12
Раздаётся звонок. Арсений выуживает телефон из кармана, и улыбка спадает с его лица. На экране высвечивается злосчастный номер больницы, который буквально был выцарапан в сознании мужчины, потому записывать его не было необходимости. Антон заметно напрягся, заметив, как изменилось выражение лица учителя. Он прислоняется к спинке дивана и выжидающе ждёт. — Алло? — раздаётся на другом конце, и Арсений тяжело сглатывает, чувствуя, как мелкая дрожь прошлась по всему телу. — Арсений Попов? — снова вопрос. Мужчина не может выдать ни слова, боясь услышать именно то, что обычно сообщают после длительного игнорирования звонков. — Да. Антон замирает, почти не дышит. Голос учителя хриплый, с нотками страха. — Хочу вас проинформировать насчёт состояния Марка Шапиро. Ваш телефон стоит в экстренном наборе, — сердце пропускает пару ударов, и Арсений сильнее сжимает телефон в руках, — парень совсем плох. Я сожалею. Вам необходимо посетить больницу, решить вопросы об отключении от искусственного аппарата жизнеобеспечения, — на том конце слышен короткий вздох. — Извините, могу я просить Вас сообщить эту информацию родителям мужчины, я перешлю... Арсений убирает телефон от уха, и рука, словно пружина, падает вдоль туловища. Он заставляет себя ровно дышать и не поддаваться разрастающемуся чувству сдавленной боли, которое распирает изнутри. Из трубки доносится сдавленный шепот девушки. Видимо, она всё ещё старается выудить у мужчины информацию. Бесполезно. Рука совсем слабеет, и Арсений чувствует, как телефон легко выскальзывает из пальцев и с характерным звуком ударяется о пол, пуская по экрану мелкую трещину. Он меркнет, отключая дозвон. Антон старается не двигаться. Он боится сделать лишний вдох, и потому сидит на месте, наблюдая, как плечи мужчины то вздымаются, то опускаются вниз. — Арсений Сергеевич? — дрожащий голос разрезает тишину, но учитель никак не реагирует, всё так же стоя на месте, уставившись перед собою в пустоту. Антон медленно сползает с дивана, волнуясь, перебирая в руках кольца и крутя кожаные браслеты на запястьях. Он становится ровно сзади учителя и дышит ему в затылок. Его глаза беспрестанно бегают по бледной коже на шее, по острым скулам, которые напряжены. — Арс... — и мужчина резко разворачивается, кидая пустой взгляд на ученика, который тут же отпрягает в сторону. Он никогда не видел его таким. Антрацитово-синие глаза потеряли жизненный блеск и теперь, словно стеклянные, смотрели будто сквозь него. — Уходи. Он снова отворачивается, стараясь заглушить затянувшуюся дробь в висках, которая с неумолимой силой пропускает импульсы по всему телу. — Что они сказали? — осмелев, Антон снова задаёт вопрос, даже когда осознание грозно машет ему руками, показывая характерное «стоп». — Уходи! Голос чуть дрожит, и сердце обливается кровью от одного представления, как меняется лицо учителя, как губы расходятся в болевой гримасе, и влага проступает на глазах. — Прошу, скажите. Он чуть касается рукой, проводя указательным пальцем вдоль позвоночника, очерчивая каждый позвонок. Арсений резко разворачивается, скидывая с себя руку так, что парень больно ударяется костяшками пальцев о столешницу. Он молчит, даже не прижимая ноющее запястье к груди. Терпит. — Я сказал тебе уйти! — зло порицает его учитель и бьёт кулаком, на котором играют вены, по стене. Антон плотно сжимает губы и смотрит в иссиня-черные глаза, которые, словно самый сильный шторм, подхватывают его на месте, унося в бескрайний океан. — Не поступайте так снова. Я не выдержу... — он чуть запинается, и на его губах застывают недосказанные слова. — Убирайся. Отсюда. К чёрту, — цедит каждое слово Арсений и больно толкает хрупкого юношу в сторону. Антон путается в собственных ногах и ударяется позвоночником прямо об угол стеклянного стола. Резкая ноющая боль пронзает всё тело, и парень сгибается пополам, стараясь правильно дышать, чтобы скрасить пытку. Он хватается худым запястьем за место удара и поднимает слезливый взгляд на учителя, который даже не смотрит в его сторону. В глазах парня застыли слёзы, которые сдерживаются благодаря ореолам ресниц, не давая показать слабину. Антон ещё с минуту смотрит на строгий стан Арсения Сергеевича, будто стараясь запомнить его в мельчайших деталях и, подхватив рюкзак, выходит вон. Дверь хлопает, и парень делает ровно два шага от квартиры и останавливается на лестничном пролёте. Тело отказывается подчиняться приказам и просто не реагирует. У него отключено всякое восприятие и понимание происходящего. Не чувствуется резь в пояснице, только внутри всё разрывается, поглощенное огнем, который выжигает все внутренности, мешая их с пеплом.
***
Арсений буквально влетает в больницу, заставляя стоявшую в проходе уборщицу вскрикнуть от неожиданности. Он становится рядом со стойкой регистрации и быстро пробегается взглядом по списку «срочных номеров». 022 — критическое состояние больногоДевушка за стойкой неприятно чавкает и выжидающе смотрит на Попова, надувая большой мятный пузырь.— Марк Шапиро 022, — он сглатывает, когда замечает, как та мрачнеет и начинает вбивать цифры.— Подождите секунду. На бэйджике аккуратно вычерчено имя «Мария», и девушка, заметив взгляд на картонке, сдавленно улыбается, прислоняя к уху трубку телефона.— Марк Шапиро, — отвечает она кому-то на другом конце провода, — интересуется... — она жестом показывает, чтобы мужчина назвал свою фамилию.— Арсений Попов. Казалось, от напряжения, он прямо здесь свалится в обморок, даже не успев ухватиться за стойку.— Арсений Попов, — вторит Мария и кивает мужчине, показывая, что информацию уже ищут. Арсений мнётся на месте, пытаясь отвлечься на что-нибудь, но выходит это хреново, потому он снова прожигает взглядом девушку.— Извините, — она резко кладёт трубку, начиная снова активно жевать резинку, — вам не дозволено получать информацию о пациенте.
— Что?! — зло рычит Попов, цепляясь за стойку и сощуривая глаза.— Видимо, ближайшие родственники запретили, мне жаль. Она теряет всякий интерес к мужчине и снова припадает к журналам и документам, продолжая выписывать информацию.— Какие ещё ближайшие родственники? — не унимается мужчина. Мария тяжело выдыхает, не поворачивая взгляда к Попову.— Эй! С кем я разговариваю? — девушка зло кидает на него взгляд и кивает в сторону охранника, который стоит возле кофе-машины, уже давно заинтересованно наблюдая за слишком эмоциональным мужчиной. Арсений отпрягает от стойки и падает на металлические стулья при входе. Телефон, словно бесполезная игрушка, прожигает карман джинсов. И он вспоминает, как бросил его на пол, когда замечает нехилую трещину на экране.— Чёрт! — ругается он про себя, понимая, что совершенно оторван от всего мира. Из лифта выходит стройная женщина в годах с чуть вздёрнутым к верху носом и мокрыми от слёз глазами. Она останавливается возле стойки и что-то живо обсуждает с той самой Марией. Арсений не верит собственным глазам. С этой женщиной они не виделись, как минимум, лет пять, если не больше. Всё их знакомство состояло из:— Здравствуйте, я Арс...— Пошел вон! Грёбанный педик! Она была уверена, что её сын «заразился» гейством (если такое вообще возможно) именно от Попова, и считала его главным врагом их семьи. Именно лет пять назад она казалась намного живее. Майя была видной блондинкой, которой и тридцати лет не дашь, всегда ухоженная и опрятная, она умело манипулировала собственным мужем и, видимо, очень этим гордилась. Теперь же — это осунувшееся бледное лицо с многочисленными морщинами. Тёмные круги и усталые карие глаза, которые будто потерялись среди обвисшей кожи.Пропал тот азарт, блеск, тот энтузиазм, который подкупал остальных людей. И теперь это была всего навсего обычная старушка, мать, которая долгие годы не находила себе места, зная, что её сын болен. Девушка за стойкой, видимо, что-то сообщила Майе, и та резко повернулась в сторону Попова, который предугадал данный жест и подвинулся в сторону, указывая на место рядом с собой. Женщина медленно подошла к Арсению, сжимая в руках измятый и влажный платок.— Присаживайтесь, — предложил он, кидая взгляд на морщинистые тонкие руки, на одном из пальцев которой еле держалось обручальное кольцо.— Нет. Благодарю, — она выпрямилась, — Я не сяду рядом с тобой.— Отлично. Постойте рядом. Мне всё равно. Женщина нахмурилась, но всё ещё выжидающе смотрела на Попова, будто зная, что этот разговор так просто не закончится.— Я просто хочу знать одно... — он опустил взгляд на грязный белый кафель, — Он умер? Женщина пошатнулась на месте, чуть не выронив из рук красную лакированную сумку, так неуместно смотревшуюся в стенах больницы. Арсений тут же потянул её на стул, предлагая сесть. В этот раз желание не упасть в обморок оказалось сильнее, чем собственное достоинство.— Чёрт побери! — шикнула она ему, хватаясь за сердце, — Нет! Арсений тяжело выдохнул, начав широко улыбаться. Его пробила какая-то мимолётная радость, которая медленно расплылась по всему телу, воспламеняя потухшие радужки.— Господи... — он взглянул на женщину, которая аккуратно складывала платок на коленях, — Как он?— Арсений, — она наконец взглянула на мужчину, и он мог поклясться, что смотрел в лицо самому Дьяволу, — хочу, чтобы ты знал... Мимо них прошла уборщица, заметая следы грязных ботинок, заставляя Майю прерваться.— Я ненавижу тебя, — она чуть улыбнулась краешком губ, заметив, как помрачнел Попов.— Я испытываю личное наслаждение, когда знаю, что тебе больно так же, как и мне. Я виню тебя во всех смертных грехах и никогда не откажусь от своих слов. Что ж, это было... ожидаемо? Арсений прокашлялся, дабы отчистить горло.— Из-за этой чёртовой болезни он попросту не может перенести самую обыкновенную простуду. Видимо, он заразился, и небольшое недомогание разрослось в опухоль, благо доброкачественную. Мужчина перестал дышать где-то на моменте «обычную простуду», мозг отказывался воспринимать любую информацию, кроме той, что прозвучала раннее. Он жив — это главное.— Насколько велики шансы? — одними губами произносит Попов и замечает, как женщина чуть усмехается, будто не веря, что этот «щенок» смеет говорить рядом с ней.— Малы. Но они есть... Ещё вчера мы думали, что он умрёт, но, видимо, Господь Бог помог нашей семье и сохранил жизнь моему мальчику. Ему необходимо лечение. За окном начинается сильный дождь, который стучит по крыше здания, пропуская лёгкую дрожь по всему телу от осознания холода.— Ты чуть не убил моего сына, смирись с этим, Попов. Надеюсь, ты даже на долю секунды не решил, что сможешь его хоть раз ещё увидеть. Она резко встаёт с места, будто решая закончить этот наскучивший разговор. Оглаживая рукой брюки, она направляется обратно к лифтам.— Я не заражал его этой болезнью, Майя, — он чуть улыбается, прижимая к дрожащим губам кулак, — Просто, чтобы вы знали. Женщина злорадно прыскает своим ядовитым взглядом, полностью убеждённая во вранье, и скрывается за металлическими дверьми.
***
Дождь с новой силой барабанит по карнизу. Мелкие ручейки покрывают всю поверхность земли, подхватывая течением сухие листья и прочую грязь. Арсений прикладывает к раскрасневшимся от алкоголя губам бутылку и жадно делает пару глотков. Едкая жидкость дерёт стенки горла, и он морщится, прикрывая глаза. Распластавшись по стульям и занимая сразу три, он лежит навзничь, рассматривая потрескавшийся потолок. За окном давно темно, и не видно ничего, кроме фар машин, которые иногда проскальзывают во дворе. Скорее всего, это машины скорой помощи. У Арсения мешаются мысли, и он думает, что каждый раз, когда свет белых фар показывается на улице, — значит привезли нового больного. Возможно, даже не больного, а уже умершего.
Возможно, Марка в это время увозят далеко за границы больницы, кидая на холодный металлический поднос? А хуй знает, как эта херня называется. Пусть будет поднос. Пустая бутылка коньяка даёт о себе знать, и он не может встать с места даже с третьей попытки. Его клонит в сторону, и он пытается ухватиться за невидимые перила, но, как оказывается, они только воображаемые.— Мужчина! — рявкает на него уборщица, поднимая его ноги и выметая из-под них грязь веничком. Арсений мычит что-то нечленораздельное и снова падает на стулья, утыкаясь носом в холодные прутья. Его снова клонит в сон, и, как только за окном снова мелькают фары, он засыпает.
***
Утро в больнице? Хуже, по-моему, и не придумаешь. Хотя, если проснуться ещё и с дикого бодуна, то с этим можно поспорить; только спорить он не в состоянии, так как банально не может подняться с места из-за дикой режущей боли в висках. Наконец, когда ему помогает приподняться та самая Мария, он ровно садится на стул и жадно припадает к стаканчику с кофе. Девушка закатывает глаза и кивает охраннику, который только по просьбе медсестры не выгнал этого чёртового алкаша вчера на улицу.— Спасибо огромное! — выговаривает тот, рыская по карманам в поисках хоть какого-нибудь средства связи. Тщетно. Арсений аккуратно встаёт с места, хватаясь за голову, которая тут же отдаёт резкой болью. Ему кажется, что, если бы пришлось делать трепанацию черепа, он бы даже не заметил и не почувствовал боли, её бы приглушало старое доброе похмелье. Как только он полностью выпрямляется и начинает старательно поправлять измятую одежду, то слышит, как что-то хрупкое упало на кафель, возможно, из его кармана или со стула... он не уверен. Взгляд цепляется за чёрный браслет, который одиноко валяется на холодном кафеле без хозяина. Арсений с минуту изучает украшение и, соизмерив все «за» и «против», решает благополучно отправиться в туалет, дабы умыться. Холодная вода приятно ощущается на коже, и мужчина снова и снова набирает в ладони немного жидкости, плеская её себе на лицо.— Арсений... — раздаётся сзади, и тот резко вскидывает голову, перекрывая кран. Второй из рода Шапиро пожаловал. И как вы только меня находите? Он смахивает остатки влаги с лица и разворачивается к мужчине, который как-то более по-доброму глядит на него.— Рад видеть, — кидает старик, следуя за Поповым, которому вдруг приспичило попить кофе из автомата.— Я тоже. — Он тычет пальцем в кнопки и делает вид, что очень занят выбором напитка. — Что-то хотели? Знакомство с родителями Марка пять лет тому назад прошло не так плохо, как может показаться на первый взгляд. Тогда, когда Арсений спустился с лестницы вниз, подальше от обезумевшей матери, его так же перехватил менее строптивый муж Майи и принялся извиняться за супругу.— Она бывает немного бестактной... — утверждал он, пытаясь смягчить приговор юноше. Но сколько бы не было совершено «храбрых поступков», он всё же оставался чёртовым каблуком. Поэтому, когда все узнали о ВИЧ-инфекции Марка, и мать решила, что это всё тот «спидозный членосос», никто не стал возражать, а сам Марк на уговоры о раскрытии правды говорил, что это всё не важно, и...— Смирись, Сень, моя мать дикий гомофоб, и ты её не переубедишь. Сказать, что Арсений тогда обиделся — ничего не сказать, но всё же ситуацию замяли и не стали лишний раз тормошить.Родители жили в совершенно другом городе, не могли доставать своими упрёками и расспросами, а они жили вполне себе комфортно и без родительского благословения.— Думаю, мы должны поговорить, — предлагает мужчина и присаживается рядом с Арсением, который жадно припадает к стаканчику с бодрящим напитком.— Отлично. Я слушаю. Повисает давящая тишина, сопровождаемая громким причмокиванием губ и томными вздохами.— Я хочу сказать, что мы уезжаем. Арсений изображает искреннее удивление и делает ещё глоток.— Мы — значит вся наша семья.— Но, Марк... — он останавливает взгляд на впалых глазах мужчины напротив, будто заглядывая чуть глубже, — Он болен. Серьезно болен.— Я прекрасно знаю это. И так же я знаю, что в этом городе нет должного медицинского обслуживания.— Вы шутите сейчас?— Я похож на шутника? — он резко сводит седые брови к переносице.— Не особо.— Арсений. Я прошу отпустить те...— Нет! Господи... Вы серьёзно сейчас? — он кидает одноразовый стаканчик в мусорку и снова переводит взгляд на всё такого же спокойного мужчину. — Я уж подумал, что вы наконец-то опомнились и перестали вести себя, как чёртов гомофоб и подкаблучник.— Это решение сугубо моё, Арсений.— Я ни на долю секунды не поверю, что вы хоть какое-то решение можете принять без вашей горячо любимой супруги.— Отнюдь, это именно так.— Вы хотите уехать из Питера в Израиль? Если мне не изменяет память, живёте вы именно там, так ни разу и не навестив сына после отъезда. Арсений зло улыбается, не в силах показывать хоть какие-то другие эмоции. Он готов выдрать сам себе глаза, только бы не видеть всего того дерьма, что происходит с ним.— Ты многое не знаешь и вряд ли узнаешь. Факт остаётся фактом. Мы уезжаем для дальнейшего лечения, которое вполне может нам предоставить наш родной город, а не эта кладовка пьяниц и всякого сброда, именуемая Питером. Рядом с мужчинами останавливается уборщица, видимо, до глубины души поражённая последним предложением. Она выуживает из кармана что-то округлое и протягивает Попову.— Это ваше, вы обронили, когда вставали, — чёрный браслет аккуратно лежит на мозоленных ладонях. Арсений тупо смотрит на украшение, предаваясь собственным размышлениям.— Молодой человек? — тормошит его уборщица, переминаясь с ноги на ногу, держа в руке швабру. — Мне выкинуть?— Д-да, — решает Попов и часто моргает, пока женщина одним движением кидает браслет в урну. Запястье горит именно в тот момент, когда злосчастный браслет исчезает из виду, и Арсений ссылается на то, что сходит с ума, и это нормальные симптомы.— Я знаю, у тебя есть некоторые проблемы с дочерью, — начинает снова впереди сидящий мужчина, когда ловит на себе растерянный взгляд Попова.
— Проблемы? — он непонимающе глядит на него, потирая запястье.— Супруга без законного основания запрещает тебе видеться с ребенком, так ведь? — он касается плеча Арсения, когда видит, как тот полностью потерялся в пространстве, не в силах снова установить зрительный контакт.— Да, — наконец отвечает Арсений, — Какое вам есть до этого дело?— Я имею большое влияние, Попов, и могу запросто помочь тебе в решении этого дела. Она, по-любому, подаст на тебя в суд, всё именно к этому и идёт. Уж слишком ты бесишь её тем, что долбишься в жопу с мужиками.— Кхм, — Арсений откашливается, прочищая горло, — неуместная тема.— Вполне себе уместная. Повисает неловкая тишина, и оба мужчины начинают размышлять о чём-то своем. Арсений вспоминает о собственной дочери, которую он не видел так долго, что теперь с трудом может припомнить её голос. Он кидает настораживающий взгляд на мужчину, который выжидающе смотрит на него, ненавязчиво изучая состояние Попова. Так будет лучше ему. Так будет лучше всем. Голос заметно дрожит, а тело отказывается подчиняться из-за дикой усталости. Он ещё раз прокручивает в голове всю информацию.— Вы уедете, но поможете мне вернуть дочь.
***
День сурка. Должно быть, вы вполне знакомы с данным понятием и не раз сталкивались с ним лично. Это жизнь, в которой господствует рутина, и которая, кажется, остановилась — настолько она скучна и однообразна. В такую рутину впал Арсений. День за днём не менялось ровным счётом ничего. Мало того, ему казалось, что он остался один на один с самим собой, не имея поддержки, друзей, родных и... любимого человека рядом. Осознание своего одиночества — худшее, что может случиться с человеком. И это случилось. Арсений день за днём посещал школу, вёл уроки, обыденно общался с коллегами, чувствовал уважение к своей персоне, но, приходя домой, маска «счастливого» человека спадала с уставшего лица, и он падал навзничь на кровать и подолгу смотрел в потолок, ничего не чувствуя.
***
— Я хочу услышать твоё сочинение по данной теме, — парень плотно сжал губы, переворачивая лист и впериваясь взглядом в написанные строки, которые теперь казались совсем кривыми и не корректными. — Давай же, Суханов, мне долго ждать? Ученик тяжело выдохнул, но всё же начал зачитывать написанное, временами кидая взгляд на Арсения Сергеевича, который, кажется, больше был заинтересован вовсе не им. Его взгляд был направлен прямо на Шастуна, который в этот момент отвлекся на шум за окном: где-то шла стройка, и были слышны раскатистые звуки удара о тяжёлые бетонные плиты. Он детально изучал ученика, стараясь запомнить каждую деталь, пока он не видит. Антон резко разворачивается, ловя на себе заинтересованный взгляд и тут же утыкается носом в сложенные руки, пытаясь сделать вид, что он вовсе этого не замечает. Текст заканчивается, юноша выдыхает и выжидающе смотрит на учителя, который, словно в трансе, смотрел в одну точку на собственном столе.— Отлично. Молодец. Суханов сдавленно улыбается, прекрасно понимая, что тот его даже не слушал. После профиля Арсений быстро собирает вещи и спешит выйти из кабинета, но резко останавливается рядом с дверью, вслушиваясь в разговоры.— Чо это с ним творится вообще? — терзает тишину Диана и по звукам набирает в телефоне длинное сообщение, раздражая цоканьем длинных ногтей о клавиатуру.— Он даже не слушал меня, пока я читал этот хренов текст. Только зря делал вообще. Всё смотрел на Шаста, да так, что у меня аж поджилки тряслись от его взгляда. Знаете, когда смотрят так... плотоядно? Арсений резко открывает дверь и с секунду смотрит на учеников, которые, раскрыв рот от неожиданности, тупо пятились назад, понимая, что их буквально поймали за руку. Антона с ними не было. Он никогда не остаётся после профиля, сразу убегает, не предоставляя даже малейшей возможности для разговора. Арсений не жалуется, он и сам не горит желанием его видеть. Господи, да сдался он ему...
***
И вся жизнь состояла из пустого списка, пополненного только собственными биологическими потребностями и обязанностями учителя. К чёрту всё это дерьмо! Ему вообще хорошо живётся и одному, и, кстати, даже почти не страшно ночами. А потом он плачет... Плачет навзрыд, тяжело дыша в подушку и сжимая крепкими пальцами одеяло, которое мнётся, превращаясь в один большой влажный ком. Он просыпается от ночных кошмаров, оглядывается по сторонам, пытается нащупать рукой хоть чьё-то присутствие рядом и всё тщетно... Арсений выпивает три кружки кофе в 3:02, смотрит на то, как капли дождя медленно стекают по окнам, и выкуривает пару сигарет, может, больше... он не считал. Но потом его штормит, сильно болит голова, и начинается тотальный бред, перерастающий в открытые иллюзии и несуществующие силуэты. Он сидит на кровати, поджав под себя ноги и судорожно наблюдает за обстановкой в комнате. Темно. Абсолютно, мать его, темно! Арсений тяжело сглатывает, когда взгляд его затормаживается на тёмных шторах, которые из-за приоткрытого окна и лёгкого сквозняка, колышутся, поднимаясь высоко вверх, легко касаясь рядом стоящих стульев. Он падает на подушку и натягивает одеяло на голову, пытаясь подумать обо всём хорошем, что может прийти в голову. Бесполезно. Сплошной туман, сопровождаемый пугающими отрывками из жизни, которые вызывают истерику. Он засыпает. Перед глазами застывает тёмный силуэт мужчины, который режет собственные руки, утопая в луже крови. Он смеётся, когда замечает рядом с собой Арсения, который, оторопев, понимает, что перед ним стоит не кто иной, как Марк.
Мужчина усмехается и делает более глубокий надрез, пробираясь к мясу и царапая ножичком белые прутья выглядывающих костей и сухожилий. Арсений подрывается с места и пытается остановить парня, но тот всё не унимается, снова и снова тыча остриём в собственное тело. Тогда Арсений заливается слезами, обхватывая кровавые запястья и прижимая большие пальцы к рваным ранам, но всё в одночасье исчезает, оставляя, вместо воспоминаний... пустоту. Он просыпается. Глядит перед собой и понимает, что подушка промокла насквозь. Промокла от пота и слёз. Арсений кидает быстрый взгляд в угол комнаты, и его без того болезненное сознание выдаёт двухметровый силуэт чего-то самого отвратительного и ужасного, что может только представить себе человек. Это «нечто» дёргается с места, пытается дотянуться до мужчины костлявыми руками, играя длинными пальцами, и Арсений резко бьёт по выключателю, озаряя комнату ярким светом. Он тяжело дышит и оглядывается по сторонам, с облегчением понимая, что здесь никого нет. Ему обидно и тяжко от того, что всё это лишь дело его больной фантазии и недосыпания, но ничего с этим сделать не может.
***
Арсения клонит в сон, и он чуть закидывает голову на бок, сидя при свете ночника за рабочим креслом и разбирая работы. Тёплые руки мягко касаются его плеч и медленно массируют шею, отчего мужчина улыбается, словно сытый кот, и трётся носом о запястья. Он слышит звон колец, когда руки исчезают с его тела, и резко оборачивается, пытаясь понять, что это, чёрт возьми, было. Но сзади никого. Только пустая квартира, озарённая светом ночника, тикающие часы и остывший кофе на столе. Арсений тяжело вздыхает, когда смотрит на время — 5:02. Если бы сейчас было лето, за окном было бы уже светло, и вовсю пели птицы, но в феврале он мог рассчитывать только на звуки сигнализации припаркованной рядом с домом машины, на которую случайно свалился снег. Он падает на кровать и снова смотрит в потолок, мысленно начиная считать овечек, дабы уснуть. Эта затея всегда казалась ему бредовой и никогда не срабатывала. Потому что, ну камон, какая, к чёрту, арифметика в 5 утра, когда ты дико хочешь спать? Идите вы... Он жмётся к стенке кровати, пряча ноги под одеяло, и испуганно озирается по сторонам, дабы не пропустить ни одно «чудовище» из виду. Вдруг, ночник резко гаснет, погружая всю комнату в кромешную тьму. Арсений сглатывает, но с места не двигается, чувствуя, как тело становится каменным от страха и совсем отказывается подчиняться. Кровать сзади чуть прогибается под весом тела, и мужчина начинает мелко дрожать, кусая до боли и так сухие губы. Он уже хочет закричать от страха и броситься бежать, как до него чуть касается горячая ладонь, которая медленно бредёт по его позвоночнику и останавливается где-то в районе шеи. Он чувствует, как что-то металлическое обрамляет каждый палец, и в голове всплывает только один образ. Парень чуть отдёргивает одеяло, и Арсений чувствует, как рядом оказывается прижатый к нему вплотную юноша, который сдавленно дышит ему в шею, руками прижимая к себе ещё ближе. Мужчина боится шелохнуться или повернуться, ему вовсе не нужно оборачиваться, чтобы узнать эти руки, или кто мурчит ему прямо в загривок, погружая тонкие пальцы в мягкие волосы.— Арсений Сергеевич, — раздаётся тихий шёпот прямо в ухо, и по телу прокатывает редкая дрожь, — я рядом. Мужчина прикрывает глаза, когда слышит такой тягучий и родной голос, и полностью утопает, совсем забывая о собственных страхах. Он сильнее жмётся к парню, хватая того за руку и заставляя длинное запястье оказаться где-то в районе груди.
***
Звенит будильник, раздражая своей трелью бедного Арсения, который со злости бьёт кулаком по экрану, и телефон в предсмертных судорогах, затихает. Он разлепляет заспанные глаза и проводит рукой по лицу, пытаясь прийти в чувства. Странное ощущение не покидает его до тех пор, пока он не вспоминает обрывки собственного сна и не вскидывает высоко брови, резко разворачиваясь на месте, высматривая сам не пойми кого в комнате.— Блять... — он кидает взгляд на измятую кровать, подушка и одеяло которой похожи, скорее, на один влажный ком. Всё тело ломит, будто его били всю ночь. Он резко встаёт с кровати и чуть ли не бегом влетает в ванную, зачем-то запираясь на замок.— У тебя все признаки шизофрении, Попов! — говорит он сам себе, стоя посередине комнаты. Он окидывает собственное тело беглым взглядом и замечает одну деталь... ну совсем крохотную (не совсем) — чёртов стояк и липкое от пота тело.— Блять. Нет. Ну не может это быть так... Чёрт возьми! Арсений быстро скидывает с себя такую тугую, как никогда, одежду и заходит в душ, резко врубая холодную воду. Он чуть вскрикивает от неожиданности, но через пару минут привыкает, отдаваясь приятным ощущениям утреннего душа. И всё бы ничего. И всё бы было просто замечательно. Но есть одно «но»...— Тебе снится Шастун, и у тебя на него встаёт, — шепчет он одними губами, и даже от того, что он произнёс это вслух, по телу снова прокатывается волна мурашек.