Danke

— Боже, Шаст, он прижал тебя к тумбочке у себя дома, назвал твою мордашку милой и чуть не поцеловал, намеренно дразнясь. Ты серьёзно всё ещё думаешь, что он к тебе ничего не чувствует? Я только вздохнул горестно, перекатываясь на другой бок и смотря подруге прямо в глаза самым заебавшимся взглядом из всех, что у меня был. — Ксан, пока не почувствую его член у себя в жопе, я не буду уверен во взаимности своих чувств. Девушка ухмыльнулась, и её чуть красный от постоянного контакта с платками нос сморщился. Видимо, она сдерживала чих. Придвинулась ко мне ближе, пальцами забираясь в волосы и тут же начиная ими перебирать, потом наклонилась и прошептала почти интимно: — А ты уже готов жопу подставить? — фыркнул утвердительно, млея от бережных касаний подруги, прикрывая глаза и почти отключаясь от этого мира, — Нет, правда. Антон, меня немного пугает то, как быстро ты принял свою ориентацию и влюблённость в учителя, — пальцы чуть оттянули отросшие прядки, я с недовольством посмотрел в глаза лазурного цвета, блестящие любопытством. Откинулся на колени девушки окончательно, расслабляя все мышцы и ощущая окутывающее тепло одеял: — Меня это тоже пугает, если честно. Ну, Арсений Сергеевич горяч, так? — краем глаза покосился на Оксану, и она кивнула так твёрдо и уверенно, будто бы я спросил, круглая ли Земля, — Вот. Было бы нормально, если бы у меня вставал на его внешку, да даже, блять, один акцент действует на меня нереально сильно. Но я чувствую к нему не только возбуждение, понимаешь? — она недоумённо выгнула брови, а я зажмурился, пытаясь собрать мысли в кучку(маленький таракашка отряхнул со своей метёлки пыль и начал скрести им по сусекам), — Я чувствую, что хочу забраться к нему на спину, уцепиться всеми конечностями и повиснуть, никогда не слезая. Это ведь уже не просто влечение, верно? Это ещё и не влюблённость в полном смысле слова, я его не знаю достаточно сильно. Но хочу узнать, — пальцы успокаивающе погладили кожу головы, почёсывая, и я улыбнулся, — Но знаешь, если бы я был на сто процентов уверен в том, что ответа мне не видать, даже не продвинулся бы дальше дрочки по утрам. А этот пидор же что-то делает со мной, дразнит меня, играет мной. Вот я и подумал... — Что соблазнение посредством периодического выбешивания — идеальный план? — она смотрела на меня как на идиота, а я лишь плечами пожал: — Это лучшее, что я смог придумать. Суркова хмыкнула, пробурчав что-то про идиотский план, на пару мгновений замерла, забавно морща нос, а затем резко отпихнула меня со своих тёплых мягких коленок. Схватила телефон и начала быстро-быстро что-то печатать. Я недовольно перекатился на край кровати, скрестил руки и подождал, когда на меня обратят внимание. Оксана долго с кем-то переписывалась, иногда посмеивалась, часто хмурилась и совершенно не смотрела в мою сторону. Я вздыхал горестно, так, будто совсем недавно перевёлся в новую школу какого-то смутного городка, где встретил симпатичного парня, холодного и отстранённого, которому на первый взгляд не очень-то и понравился, но оказалось, что он просто не хотел мне навредить, так как являлся представителем редкого опасного вида, романтичного, но, блять, опасного, и теперь мне приходилось думать о том, как бы не порезаться случайно бумагой, чтобы не вызвать приступ дикого голода у его семьи-веганов. От скуки мои мысли забрели куда-то не туда, да. — Тох, ликуй, — наконец молвила Ксанка, нажимая что-то и откладывая устройство на пространство между нами, — Я собрала женский консилиум. Если уж соблазнять, так по правилам. Из трубки послышался хор тонких голосков, а я посмотрел на покашливающую подругу восхищённо-благодарно и мысленно пририсовал ей над головой яркий, сияющий нимб.

***

Спустя полтора часа, когда Дима вошёл в комнату, весь взъерошенный и взволнованный, мои мозги уже плавились от переизбытка информации. — Нужно подчеркнуть свои достоинства, но не выставлять их напоказ, быть роковым и дерзким, но проявлять застенчивость и скромность, не навязываться, но каждый день попадаться ему на глаза, заставить его запомнить мой запах, но не обливаться духами с ног до головы... Я всё правильно запомнил? Хор из голосов утвердительно загалдел, Поз недоумённо сел на пуфик, стаскивая рюкзак к ногам и безмолвно интересуясь у Оксаны, какого, собственно, хрена тут происходило, а я даже не обращал на него внимание, перечитывая свой конспект в тысячный раз. — Тошенька, милый, почти всё верно, — неожиданно раздался особенно сладкий шёпот, — Но ты постоянно забываешь об одной очень важной детали... — Да помню я про ногти! — порывисто хватаясь за собственные волосы и всплескивая руками, воскликнул я, потом чуть поубавляя тон, — Прости, Ир. Я помню: ногти должны быть ухоженные, но не яркие и вычурные, — потянулся было по привычке пальцем в рот, чтобы нервно погрызть, но тут же одёрнулся, будто получая в челюсть от ногтевого мастера Оксаны, что полчаса рассказывала мне о гигиене рук, — Просто это всё нереально сложно. Как вы это запоминаете? — Что тут происходит? — наконец подал голос друг, но так и остался незамеченным. — Антон, это мы тебе ещё о тонкостях подбора нижнего белья и необходимости бритья не рассказали, — хмыкнула рядом Ксанка, попивая сок из пакетика. — Оставим эти вопросы до следующей лекции, — подтвердил голос какой-то дамы из динамика, и дальнейшие разговоры прекратились, перекрываясь дружным хохотом. Я же хихикнул нервно, опасаясь второго такого опыта и уже продумывая пути отступления. Подруга рядом, заметив это, показала мне кулак, на котором я мысленно дорисовал кастет с гравировкой «GRL PWR». — Блять, ребят, какого хрена тут творится? — воскликнул совсем громко очкастый, тут же прерывая все хохотки. Из трубки слышалось недовольное и возмущённое молчание, мы с Оксаной перевели взгляд на друга, разочарованно мотая головами. — Дим, ты голубой? — проговорила Оксана. Позов замялся, призадумался(!), а потом будто сам себе кивнул, чуть робко отвечая: — Нет? — Тогда сиди, блять, смирно, читай свою химию и не мешай нам обсуждать реально важные вопросы, — взмахнул конспектами я, мысленно вручая себе венок из ярких перьев и лёгкое копьё. Лучше быть гордой и независимой амазонкой, чем мнительной и безэмоциональной подружкой вампира. — Какие проблемы, Антон? — хлопнула меня по коленке Ксанка, — На каникулах поедем в Ашан, купим тебе какие-нибудь кайфовые облегающие джинсы, чтобы «подчеркнуть достоинства», — загнула она палец, — Духи покупать не будем, но теперь пользуйся только одним и тем же шампунем и кондиционером для белья, — загнула второй, — С поведением у тебя и так уже почти всё идеально. Останется только.., — загнула третий и четвёртый, потом подглядела в конспекты, пожевала губу и улыбнулась насмешливо, — Ир, а примешь Тошу, скажем, во вторник? Я откинулся на подушки, швыряя листки во всё-таки взявшегося за химию Позова и, накрываясь одеялом с головой, шёпотом крича и срываясь, стараясь не прислушиваться к задорному щебетанию девушек. Ну, пиздец.

***

Прошло пару дней с того момента, когда я понял, что недостаточно женственен. Кризис миновал, конспекты были выброшены, а ногти теперь обработаны согласно всем наставлениям. Оксана активно настаивала на походе по магазинам, убеждая, что уж новые джинсы мне точно были необходимы. Я и сам уже подумывал над тем, чтобы согласиться, вспоминая, что последняя пара джинс действительно уже была на грани протирания, и лелея мечты о походе в художественный магазин. Позов всё посмеивался надо мной и кидал мемы про ноготочки(за что я его теперь люто ненавидел), ходил на допы по биологии и не собирался рассказывать, чего успел нарыть по немцу. Говорил, что полученную информацию ему нужно систематизировать, хотя я был уверен, что он просто мучал меня ожиданием, мстя за шутки про гомоеблю. Уроки и доклады всё лежали в портфеле, нетронутые. Каникулы всё-таки. Конец октября навевал какие-то готические ассоциации, уже почти голые деревья и стойкий запах дождя вдохновляли, и я наконец взялся за карандаш, собираясь нарисовать портрет мамы, которая последние пару дней пропадала на работе и только сегодня смогла вырвать себе из зубов заведующей выходной. Весь день я помогал родительнице прибираться, блаженно теперь вдыхая запахи чистящих средств и готовящейся на кухне тыквы. Мама пребывала в приподнятом настроении, и я мог лишь радоваться этому, поглядывая за тем, как воодушевлённо она колдовала у плиты, что-то насвистывая себе под нос. Когда набросок был готов, я тихо пробрался в свою комнату, закрывая дверь. Переоделся, напяливая штаны, что были полностью покрыты пятнами краски и первую попавшуюся майку, снимая все браслеты и кольца, надевая наушники и включая музыку так громко, как только можно. Уселся на широкий подоконник, хватая с собой несколько пустых листов, набор красок и кистей, треснутую кружку, в которой плескалась вода, и целую кружку, в которой плескался ароматный эрл грей. С наслаждением вдохнул полной грудью свежесть, просачивающуюся из открытой форточки, оглядел золото-багровую улицу сквозь зеркально-чистые окна и макнул кисть в воду, чуть не путая её с чаем. Усмехнулся, но тут же сосредоточился, собираясь подобрать правильную палитру. В ушах гудела бессмысленная попса вперемешку с классическими произведениями Прокофьева и Чайковского, а я перебирал тёплые оттенки жёлтого и зелёного, оранжевого и коричневого, добавлял серые и чёрные тона, размазывал и размывал мазки. Думал о том, как хотел бы забраться в плед и уснуть на чужом плече, пересматривая «Труп невесты» или «Коралину в стране кошмаров». Пил чай небольшими глотками, терял ход подбора палитры и мечтал однажды испечь кому-нибудь тыквенный пирог, а потом выслушать восхищённые восклицания на немецком, похвалы и комплименты. Вдыхал тёплый пар напитка, недоумённо наблюдая, как палитра начала перетекать в холодные оттенки, и размышлял, а не представлял ли я на месте этого таинственного «кого-то» весьма конкретного человека? На секунду остановился, наблюдая, как собственная рука дёрнулась, оставляя на белом пространстве листа россыпь голубых капель. Было ли желание готовить для этого человека и проводить с ним совместные вечера новым уровнем в развитии чувств? Существовали ли вообще эти самые уровни? Дрожащие от напряжения руки, покрытые всплесками красок, вернули меня в чувство. Я сделал большой глоток, отставил стакан и чуть подобрался, широким мазком голубого расчерчивая лист. Искусство помогало отвлечься, и я увлечённо изображал такие восхитительные глаза по памяти, не скупясь на синие, чёрные и фиолетовые краски, чувствуя, как в горле пересыхало, а в голове нарастал гул невысказанных, необдуманных даже мыслей. Откладывал их, дёргая рукой порой даже черезчур резко, оставляя небрежные линии и капли подтёков. В глазах даже потемнело, когда я чуть отстранился, хватая рукой с зажатой в ней кисточкой кружку и осматривая акварелевый набросок критично. На листе были те самые глаза, возможно, переданные не так точно, но именно так, как хотелось этого в данный момент. Окаймлённые тёмными ресницами, бледной кожей с брызгами родинок, голубые ледники завораживали почти так же, как оригинал. Я хмыкнул чуть нервно, делая большой глоток уже остывшего месива, недовольно жмурясь от того, что кисть мазанула по щеке. Но на этом беды не закончились. Кружка с чаем стояла передо мной, остывая. В руках же у меня находилась другая, треснутая. Я вздрогнул, перекатывая на языке воду, что теперь отчётливо приобретала весь вкусовой спектр краски. Сука, как же хотелось матернуться на весь свет божий. Но нет. Кто-то отодвинул одну дужку динамика, и я даже не успел что-либо сделать, ошеломлённый новостью о том, что хлебнул разбавленных красок, и размышляющий о том, куда теперь это месиво слить, как на ухо мне прошептал знакомый, блять, голос: — Это ты меня нарисовал, Junge? Содержимое моего рта тут же красивым пятном растеклось по аккуратной (и наверняка дорогой) рубашке немца и каплями застыла на его бровях, стекая к подбородку по щекам. Какого хера?!