16 декабря
Месяцы продолжали своё движение. Словно меняя поезд, я пересаживался с одного транспорта на другой. И вот я уже на последнем рейсе. Ещё чуть-чуть и я наконец-то приеду на конечную станцию, сойду с поезда и закончу свой долгий путь.
В последние месяцы я работал не покладая рук. Я хотел как можно быстрее собрать необходимую сумму. Правда у конторы появились небольшие финансовые трудности и всем задерживают зарплату. Количество принимаемых заказов тоже пришлось срезать. Но нам обещали, что в середине этого месяца все мы получим свою зарплату с точностью до цента.
Недавно выпал снег. Он выпал неожиданно для всех. В тот день на протяжении всего дня лил мелкий дождь, а под вечер, когда солнце уже покинуло, выпал крупный снег. Теперь он непоколебимо лежит тонким слоем на земле. Временами капал дождь и красивые хлопья снега обращались в непонятную кашу с комочками.
В один из дней, свободный от учёбы и работы, мне захотелось погулять по окрестностям.
Одевшись потеплее и завернув лицо плотным серым шарфом с торчащими из-за всех мест волокнами, я покинул дом.
Солнце сегодня светило ярко. До этого недели две всё небо было серое, как пепел. Лишь иногда можно было увидеть просветы.
Шагая по улице, я слушал хрустящий под ногами снег, тарахтение проезжающих мимо машин и смех детворы.
Мимо меня проходили люди. Разные люди. Взрослые женщины в хороших шубах, мужчины в тонким пальто, юные леди в кожанках — это только внешние различия.
Стоя перед пешеходным переходом, я посмотрел на людей через дорогу. Среди стоящего с сигарой во рту мужчины и паренька в чёрной куртке, который неугомонно куда-то нёсся со своим чемоданом, я увидел девушку, тихонько идущую элегантной походной. Готов поспорить, что это та самая девушка, которая постоянно меняла свой образ. Сегодня она оделась в тёплую куртку зелёного цвета и синий головной убор.
Основа всего уличного пейзажа — снег. Чистейший белый снег отражает собой яркое сияние солнца. На этих белоснежных холстах сияют мириады крошечных звёзд. От всего этого ослепительного великолепия приходится прищуривать глаза.
День был по настоящему прекрасный. Хорошая погода, возможность отдохнуть и спокойствие дня — вот как я могу описать сегодняшний день.
Дорогу я проложил до магазинчика тёти Бритни. Мне как раз нужно прикупить продуктов. Как там говорится? У меня в холодильнике мышь повесилась. Ну тогда боюсь, что и мыши там уже нет. Одна петля висит и всё.
Каждая улица по которой я шёл выдерживала один и тот же тон. Одинаковый дорожный трафик, малое количество пешеходов, снег везде чистый, ничего, кроме автомобилей, не слышно.
Постепенно я вышел на нужную улицу. Вдали я уже видел нужное здание. Я заметил, что на этой улице всё куда тише. Машин ездящих здесь не видно, только несколько припаркованных возле домов. Людей на улице тоже нет.
Я зашёл внутрь. В магазине не виднелось ни одного гостя. Только сама тётя сидела за кассой, макая пакетик чая в тёмно-красную кружку. Радио было включено. По нему играла песня певицы, узнать которую по голосу мне не удалось. О чём она пела я не особо понимал, да и не сказать, что я вникал в это. Скорее всего пелось о любви. В этом году словно мода на такие песни. Хотя, если подумать, большинство песен именно о любви. Нечему тут удивляться.
Тётя посмотрела в мою сторону. Увидев меня, она тут же соскочила с места и подбежала ко мне перебирая ножками.
— Хилари, дорогой, как ты? Почему так долго не заходил? Я вся уже разнервничалась. Думала, что и ты меня оставить одну решил.
— Знаю, простите. Дел невпроворот. Возможности навестить вас всё не было.
— Больше не пугай меня так! У меня ведь и сердце прихватить может. — Тётя Бритни положила руку к сердцу.
— Не беспокойтесь. Всё будет хорошо.
Я прошёл ещё дальше. Осмотрев магазинчик получше, я убедился, что здесь ни души.
— Народу у вас нет...
— Люди редко заходят ко мне в дневное время. Зато по вечерам они всей улицей здесь. После работы все голодные.
Я кивнул в знак согласия.
— Помнишь я тебе рассказывал про девчонку, которая украла пачку крекеров?
— Она вернулась снова?
— И не один раз! Я пыталась её поймать, но та постоянно ускользала. Потом она и вовсе пробиралась в магазин, когда я отходила в кладовую. Вот что за человек? Не понимаю.
Я промолчал. Почему-то образ этой девчонки вызвал у меня дежавю.
Мы прошлись по магазину. Я брал с полок продукты, а тётя тем временем рассказывала о всех новостях. Поведала о девушке, вышедшей замуж за мужчину, что на десять лет старше. Сообщила о том, что старуха лет восьмидесяти уже давно не приходила — возможно её уже нет в живых.
— Возможно, — ответил я тёте. — Смерть ведь всегда приходит.
Тётя ненадолго замолчала.
— А ты, Хилари... Ты боишься смерти?
Тут, в попытках добраться до банки тушёнки, я остановился и задумался.
— Боюсь ли я смерти?
Вопрос этот был серьёзным. Прежде чем дать ответ, я изрядно так всё обдумал.
— Нет, не боюсь. Смерти нет смысла боятся. Зачем мне боятся смерти, когда я прекрасно знаю, что этого не избежать? Как по мне лучше вообще о смерти не думать и жить. Мне кажется это лучший вариант.
Я улыбнулся.
Здесь между нами повисло молчание. Это не было чем-то неловким. Скорее, это было время для размышлений и возможных переосмыслений.
Тётя тихо отошла к кассе. Я тем временем прошёлся по магазину и добрал нужных продуктов.
Проходя мимо полок с печеньем, я вспомнил о воровке. Почему она ворует крекеры? Почему воровала только их.
Поняв, что только ей одной это известно, я пожал плечами и схватил пачку крекеров.
Тётя назвала цену. Я расплатился. Тётя подарила мне Чупа—чупс. Я принял его. Тётя выглядело как—то грустно.
— Всё хорошо?
— Хилари... Мой сын, он... Он не приходит. Я не знаю где он.
По лицу тёти Бритни потекли слёзы.
— Он ведь не забыл про меня? С ним ведь всё хорошо? Он... Он вернётся?
Нет, нет, нет... Только не это...
Тут меня охватила боль. Не зная что делать, я рванул к ней и, чуть не валясь с ног, обнял её.
— Всё хорошо. Он не забыл про вас. Вы увидитесь. Обещаю, он придёт к вам на Рождество.
— Правда?
Я прекрасно понимал, что сейчас я совершаю ужасный поступок, говоря ей такую ложь. Но я не мог. Я просто не мог сказать ей правду. У меня не было сил.
—Правда.
Тётя Бритни обняла меня в ответ.
Вскоре ей стало легче. Слёзы перестали лить ручьём и я покинул её.
Выйдя из магазинчика, я начал карать себя за ложь, что я наплёл ей. Ведь совсем скоро Рождество. Сын к ней не придёт.
Вернувшись домой, я разложил продукты по холодильнику. Крекеры я положил на стол. Соль и сахар убрал на верхние полки. Тушёнку спрятал там же.
Я посмотрел в окно — солнце непоколебимо печёт.
Активных заказов у меня сейчас нет, потому могу проводить время как мне сгодится.
Подумав об этом, я пришёл к идее достать уже запылившийся в скромном углу синтезатор. Уже совсем скоро и то пианино будет стоять у меня дома...
Тут то я понял, что места для него у меня нет. Не продумал я. Хорошо, что хоть сейчас я задумался об этом.
Я обошёл всю квартиру. Затем я воссоздал в голове размер пианино. Катастрофа. Да моя кварта ужасно мала для пианино. У меня дома только самое необходимое и всё равно места для пианино нет. На кухне пусть и просторно, но пианино впихнуть не получится не в один угол. В спальне и вовсе места нет. Кровать, шкаф, стол и куча коробок в углу. Даже если часть из этой кучи я разгребу, переставить мебель так, чтобы было необходимое место для драгоценного инструмента, не получится.
Минут десять я стоял посреди комнаты и думал. Нужно освободить место... О, идея!
Проведя рукой по поверхности стола, я смахнул весь бардак на пол. Так же я вытащил хриплый бардачок и вытряс всё его содержимое на кровать. Из коробок, лежащих в углу, я набор инструментов. Среди кучи разных отвёрток, уголков, пачек с шурупам и болтами, я достал молоток. Маленький старый молоток с почерневшей со временем ручкой. Металлическая ручка пошатывается, но держится благодаря забитому изогнутому гвоздю.
Хорошо схватив молоток и взвесив его в своей руке, я посмотрел на стол. Он весь старый, один толчок и развалится в щепки. Не сказать, что он мне особо нужен, да и не жалко мне его. Думаю ему уже пора на покой.
Немного согнув колени, раздвинув плечо и сделав сильный размах, я ударил молотком по боковой стороне стола. С треском кусок стола отломался и конструкция развалилась. Тут же я ударил и по другой стороне. Треск звучит ещё сильнее, но стойка лишь частично
обламывается и из этого облома вылетает множество мелких щепок. Подняв молоток вверх, я сделал третий удар и тогда стойка и крышка разлетелись в разные стороны.
Стоя посреди комнаты с молотком в руке, я переводил дыхание и смотрел на куски сломанного стола.
Вот стол есть, а вот его уже нет. Чудеса.
Теперь и свободное место нашлось.
Минут пять я смотрел на обломки. Успокоившись, вынес обломки на пожарную лестницу.
Вот как иногда бывает — стоит, стоит стол на своём месте, да со временем стареет. И тут, ни с того, ни с чего, приходит человек с сжатым в руке молотком и ломает тебя. Звучит грустно, но это всего лишь стол. Мебель — не более...
За окном солнце продолжает ярко светить. Такое успел натворить, а день еле-еле перевалил на другой бок.
Раз уж я решил прибраться, то заодно прочистил всю квартиру. Затем я, весь изголодавшийся, пожарил себе яйца, сосиски и овощи на сковороде и сытно пообедал.
Часы шли — солнце шло в соответствии с ними. Так тьма постепенно сгущалась и подготавливалась к вылазке.
Всё ещё виднеющееся солнце и беспощадное чувство скуки спровоцировали меня на ещё одну прогулку. Я по началу думал поиграть на синтезаторе, поставив его с гладильной доской на освободившееся место и проверить каково это будет с пианино... Желания у меня только нет. А вот прогуляться я всегда готов.
Та же самая одежда, те же самые ботинки, тот же самый шарф. В этом я и покинул свой дом.
Какого-то маршрута я не выстроил. Просто хаотично двигался, даже не думая об этом. Мысли я занял рассмотрением зимнего пейзажа. Хотя, какой уж тут пейзаж. Снега нет. Листьев нет. Лишь люди, да машины. Пройдёшь возле светофора — услышишь гудки, обойдёшь мимо бар — услышишь громкий смех.
Погода на самом деле в такие сезоны не лучшая для вечерних прогулок. Бывает, приспущу свитер, чтобы немного подышать свежим воздухом, да через минут пять обратно поднимаю. Слишком уж холодно.
Тем не менее, гулял я довольно долго. Где-то час прошёл. Солнце уже ушло и тени вышли на прогулку. Вот пройдёшь под жёлтым фонарём и повстречаешь свою тень. Иногда несколько. Тени идут вместе с тобой, составляют компанию.
Так я, рассматривая свои тени, смотрел всю дорогу под ноги лишь изредка осматриваясь.
Иногда ты начинаешь осматриваться по сторонам просто так. Ты не желаешь этого, но твоё боковое зрение замечает, что-то, чего сам ты не видишь. Да, это звучит странно, но так оно и бывает. Так я посмотрел в переулок.
В маленьком закоулке между домов, я увидел девочку, сидящую на земле. Она была одета в изрядно поношенные чёрные брюки и такую же кофту с капюшоном, напяленным на голову.
Она сидела там совсем одна, обхватив руками сложенные в гармошку ноги.
Заволновавшись за девочку, я подошёл к ней.
— Хэй, с тобой всё хорошо? — тихим спокойным голосом поинтересовался я.
Рядом с ней лежали бутыльки с краской, кисти, карандаши и блокнот с чёрной обложкой.
Юная леди молчала.
Аккуратно, я присел перед ней, тихонько протянул к ней руку и снял с неё капюшон.
На вид ей было лет четырнадцать. У неё были тонкие, как спички, конечности, щёки впавшие, лицо мило, хоть и выряжало сейчас грусть и некую мрачность.
— Почему ты здесь сидишь? Тебе не холодно? — я продолжил свои попытки заговорить с ней. Безрезультатно.
Девочка лишь молчала и смотрела куда-то на землю. Вернее сказать, никуда она и не смотрела.
По ней я прекрасно видел, что она замёрзла. Об этом ясно давала понять тряска по всему её телу.
Я осмотрелся вокруг — никого нету. Где же её родители? Друзья? Кто-нибудь?
Она продолжала игнорировать тебя.
— Может пройдём в участок? Там разберёмся, где твои родители...
Нет. Она меня не слушает. Либо делает вид, что не слышит. Одно ясно, ей не до меня.
Я уже и не знал, что делать. Разговорить не удаётся. Что-то ещё сделать тоже.
Под конец я решил сбегать в ближайшее отделение и сообщить о девочке им, чтобы полиция сам со всем этим разобралась.
Только я привстал и захотел уйти, как моё запястье тут же схватила маленькая ручка.
Я оглянулся. Девочка смотрела на меня, держа меня за руку.
Тут же она подняла с земли свои художественные принадлежности и, сунув их под мышку, обхватила мою руку в замок.
— Где ты живёшь? — снова спросил я её.
Тишина.
— Пойдём тогда в участок?
Тут девочка отрицательно пошатала головой в разные стороны.
На это молчит, того не хочет. Ну и девчонка, конечно...
— Может пойдём тогда ко мне? Согреешься хотя бы.
Девочка сжала мою руку и потянула. Видимо, это знак согласия. Что же, хотя бы это.
По тёмным улицам мы шли в сторону моего дома. Мимо проходящие люди на нас не обращали никакого внимания, но, тем не менее, девочка постоянно тревожно оглядывалась.
Она замёрзла. Прижатая к моей руке, она давала прочувствовать её дрожание. Поняв это, я тут же остановился, снял с себя куртку и окутал в неё замёрзшую малютку. Так же шарфом прикрыл её юное лицо, чтобы оно осталось в целости. Да и она сама чувствует себя в большей безопасности.
Самому мне, конечно, было холодно. Но она ребёнок. И я сейчас я в ответственности за неё. Не дай она заболеет. Это будет моя вина.
Преодолев ночной мрак, мы добрались до моего дома.
Щелчок. Дверь открыта. Мы с девчонкой вошли домой. Везде подключал свет. До жути замёрзший, я побежал в ванную мыть руки в горячей воде. Затем я отправился на кухню.
Залил в чайник воду, включил конфорку и стал ждать. Девочка тем временем разулась, сняла верхнюю одежду и зашла ко мне на кухню.
Найдя рядом с собой стул с боку стола, девочка молча бросила свои вещи на край и присела.
При свете мне удалось получше разглядеть её лицо. Оно и в правду было таким же худым сколько же и красивым. И всё равно что-то неприятное читалось в её выражении. Тоска и гнев, боль и безразличие — нечто подобное я увидел на ней.
— Чай будешь?
Девочка ничего не ответила.
Я достал по паре кружек и чайных пакетиков.
Усевшись рядом, посмотрел на неё. Молчаливая девочка, замёрзшая в уличном переулке. Если подумать, то возраст у неё слишком велик, чтобы теряться. Может она сбежала из дома? Или может произошло что-то ужасное?
В любом случае пока что она не хочет разговаривать. Если, конечно, она умеет говорить.
— Как тебя зовут? — я продолжал свои попытки разговорить её.
Она, естественно, промолчала. Но она потянулась к вещам, разброшенным на столе, взяла блокнот и протянула его мне.
Невыносливо я взял блокнот.
На обложке в верхней части была белая вставка с написанным на ней именем. Пенни. Так зовут девочку.
— Значит, Пенни? Милое имя.
Она ничего не ответила. Как и тогда, в переулке, она продолжала смотреть куда-то в одну точку и в то же время никуда не смотрела.
Блокнот был изрядно изношенный, однако до разваливающегося папируса ему было ещё далеко.
Из чистого любопытства я открыл блокнот. Пенни меня не останавливала — по всей видимости была не против.
С первых страниц я увидел довольно сомнительные рисунки. По рисовке виднелась нервность. На белых, местами пожелтевших, страницах нарисованы ногти, обрубленные пальцы, истекающие кровью животные... Ужасающие рисунки. Всё это наводило чертовскую жуть.
Постепенно мясорубка сменялась зарисовками гитар, барабанов и других музыкальных инструментов. Особенно отличился треугольник. Казалось, такой простой предмет, но нарисован он был чертовски реально.
Переворачивая страницу за страницей, я делал всё новые открытия.
После зарисовок различных предметов, в обиход пошли и краски. Как раз красками она начала рисовать звёзды. Звёзды, фонари, луна — новая эпоха её творчества. И ведь не сказать, что это именно те рисунки, которые нуждаются в обязательной реализации их краской. Но, видимо, просто появление красок случайным образом совпало с её нынешними творческими идеями.
На последних страницах она нарисовала кота. Нет, не обычного кота. Это был очеловеченный кот с белой шёрсткой и одетый в розовую рубашку. Выглядел он очень хорошо нарисованным. Я, разумеется, не художник и уж точно не эксперт по живописи, но на вид анатомия выполнена прекрасно. Как настоящий.
В конце осталось страницы две. Пустые страницы, ждущие, когда и они смогут стать холстами для рисунков юной девицы.
— Слушай, ты на вид довольно взрослая девочка. Может скажешь, что произошло? Может у тебя с родителями проблемы или что-то другое может случилось?
Она всё ещё молчала. Не смотрела на меня, ела крекеры. Словно меня тут и нет вовсе. И тут я подумал: может она глухонемая? Да вроде нет, до этого на мои вопросы реагировала. Что теперь то?
Я покачал головой.
— Так дело не пойдёт. Я схожу в отделение и скажу, что нашёл тебя одну на улице.
Только я встал и перешёл порог кухни, как тут же почувствовал тонкие руки, обхватившие меня сзади. Я потянулся к рукам, пальцы которых были сложены в замок, но остановился, ухватившись за них.
Я почувствовал, как на спине моя рубашка стала немного влажной, а удары тёплого воздуха врезались мне в спину и отголосками проходили по всему телу изнутри.
Она заплакала. Мгновенно, как если бы дождь полил при ясном небе.
Мы так стояли минут пятнадцать, пока руки Пенни не ослабли. Ноги мои успели затечь за это время.
В свою ладонь я взял маленькую ладонь девочки и прошёл с ней в спальню. Девочку я усадил на кровать, а сам присел пред ней на корточки. Получилось так, что она оказалась выше меня.
— Ух... Ну и что же мне с тобой делать?
Она не ответила. Это уже не удивляло.
— В участок ты не хочешь, разговаривать со мной тоже... Кто ты?
Я действительно не мог понять, что же мне делать. Она свалилась ни с того, ни с чего. По идеи я должен просто пойти и доложить о ней, не смотря на её нехочюканье. Но когда я хотел это сделать она заплакала. Может, есть какая-то серьёзная причина почему она себя так ведёт?
Я громко выдохнул.
— Ладно. Если хочешь, то можешь переночевать у меня. Эта кровать — твоя.
Я покинул её, уйдя в ванную. Конечно, оставить без присмотра странную девицу — опасное дело. Она могла бы меня обчистить и убежать. Но я не верил, что она способна на такое. Быть может, чары её меня околдовали, но я поверил ей. Уж слишком она реальная, не смотря на свою нереальность.
Стоя под струёй воды, я пытался сложить всё по полочкам. Всё снова становится каким—то странным. Снова что-то меняется. Почему?
Когда я вернулся из душа, в комнате моей свет был погашен. В сумраке девочка уже крепко спала на кровати. Я тихонько прошёл и улёгся на пол, на место, где в скором времени будет стоять пианино.
Подстелить под себя я ничего не мог. Можно было бы достать что-то из шкафа, но я побоялся потревожить сон Пенни. Она слишком крепко спала. Это чувствовалось
Всё, что я смог придумать, так это подстелить свою футболку себе под голову. Так гораздо лучше, нежели спать на голом полу.
Перед сном у тебя могут появится в голове разные, совершенно абстрагированные мысли. Так, у меня в голове выстроилась картина: я сижу на этом месте за пианино и играю на нём весёлую, романтичную мелодию, а моя дочка — в роли Пенни, но на годика четыре
младше — бегает по из кухни ко мне и показывает свои милые рисунки жирафов, бегемотов и птичек. Забавная и даже милая картина образовалась в голове.
Разумеется, это всё полусонная выдумка и ни в коем случае брать Пенни в свои дочери я не хотел. Что с нею делать я вообще понятия не имел.
Так я постепенно да заснул и отправился в завтра. В завтра, обещающее быть странным и необычным.