20 Часть
Посмотрим кино? Поиграем во что-нибудь? - Поедим? - предлагаю я, когда Элла и Вэл уходят. Потом поворачиваюсь к близнецам. - А вы чем хотели заняться?
Братья пожимают плечами и смотрят на Лорен.
- Давайте во что-нибудь поиграем. - Она вопросительно глядит на Хартли. - Если вы, конечно, не хотели побыть наедине.
- Нет, но я плохо играю, - отвечает Хартли. - Разве что будем играть в «покемонов». С этим я еще справлюсь.
Боже, какая она милая! Я усмехаюсь.
- Вообще-то, я имел в виду настольные игры.
- Настольные игры?
- Да, у нас их целая куча. Моя... - Я замолкаю, вспомнив, как в детстве мама играла со мной и близнецами в «горки и лестницы». Мы сидели на кухне, в лучах солнца ее темные волосы словно оживали. Помню, как все время отвлекался, чтобы посчитать все цвета, какими они переливались.
- Твоя?..
Я мотаю головой. Не хватало еще распустить нюни.
- Мама любила играть в настолки. Помните, как мы играли с ней в «горки и лестницы»? - спрашиваю у близнецов.
- Да, когда нам было пять, - отвечает Сойер.
Я решаю сменить тему.
- Как насчет «монополии»?
Близнецы поворачиваются к Лорен. Опять.
Она улыбается.
- Я не против «монополии».
- Мы не против «монополии», - эхом отзываются братья.
Я сдерживаю вздох огорчения.
- Отлично. Все игры в комнате с домашним кинотеатром.
Я отправляю Сойера и Себастиана за газировкой и попкорном. Лорен садится на пол и ждет, а Хартли идет вслед за мной к шкафчику с играми.
- Оригинально и олдскульно, - замечает она, когда я достаю с полки белую коробку.
- Конечно. Я очень консервативный.
- А еще он любит жульничать, - предупреждает Сойер, входя в комнату с подносом еды.
Вслед за ним с ящиком бутылок появляется Себастиан.
- Не знал, что именно ты сегодня захочешь, детка, - говорит он Лорен, подтаскивая ящик к ней.
Она с надменным видом разглядывает напитки и молча указывает на диетический лимонад. Себастиан достает бутылку, откручивает крышку, наливает напиток в стакан и передает своей девушке.
- А ты что хочешь? - немного резко спрашиваю я Хартли.
- Я сама могу о себе позаботиться. - Кажется, ее забавляет эта ситуация. - Может, пока разложишь игру?
Я тащу коробку к Лорен и близнецам.
- Я буду собакой, - объявляет Лорен.
- А ты кем хочешь быть, Хар-Хар? - спрашиваю я, большим пальцем перебирая оставшиеся фигурки.
- Утюгом. - Она поднимает фигурку и ставит ее на доску.
Сойер выбирает корабль, а Себастиан - старый ботинок.
Я беру себе машину.
После первых четырех раундов выигрывают Сойер и Хартли.
- Эй, я старше тебя! Старших нужно уважать, - смеется Хартли, когда Сойер передвигает свою фишку на одно поле от ее владения.
- Прости, я подчиняюсь воле кубика, и он приказывает мне купить Сент-Джеймс.
Он отдает мне деньги, а я ему - карточку с недвижимостью.
- Ну что ж, боги его величества случая говорят мне пройти поле «вперед» и собрать еще двести монет. - Хартли машет карточкой перед лицом Сойера. - Ну, благодаря новообретенным богатствам я, пожалуй, поставлю дом, чтобы в следующий раз тебе было где остановиться.
- Он не будет останавливаться у тебя, - ворчит Лорен.
Я закатываю глаза.
- Успокойся, это всего лишь игра.
- Мне скучно, - говорит она и поднимается с пола. - Пойдемте, посмотрим кино в вашей спальне.
Прежде чем я успеваю возразить, близнецы выходят из комнаты вслед за Лорен.
- Я что-то не то сказала? - спрашивает Хартли.
- Нет. Просто Лорен... - Я замолкаю, потому что мне не хочется говорить плохо о девушке, которую я едва знаю. - Лорен есть Лорен. Еще хочешь поиграть?
- Еще как! Я же надираю тебе зад. - Она подталкивает кубик ко мне. - Твоя очередь.
Я кидаю кубик и ставлю фишку на поле «шанс». Карточка, которую я вытаскиваю из стопки, отправляет меня прямиком в тюрьму. Хартли смеется над моим невезением, скачет вокруг доски, покупает недвижимость, а потом садится и наблюдает за моим ходом.
Я опять кидаю кубик, на котором выпадает пять, и моя фишка оказывается на недвижимости, которую только что купила Хартли.
- Черт! Ты уже и так обобрала меня до нитки.
Хартли потирает ладони как отпетая злодейка. Я отдаю ей плату за аренду и смотрю, как она прокладывает себе путь к полю «общественная казна».
Мой следующий ход приводит меня на Теннесси-авеню.
- Наконец-то! - Я смахиваю со лба несуществующий пот. - А то уже начал бояться, что останусь неимущим.
- Рано радуешься.
- Никогда не думал, что ты такая бесчеловечная.
- Смотри и учись, красавчик!
Хартли продолжает доказывать мне, как я ошибался. После очередного круга у нее уже пять владений против одного моего. Это не игра, а какая-то бойня.
- И сколько еще ты собираешься меня мучить?
- А у тебя еще остались деньги?
Я опускаю глаза на жалкую стопку.
- Есть немного.
- Не собираешься сдаваться?
- Нет.
- Хм. - Она протягивает мне несколько банкнот. - Я покупаю дом на Индиана-авеню.
Я тяжело вздыхаю.
- Эта практичная сторона в тебе - что-то новенькое.
- Разве? - Хартли подталкивает кубик в мою сторону.
- Не знаю. Раньше ты казалась мне милой и естественной. Ты играешь на скрипке. Это так... - Я умолкаю, сам не зная, что именно хочу сказать.
- Изнеженно? - спрашивает она, а потом хмурится. - Играть на музыкальном инструменте не легче, чем играть в футбол. Думаешь, сидеть часами напролет с деревянной штуковиной, зажатой между плечом и подбородком, - это комфортно и легко?
- А что, нет?
- Нет. Знаешь, сколько раз после репетиций у меня кровоточили пальцы? - Она пихает свою миленькую ручку мне под нос.
- Много?
- Именно, много. А когда у тебя болят пальцы, ты ничего не можешь делать, даже застегнуть пуговицы на рубашке.
- Я застегну твою рубашку, - не задумываясь отвечаю я.
Она бросает в меня дом.
- Истон!
Я ловлю фигурку и ставлю ее на владение Хартли.
- Прости, старая привычка.
- Почему?
- Почему что?
- Почему это старая привычка?
- Не знаю. Просто, - бормочу я, кидаю кубик и делаю ход.
Снова железная дорога, но я не могу себе ее позволить и поэтому подталкиваю кубик к Хартли.
- Да брось, расскажи мне!
- Зачем?
- Потому что друзья все друг другу рассказывают.
Я поднимаю брови.
- И ты так много мне рассказываешь.
Она пожимает плечами.
- Ты знаешь, какая ситуация у меня дома.
- Но не потому, что ты мне об этом рассказала, - с раздражением возражаю я. - Я подслушал.
- Но все равно ты знаешь, - настаивает она.
- Я так поступаю, потому что такова моя роль, - сердито выдаю я.
И тут же пожалев об этой вспышке, принимаюсь изучать свою машинку, как будто она детальная копия дорогущей «бугатти» Стива. Я просто влюблен в эту чертову тачку.
- Не буду притворяться, что все понимаю, но я знаю, что значит быть средним ребенком. Ты не такой идеальный, как твои старшие братья или сестры, и в то же время уже больше не милый младенец.
- Не совсем так, - отрицаю я, но ее слова бьют в самое сердце.
Финн и Гидеон чрезвычайно собранные. У них, в отличие от меня, есть самодисциплина, и поэтому они выступают за спортивные команды своего университета, а вот мне это не светит. Близнецы связаны между собой на каком-то глубинном уровне, чего, по-моему, не понимает даже Лорен. Я же всегда был посередине. Вокруг меня крутились братья, и все же я оставался сам по себе. Лишь мамина чрезмерная забота выделялась на всем этом фоне, и даже сейчас, вспоминая о том, как она сдувала с меня пылинки, я чувствую себя неловко.
-Мне нравится быть Истоном Вулфардом. В мире нет ничего, что я не мог бы себе позволить. – Надо показать Хартли, как она ошиблась, выставив меня полным неудачником. – Я сказал «привычка», потому что многие люди меня очень любят, и мне хочется отплатить им тем же. Я делаю им приятное, говоря комплименты.
– Хорошо, – говорит Хартли.
Ее снисходительный тон уже начинает действовать на нервы больше, чем наш спор, но мне удается держать язык за зубами. Я сосредоточиваю все внимание на игре, кидая кубики и перемещая машинку по доске, но все равно никак не могу перестать думать о прошлом.
О том, как мама всегда называла меня своим самым любимым, своим особенным мальчиком, который всегда оказывался рядом, когда она нуждалась во мне. А означало это лишь то, что я никогда не мог отказать ей.
– Когда все внимание другого человека сосредоточено только на тебе, это может плохо кончиться, – грубым голосом говорю я. – И для тебя, и для другого человека, а комплименты – они смещают это внимание, понимаешь?
Поняв, что наговорил уже с лихвой, я опускаю голову в ожидании неизбежного вопроса о том, кого и что я имел в виду. К удивлению, в комнате раздается лишь звук покатившегося по игровой доске кубика. Хартли ставит фишку на последнюю железную дорогу. Значит, я жестко проигрываю.
– Я хочу есть. Пойдем перекусим что-нибудь, а потом посмотрим кино или еще что-то придумаем.
– Но мы еще не доиграли.
– Сдаюсь. – Я встаю на ноги. – Ну что, пойдем, поедим?
– Давай. – Хартли берет свой телефон.
– Что ты делаешь?
Она, ухмыляясь, снимает на камеру игровую доску и мою жалкую стопку денег.
– Увековечиваю в памяти это знаменательное событие. Скорее всего, мне потом никогда не доведется обыграть тебя.
Я мысленно цепляюсь лишь за одно слово: «потом». Значит, Хартли все еще хочет проводить со мной время. И этого достаточно, чтобы прогнать все плохие воспоминания.
Я веду Хартли на кухню и жестом приглашаю ее присесть.
– По-моему, у нас остались равиоли. Да или нет?
– Да. Я обожаю равиоли. Тебе помочь?
– Нет. Просто сиди и развлекай меня.
Она садится на высокий барный стул.
– И как именно мне тебя развлекать? – Но стоит мне открыть рот, как Хартли поднимает руку, призывая меня ничего не говорить. – Забудь, что я это сказала. Почитать тебе новости?
– Хочешь вонзить мне в лоб ледоруб?
– Значит, нет.
Я вытаскиваю из холодильника равиоли и читаю записку, которую наклеила на крышку Сандра. «Разогревать с конвекцией 3 минуты». Засунув блюдо в духовку, я разворачиваюсь и прислоняюсь к кухонной столешнице.
– Удивительно, что здесь больше никто не живет, – оглядывая огромную полупустую кухню, говорит Хартли. – Как-то во время каникул я пожила с семьей в Нью-Йорке. Их дом в восемь раз меньше вашего, но у них было трое слуг.
– Когда-то и у нас их было много. Но после смерти мамы они давали интервью всяким охочим до сплетен грязным газетенкам, рассказывая о нашей семье. Папа уволил всех, за исключением Сандры, нашей кухарки. – Я показываю большим пальцем на духовку. – И то она работает лишь несколько дней в неделю, потому что недавно у нее родилась внучка, с которой она помогает. Но мне и самому так больше нравится. А как тебе на севере?
-Зимой там холодно. Очень холодно. Я совсем не расстраиваюсь, что уехала. Но все же мне нравились весна и осень.
– Сколько ты там прожила?
– Три года. – Хартли не продолжает, и я знаю, что ей хочется спросить меня о смерти мамы и, наверное, еще о том скандале, который разгорелся вокруг нашей семьи в этом году. Но вместо этого она кидает мне полотенце. – Возьми, чтобы не обжечься.
– Спасибо! – Я осторожно вынимаю стеклянную посудину. – Поедим прямо отсюда или мне достать тарелки?
– Можем поесть и отсюда. Хочешь воды или еще чего-нибудь?
На самом деле я бы с радостью выпил пива, но, думаю, Хартли это не понравится. По-моему, она была далеко не в восторге, когда нашла меня пьяного после игры в покер.
– Вода сойдет.
Мы съедаем все равиоли, и Хартли спрашивает, где туалет. Я показываю ей на дверь рядом с кухней, а сам отправляюсь дальше по коридору, в гостевую уборную.
Возвращаясь обратно, слышу голоса Хартли и Лорен. Наверное, та спустилась вниз, чтобы что-то взять, хотя я прямо-таки удивлен, что она не отправила кого-то из своих верных слуг.
Я не собирался подслушивать, о чем они говорят. Честно. Но как только я намереваюсь переступить порог кухни, Лорен произносит что-то такое, отчего мои ноги словно приклеиваются к полу.
– Здорово, что используешь имя Вулфардов.
– В смысле? – Хартли недоумевает.
– В смысле, что, встречаясь с Вулфардами, ты получаешь кучу классных преимуществ. Это же здорово, правда? – Лорен говорит это самодовольным, нахальным тоном, от которого я застываю. Вот гадина.
– Я не встречаюсь ни с кем из Вулфардов. Мы с Истоном просто друзья.
Лорен усмехается.
– Да ладно тебе! Друзья не покупают друг другу дорогие украшения.
– Что? А, ты про это? Истону она попалась в автомате по продаже конфет.
– Ну да, в автомате по продаже конфет.
– Я не понимаю.
– На Шестой есть местечко, где делают ювелирные украшения на заказ. Подвески стоят от пяти тысяч и выше. – Наступает тишина. Наверное, Лорен мысленно оценивает содержимое прозрачного сердечка на цепочке Хартли. – У тебя тут три подвески. Бриллианты, рубины и изумруды. Думаю, этот комплект обошелся Истону примерно в пятнадцать тысяч. Но не переживай, он может себе это позволить. Как я говорила, это хорошее начало.
– Но… я не хочу, чтобы он покупал мне дорогие вещи, – возражает Хартли, а я проклинаю Лорен за то, что она вообще завела весь этот разговор. Мне и так пришлось извернуться, чтобы заставить Хартли принять подарок.
– О, прошу тебя, не притворяйся невинной овечкой. Если встречаешься с Вулфардами, придется потерпеть их больную семейку. Так что есть за что получать компенсацию, верно?
Отойдя немного назад, я нарочно топаю по полу, чтобы девчонки могли меня услышать. И, естественно, они умолкают. Лорен широко улыбается, когда я захожу в кухню. Хартли же стоит с мрачным видом.
Увидев меня, она тут же поднимает цепочку.
– Я не могу ее носить.
Я борюсь с желанием посмотреть на Лорен.
– Почему?
– Она слишком дорогая. Я не могу ходить в цепочке, которая так дорого стоит.
Лорен раздраженно вздыхает, как будто Хартли подвела ее. Взяв стакан с водой, она уходит из кухни, даже не обернувшись.
– Почему? – снова спрашиваю я у Хартли. – Ты же не бедная. У тебя есть трастовый фонд.
– Этот трастовый фонд был создан моей бабушкой, им можно пользоваться только для образовательных целей: дополнительных занятий, репетиторов и тому подобного. Благодаря ему я и смогла попасть в «Астор».
Я наблюдаю, как она возится с застежкой, тянет цепочку в разные стороны, как будто золото обжигает ей кожу.
– Помоги мне, – приказывает она.
– Нет. – Я отхожу назад.
Снять с нее цепочку будет означать поражение, а я не хочу чувствовать себя проигравшим.
– Я серьезно, Истон. Мне неудобно оставлять ее у себя. Я бы никогда не смогла позволить себе купить что-то подобное. Как думаешь, почему еще мой отец… – Она запинается. – Я не могу ее оставить.
– Что ты собиралась сказать про своего отца?
– Ничего.
Я сердито фыркаю.
– Почему с тобой всегда так сложно? Почему твоя жизнь – это такая большая тайна?
Хартли на секунду отпускает цепочку.
– Какая тебе разница?
– Мы друзья. Я хочу узнать тебя получше. – И еще я устал быть тем единственным, кто делится своими переживаниями или воспоминаниями. Я рассказывал ей о таких вещах, о которых не говорил никому и никогда. Но она упорно продолжает оберегать тайну своей жизни и ведет себя так, как будто ей легче побриться наголо, чем довериться мне.
В ее взгляде сквозит презрение.
– Да, ты постоянно твердишь, что мы друзья. Говоришь, как здорово просто быть мне другом. Но какая-то часть меня чувствует, что это всего лишь разводка или что-то типа того. Ты делаешь все это лишь потому, что хочешь залезть мне в трусы.
Я сжимаю кулаки.
– Если ты так считаешь, то почему осталась?
Хартли молчит.
– Тебе повезло, что я решил не приставать к тебе.
У нее открывается рот.
– Повезло?
– Да. Потому что, если бы я хотел, чтобы у нас был секс, у нас бы был секс. Я лишь играю в игру по твоим правилам.
– Вау, как мило, Истон. – Она с силой дергает цепочку, и хрупкая застежка поддается. – Спасибо за игру, кино и еду.
Блин!
– Погоди, не уходи. Я просто пошутил.
Хартли кладет цепочку на столешницу, не глядя мне в глаза.
– Ага. Только мне уже пора.
Вечер в самом разгаре, и я точно не хочу оставаться дома один.
– Да ладно тебе, Хартли. Ради тебя я остался сегодня дома, а ты уже собралась уходить? И из-за чего? Из-за того, что я неудачно пошутил?
– Нет, из-за того, что я устала и хочу домой. Тебя никто не заставлял оставаться дома. Ты сам так решил. – Она марширует в холл.
Я хватаю цепочку и бегу за ней.
– Я так решил, потому что именно так поступают друзья: идут друг для друга на жертвы.
– Мне не нужно от тебя никаких жертв, – ледяным тоном отвечает Хартли.
Во мне начинает закипать гнев.
– Ну и ладно. Тогда сама придумай, как тебе уехать домой.
Хартли распахивает тяжелые дубовые двери.
– Придумаю.
С этими словами она уходит.
Просто берет… и выходит за дверь, спускается по ступенькам и продолжает идти. Я наблюдаю через окно в холле, как ее стройная фигура становится все меньше и меньше, пока совсем не исчезает с подъездной дорожки.
Хартли так ни разу и не обернулась.
Я даже рад, что она ушла. Так я говорю себе. Мне весь вечер хотелось выпить, а теперь больше не нужно беспокоиться о том, чтобы не расстроить ее. Я смотрю на цепочку, зажатую в кулаке, и меня так и подмывает швырнуть ее в стену. Но в конце концов я убираю украшение в карман, потому что Лорен была права. Проклятая штуковина действительно обошлась мне в пятнадцать кусков. Пожалуй, сохраню для какой-нибудь другой девушки. Только на этот раз выберу такую, которая будет по-настоящему ценить меня и не станет скупиться на благодарности.
Я топаю в папин кабинет, прямиком к бару, в котором остался лишь отвратительный портвейн. Но я все равно вливаю в себя сладкую мерзость. Выпивка есть выпивка. Необходимый мне кайф скоро придет.
Поверить не могу, что она так поступила. Я был добр к ней, вступался за нее, оберегал. Она должна радоваться, встать на коленки и благодарить меня за то, что укрыл ее мантией Вулфардов.
Мантией Вулфардов?
Меня едва не выворачивает от собственных слов. Вот, значит, в кого я превратился? Неудивительно, что Хартли не захотела больше оставаться со мной.
Я шарю по комнате в поисках еще одной бутылки. Где-то в глубинах сознания раздаются тревожные голоса братьев, которые просят меня не спускать свою жизнь в унитаз.
– Никаких таблеток, никаких наркотиков, – обещаю я своим вымышленным братьям. – Всего лишь немного выпивки. Ничего страшного.
Прижимаясь губами к горлышку бутылки, я ловлю свое отражение в зеркале на стене. Раньше там был мамин портрет. Теперь в висящем зеркале отражаются чудовища. И как старик выносит собственное отражение? Погодите, да его никогда не бывает дома, вот как.
Я здесь один-одинешенек, хлебаю пойло, которое терпеть не могу, а все потому, что не хочу проводить ни минуты своей жизни в одиночестве. Моя голова – дурное место.
Я еще сильнее сжимаю бутылку в руке. Пить в одиночку – это для лузеров. Я, Истон Вулфард, – не лузер. Прикончив первую бутылку, хватаю вторую и нетвердой походкой направляюсь к пляжу.