победительницей.

— **Ты... ты невероятна, — выдохнул он, голос срываясь на рыдания. — Моя героиня. Моя жизнь.** Он поднял глаза на сверток, который миссис Баррет осторожно поднесла ближе. — **Наша... дочь?**

**(Первая встреча.)**

Миссис Баррет бережно опустила сверток в дрожащие руки Джейн. Ризли придвинулся, заглядывая через ее плечо. В кружевах пеленок лежало крошечное существо. Личико сморщенное, красноватое, с закрытыми глазками-щелочками и темным пушком на голове. Совершенное. Хрупкое. Изумительное. Она тихо сопела, маленький ротик чмокал.

Джейн прижала дочь к груди, инстинктивно, с бесконечной нежностью. Ее пальцы, еще дрожащие от усилий, осторожно коснулись крошечной щечки. В этот момент девочка открыла глаза. Небольшие, мутно-голубые, как у всех новорожденных, но уже **смотрящие**. И Ризли поклялся бы, что в них мелькнул отблеск знакомого дерзкого огонька.

— **Она... она смотрит, — прошептала Джейн, заливаясь счастливыми слезами. — Здравствуй, крошка. Здравствуй, наше чудо.**

Ризли не мог оторвать взгляда. От дочери. От жены. От этого зрелища хрупкости и невероятной силы. Страх, боль, ожидания – все растворилось в этом мгновении. Он осторожно, боясь дышать, протянул палец. Крошечная ручка, размером с его ногтевую фалангу, рефлекторно сжалась вокруг него с удивительной силой. Удар тока любви, чистый и всепоглощающий, пронзил его.

— **Она... держит меня, — произнес он с благоговейным изумлением. Его ледяное сердце, растаявшее однажды для Джейн, теперь просто перестало существовать, растворившись в тепле этого прикосновения. — Как она сильна.**

**(Рассвет. Начало новой эры.)**

Первые лучи рассвета, бледно-розовые и робкие, пробились сквозь высокие окна спальни, окрасив стены в теплые тона. Хаос и боль ночи уступили место тишине, нарушаемой лишь тихим посапыванием ребенка, устроившегося на груди у заснувшей Джейн, и мерным дыханием Ризли, сидевшего в кресле у кровати. Он не спал. Он бодрствовал, охраняя их покой – свою жену, свою дочь, свое новообретенное счастье.

Он смотрел на спящую Джейн. Усталость затуманивала ее черты, но даже во сне ее рука покоилась на крошечной спинке дочери защищающим жестом. На ее губах играла тень улыбки. Он смотрел на дочь. На ее сморщенное личико, на темные ресницы, лежащие на щеках, на крошечный носик. Он видел в ней Джейн – ее упрямство, ее ум. Видел себя – свои черты, проступающие в очертаниях подбородка. Видел **будущее**.

Тихо, чтобы не разбудить, он встал, подошел к окну. Сомерсет просыпался. Туман стелился по долинам, золотясь на вершинах холмов. Эвери-Холл, его каменная крепость, стоял непоколебимо, как и столетия назад. Но сегодня он был наполнен не просто жизнью. Он был наполнен **смыслом**. Глубоким, простым и невероятным.

Он вернулся к кровати. Осторожно, с бесконечной нежностью, коснулся пальцем щечки дочери. Потом наклонился, поцеловал спящую Джейн в лоб. Его губы прошептали имя, которое пришло ему сейчас, в лучах рассвета, имя, полное света и надежды после всех бурь:

— **Аврора...**
Слово повисло в тихом воздухе комнаты. Аврора. Утренняя заря. Начало. Их начало. Начало новой главы в истории Эвери-Холла. Начало их жизни как **семьи**. Каменные стены, хранившие столько тайн и печалей, впервые услышали не крик боли или вызов, а тихий шепот любви и имя новой жизни – **Аврора Эвери**. И в этом имени звучало обещание: после самой темной ночи всегда наступает рассвет.
Конец главы 17