Глава 20. Эпилог
Предрассветное время в Сунагакуре.
В деревне всё ещё правит сковывающий ночной холод, но все знают, что уже очень скоро поднимется из-за горизонта солнце и вновь станет жарко. Первые его лучи коснутся сначала Резиденции Казекаге, как самого высокого здания в округе. А потом закипит жизнь: люди отправятся на работу, дети — в академию, а шиноби кто — тренироваться, а кто — на миссию.
А пока ещё тишина, пока можно набираться сил перед начавшимся днём и вдоволь отдохнуть. Пока не встало солнце…
Но этой ночью, вопреки собственным ожиданиям, Шинки не спал. Совершенно не мог, как бы не старался уснуть. Несколько часов ворочался под одеялом, тщетно зажмуривая глаза. Даже действовал согласно давнему совету дяди Канкуро: принимался придумывать какую-нибудь нудную речь или не менее муторный доклад Совету о пустяковой миссии. Всё равно не помогло. Хотя обычно Шинки начинало клонить в сон просто от упоминания очередного отчёта. Отца, судя по его нелестным комментариям в сторону обилия бумажной волокиты, тоже.
Потом, поняв, что бесполезное валяние на кровати не помогает, Шинки решил поискать себе какое-нибудь тихое занятие. Сел вышивать. Но уже через пять минут любимое занятие ему надоело. Нити как нарочно путались, схема оказалась измята, и Шинки это почему-то именно сегодня раздражало в разы сильнее, чем обычно. Хотелось швырнуть злополучную иглу подальше, а лучше переломить лёгким движением пальцев. Хотелось выдернуть неудавшуюся вышивку из ткани, быть может, даже порвать… Тупая, ничем не подкреплённая злость туманила разум.
Шинки, несмотря на непривычную шиноби Суны прохладу, сидел прямо на земле.
Сатецу, чувствуя настроение хозяина, заволновалось, а потом и вовсе впечаталось в стену. Шинки поспешил зафиксировать его, боясь навредить кому-нибудь. Или разбудить, чего тоже не хотелось. Но в меньшей степени, конечно же.
Шинки сам удивился, что испытывает подобные чувства по отношению к хобби, которым он всегда занимался с большим удовольствием. Постарался не действовать эмоционально, насколько это было возможно.
Опустился на пол, несколько раз глубоко вдохнул, стараясь очистить разум от всякого рода ненужных мыслей. Практически помогло. Сатецу, по крайней мере, затихло окончательно.
Шинки на мгновение замер, чувствуя, что ему действительно становится легче. Что груз на плечах, недавно казавшийся ему непомерным, исчезает. Парень наконец-то в полной мере расслабился, и даже подумал, что, наверное, если он сейчас такое своё состояние не упустит, то вполне сможет вдоволь отдохнуть. Может, даже уснуть…
Но раздался стук в дверь. Шинки уже было хотел его проигнорировать, больно уж не хотелось сейчас подниматься с пола и общаться с кем-то…
И вдруг одернул себя: кто может придти в столь ранний час? Это ведь только он сейчас не спит, а остальные должны видеть уже десятый сон. И именно из-за этого искреннего любопытства, Шинки и отворил дверь. Как можно тише, чтобы слышно никому не было.
Перед ним стояла Химавари. В светлом, бежевом костюме с длинным рукавом и заколкой в виде подсолнуха в волосах. Шинки, не ожидавший увидеть именно её, молча провёл девушку в комнату. Что сейчас следует сказать парень пока не понял, а момент портить какой-нибудь нелепой болтовней очень не хотелось.
Химавари за немое приглашение тихонько поблагодарила и опустилась на кровать Шинки, следом за ним.
Сидели в тишине они минуты две. После чего Химавари, неловко теребя край футболки, сказала:
— Я попрощаться зашла. Думаю, времени потом уже не будет. И… Ещё сказать хотела…
Шинки замер, в ожидании. Да, он подозревал, что разговор, после произошедшего между ними там, в Дымке, обязан состояться, но при этом почему-то ждал его со странными чувствами: мандражом, каким-то глубинным страхом и одновременно желанием всё выяснить…
Химавари же ощущала практически тоже самое. Но ей слишком хотелось поговорить, и все опасения отошли на второй план.
— Шинки, в общем, давай не будем теряться? В плане, мы же никогда до этого не общались… Вот, может сейчас и начнем переписываться?..
И Химавари замолчала, наблюдая на реакцией Шинки. А тот, даже не раздумывая, ответил ей:
— Конечно давай. Я совсем не против.
— Ты… На ближайшее время никуда на миссии долгие не уходишь? Могу писать?
— Вполне. А ты сама?
— Тоже. — Химавари улыбнулась, после чего добавила:
— Честное слово, думаю, меня вообще запереть после такого решат.
— Не переживай из-за этого, — постарался ободрить её Шинки. — всё будет. Ссора ваша закончится. А пока и плюсы в твоём положении можно найти.
— Это какие же? — горько усмехнулась Химавари.
— Можно заниматься своими делами. Я бы читал, вышивал, если бы заперли. И музыку слушал. Отдыхал, в общем. Да, не понять мне ужас такого наказания. Но не буду спорить, у каждого свое восприятие. Не переживай из-за этого, пожалуйста. Найди плюсы, передохни хоть. Обдумай всё.
Химавари молча пожала плечами. Шинки сказал всё правильно, и даже добавлять что-то совершенно не хотелось.
И наступила недолгая пауза. Шинки оглядывал собственную комнату, которая уже успела слегка пострадать из-за сатецу. Но совсем немного: книги выпали из шкафа, развернулась пара свитков с чертежами.
Стоило бы это всё убрать до того, как Отец заметит, — заключил Шинки. — он беспорядок не любит, а мне не сложно…
А Химавари… Химавари собиралась с силами. Ей хотелось сказать то, ради чего она, собственно, и пришла. Признаться Шинки в собственных чувствах, наконец-то.
Химавари ведь тоже больше половины ночи не сомкнула глаз, размышляя. Она одновременно и хотела, и боялась поговорить с повелителем сатецу. Это желание не позволяло Химавари забыться сном, оно постоянно было в мыслях.
Девушка даже вспомнила старую методику определения правильности решения: продумать аргументы «за» и «против», вне зависимости от твоей точки зрения. Собственно, этим Химавари какое-то время и занималась. И как-то странно получилось, что аргументов «против» набралось совсем мало. Узумаки даже припомнила фразу матери о том, что девушка сама первой действовать не должна. И слова Сарады «нужно брать всё в свои руки»…
В общем, запуталась она страшно. Оттого и отправилась Химавари в комнату к Шинки, где-то в глубине души надеясь, что тот ещё спит. И при этом понимая, что разговор многое бы решил. Но Шинки не спал. Химавари, так-то, планировала сориентироваться по ситуации: признаваться или нет. Сейчас, когда воцарилась тишина, пожалуй, и стоило начать нужную беседу.
И Химавари решилась:
— А ещё… Это ведь не всё, что я сказать хотела.
— Да, я слушаю. — улыбнулся Шинки.
Химавари ещё раз посмотрела ему в глаза, на миг засомневались, стоит ли говорить то, что она так хотела. Может, стоит сохранить эту небольшую недосказанность?..
Но Химавари от чего-то чувствовала: если она сейчас, в подходящий для этого момент не признается, то, скорее всего, будет себя винить. Будет жалеть об упущенной возможности.
И даже если Шинки грубо мне откажет, — рассуждала Химавари. — я уже практически сейчас уезжаю. И всё, мы ещё долго не увидимся, успеет забыться. А если согласиться… Если согласиться, то уеду с чувством выполненного долга. И будем общаться. А кабы промолчать… Нет, я себя прекрасно знаю. Я же замучаюсь догадками, был шанс или нет. Буду думать, что, быть может, всё могло бы сложиться наилучшим образом, а я даже не попробовала.
Момент хороший, всё равно ж поговорить пришла, что тут задний ход давать. Ладно, была не была!
— Я тебя люблю.
Шинки, сюда по всему, ожидавший чего угодно, но только не этого, знатно удивился. И, похоже, даже усомнился, не смеётся ли Химавари. Но девушка оставалась предельно серьёзной, и, более того — явно напряжённой.
И Шинки ответил, повинуясь исключительно внутреннему голосу, который, как он заметил, никогда не ошибался:
— Я тоже.
Пожалуй, в тот момент сердце Химавари описали некий кульбит прямо в грудной клетке, после чего рухнуло куда-то в пятки. Девушка судорожно вдохнула, чувствуя, что воздуха ей почему-то отчаянно не хватает. Химавари казалось, что случилось нечто совершенно невероятное. То, чего не могло быть. Но оно есть, вопреки всему.
И Химавари даже показалось, что сейчас уже ничего не может её ещё сильнее удивить.
Но Шинки смог.
Ведь через минуту наблюдения за реакцией Химавари, которая от наплыва чувств побледнела, парень решил второй раз за эти десять минут совершить нечто крайне важное для их с Узумаки-младшей отношений.
И Шинки придвинулся чуть ближе. Прикоснулся к руке Химавари, лежащей рядом. Судя по тому, что девушка даже не дернулась, контакт ей не был неприятен. И только удостоверившись в этом, Шинки наклонился к ней, так, чтобы смотреть ровно в голубые глаза Химавари, большие от удивления.
На мгновение парень засомневался, а стоит ли действовать дальше. Быть может, оставить всё как есть…
Но Химавари сама двинулась вперёд. Так, чтобы их губы с Шинки соприкоснулись. Всё это случилось по ощущениям парня очень быстро. Одно резкое движение, быстрый вздох и странное ощущение…
А потом секунды потянулись невероятно долго. Шинки чувствовал лишь тепло, исходящее от Химавари. А в голове, как всегда бывает в такие моменты, мысли пропали напрочь. Шинки вообще не хотел, чтобы эти самые мысли сейчас появлялись. Ему в такой момент было хорошо и без них.
Ведь ощущение такого необычного, невиданного раньше прикосновения — вот, что было сейчас Шинки важно. Рука Химавари, накрытая его собственной ладонью, её губы, мерное дыхание…
Это всё накрыло Шинки с головой. Он полностью погрузился в собственные удивительные ощущения, невиданные до сего момента, а оттого кружащие голову...
А потом Химавари отстранилась. И Шинки вновь почувствовал ещё одну волну жара, прошедшую по всему его телу. А всё потому, что их взгляды вновь встретились. В этот раз — надолго.
Синие, как небо глаза Химавари. Как темное, грозовое небо, какое бывает только в Конохе, это Шинки знал точно; или как смертельно прекрасные глубины океана, неизведанные, никому неподвластные воды смотрели на зелёные, словно влажные джунгли далёких краев, глаза Шинки. Такие, в которых легко запутаться и заблудиться, завязнуть навсегда; или как сосновый лес в рассветное время, ещё не освященный первыми лучами солнца.
И Шинки был бы готов смотреть в глаза Химавари ещё много времени.
Если бы не крик откуда-то из глубин дома.
— Химавари, пора выходить! Надеюсь, ты собрала вещи!
Девушка от неожиданности подскочила, неловко зашатавшись. И Шинки вслед за ней.
Пришлось выйти из комнаты, к превеликому сожалению и повелителя сатецу, и самой Химавари. В Шинки всё ещё сохранилось то ощущение жара, которое, с выходом в коридор, почему-то начало стремительно исчезать, к огромному сожалению парня.
Но ощущение, будто им дали попрощаться, всё-таки было. Ведь рано или поздно им с Химавари нужно было отпустить руки друг друга, отвести взгляда. А уж как, или из-за чего это случится — вопрос времени.
В гостиной их уже ждали Хината-сама с сумками, Боруто, меланхолично рубившийся в очередную стрелялку, Пятый Казекаге и семья Нара в полном составе, которая решила остаться в доме Казекаге ещё на несколько дней.
Но у обоих — Шинки и Химавари — было очень странное ощущение: того, что вокруг тебя — муторные сборы, разговоры взрослых и какое-то обсуждение. А внутри — нечто светлое и ясное, тёплое и фарфорово хрупкое.
И этот диссонанс заставлял обоих каждый раз вздрагивать от невольного пересечения взглядов или неосознанного прикосновения.
И Шинки искренне надеялся, что никто из взрослых таких перемен в их отношениях не заметил.
В потом была дорога на вокзал. Шинки нёс бо́льшую часть сумок и практически ни с кем не разговаривал. Не было желания. Да и настроение в целом витало какое-то сонное. Так что к повелителю сатецу, к его превеликому облегчению, никто со светской беседой не пытался приставать.
Прощание Шинки совсем не помнил. Для него истинным прощанием навсегда осталось то, что произошло между ними ранним утром.
Остальное же — затаскивание чемоданов в поезд, поиск мест в салоне, высокопарные слова о горечи разлуки взрослых — это его не касалось. Вереница событий промчалась так быстро, что Шинки этого и не заметил.
И только когда поезд тронулся с места, а Химавари высунулась из своего окна, парень вдруг закричал:
— Хима, ты только пиши, солнце!
Девушка звонко рассмеялась. И до Шинки уже издалека донёсся её ответ:
— Обязательно!
И поезд совсем скрылся из виду. А на душе у Шинки стало совсем легко. Снова, то самое чистое хрустальное чувство охватывало его, накрывало с головой…
И даже реакция стоящего за его спиной Отца парня совсем не пугала. И Шинки повернулся, готовясь, что сейчас, наверное, его и пожурят.
Но Пятый молчал. И, на удивление — улыбался.
И Шинки как-то сразу почувствовал, что за эту выходку его ругать, а тем более наказывать никто не будет.
Шинки вновь поглядел на железнодорожные пути бесконечной дорогой тянущиеся вдаль, за горизонт. И ему уже не было так печально от их разлуки с Химавари. Ведь теперь Шинки точно знал:
У них ещё всё впереди.