Красные огни

Рассвет пятницы начала декабря Марк встретил за стойкой. Часы показывали восемь, кофемашина потихоньку прогревалась, ставни он уже поднял и видел, как светлеет за окном небо. День обещал быть солнечным – в отличие от его настроения.

Ближайшие смены грозили ему одиночеством: Конрад уехал с матерью в Чехию на все выходные. Самому Марку еще вчера позвонил отец и просил провести с Эвелин понедельник: ему нужно работать допоздна над новым кейсом, но он возьмет что-нибудь навынос для совместного ужина. Отказаться Марк не решился, но не сомневался, что всё это – только предлог, чтобы его увидеть и узнать новости, и думал о том, как лавировать в предстоящем разговоре. Теперь в общении с отцом он чувствовал себя лихим сноубордистом, который взбирается на все более крутые и незнакомые трассы, объезжая дикие тропы и пытаясь ничего себе не сломать и не убиться. При всем при этом вдруг совершенно некстати от диванной подушки разболелась шея, а квартир на просмотр нет и в помине, как и хороших новостей.

В этих тягостных мыслях, засыпая в кофемолку зерна, он просчитал угол наклона, и они щедрым водопадом посыпались на пол. Марк раздраженно зашипел, после чего присел на корточки и дерганым жестом начал сметать зерна в единую кучу прямо ребром ладони.

Тут он услышал, как поворачивается ручка двери. Твою мать! Конрад что, не удосужился запереть за собой вчера дверь? Он всю ночь проспал в открытом кафе?!

Звяканье колокольчика.

– Мы закрыты! – Прикрикнул Марк, поспешно сгребая зерна в мусорное ведро.

Все, что он услышал в ответ, – щелканье замка и приближающиеся шаги. Марк выпрямился, чтобы указать обнаглевшему незнакомцу на дверь, но при взгляде на человека замер.

На секунду даже перестал дышать.

– Я надеялся, ты сделаешь для меня исключение, – сказал Френсис, остановившись с посетительской стороны.

Они не виделись практически две недели. За это время Марк успел передумать сотню мыслей и задаться десятком вопросов о том, что произошло, и о том, как все будет дальше. Однако теперь, когда Френсис стоял прямо перед ним, Марк растерял все слова и только машинально отряхивал руку от кофейной пыли.

– Ты мне так рад, что потерял дар речи? – Без улыбки спросил Френсис.

– Я не хотел читать твой дневник, – тут же выдал Марк, словно только и ждал момента индульгенции. – Даже не думал рыться в твоих вещах. Я имею в виду, он там лежал, и я просто не подумал, что найду что-то такое... Не то чтобы я не хотел этого знать, но...

Ощущая себя полнейшим придурком, он поспешил замолчать, пока окончательно не ухудшил положение. Однако Френсис смотрел на него с тенью понимания, без осуждения – это немного подняло Марку дух. Он уж было подумал, как иначе подступить к произошедшему, когда Френсис вдруг сказал:

– Мой отец умер.

Марк моргнул. Попытка осознать услышанное обернулась белым экраном, словно в голове завис процессор. Через секунду экран приобрел оттенок резкого, как пощечина, удивления, остро вспыхнувшего сострадания и определенной доли недоумения. Френсис говорит об этом так спокойно?

– Я узнал за пару часов, как ты пришел.

– Как умер? – Растерянно спросил Марк, чтобы как-то заполнить тишину, прежде чем он поймет, как следует себя вести.

Френсис отвел взгляд в пространство, затем быстрым, спонтанным жестом провел ладонью по волосам. Вид у него был такой, будто он пытался подыскать слова, но все казались ему чужими и негодными.

– Аспирационная пневмония... У него был Альцгеймер. Последние два года он лежал в клинике.

Марк глядел на него во все глаза. Он так и не придумал, что сказать. Но Френсис, всей видимости, и не ждал от него пространных соболезнований, поскольку без паузы продолжил:

– Но убила его не болезнь. – В его лице появилась тень. – Два года назад в нашей квартире открылся прорыв.

Он сжал челюсть так, что на скулах показались желваки. Несмотря на это, когда через несколько убийственно долгих секунд он заговорил вновь, его слова потекли шелковой рекой спокойствия:

– Я еще не знал про Тень. В ту ночь я поздно вернулся домой – то ли в три, то ли в четыре... Свет горел, но меня это не удивило. С тех пор, как умерла мать, отец заболел бессонницей. Странно было другое: он не вышел меня встречать, как всегда делал. Я пошел проверить...

Он закрыл глаза и начал медленно массировать веки. Марк молчал, боясь пошевелиться и нарушить ход его мыслей. Он пытался представить, что же такое обнаружил Френсис, и воображение подсовывало картины одна страшнее другой.

Пауза затянулась. Затем Френсис поднял взгляд и продолжил настолько ровным голосом, что не осталось никаких сомнений, что он прилагает к этому титанические усилия.

– Сначала я подумал, что это демон, как во всех этих фильмах ужасов. Только потом я узнал, что эта тварь зовется ксафаном. Он висел в воздухе вот так, горизонтально, – Френсис поднял руку, держа ладонь в параллель столешнице. – А отец лежал прямо под ним, без малейшего движения, с открытыми глазами, с пустым лицом. Не знаю, сколько это длилось, прежде чем...

Он осекся, глядя в пространство. Рука беспомощно упала на столешницу. Марка разрывало желание выказать участие, но одна реплика казалась топорнее другой и больше напоминала мину, которой он может подорвать искренность Френсиса. Ко всему прочему он ощутил резкий стыд. Он-то был так поглощен собой и своим правом на правду, что и не подумал о том, что покушается на чужую уязвимость и чужую правду, которую не имел права знать.

– Я кинулся на ксафана... – Вновь заговорил Френсис. – Точно не помню, что было дальше. Знаю только по чужим словам. Рем и Юлиан отследили прорыв. Они убрали ксафана, прорыв закрылся, я был без сознания. Ксафан пытался уничтожить меня, как и отца.

Марк ощутил, как натянулись его собственные нервы. Он не просто слушал – он это проживал. Картина рисовалось перед его мысленным взором настолько отчетливо, словно он был ее свидетелем.

– До сих пор задаюсь вопросом, что было бы, если бы я пришел раньше, – голосом, треснувшим, как тонкий лед, добавил Френсис. – Что, если бы я вообще не уходил...

Он провел по лицу ладонью, а когда отнял руку, на его лице лежал отпечаток остервенелой злобы.

– Это, блять, была вечеринка. Ксафан убивал моего отца, пока я бухал на вечеринке, которую не могу толком вспомнить, среди людей, которые ничего для меня не значили.

Этот тон и лицо, до неузнаваемости преобразившие Френсиса в кого-то, пылающего бессильной, бессмысленной ненавистью, заставили Марка сломать стену молчания.

– Ты ведь не мог знать, – сказал он тихо, но постарался вложить в это столько убеждения, сколько мог, надеясь вытащить Френсиса из той дыры отчаяния, в которую он падал на его глазах. – А если бы ты там был, то просто закончил бы, как твой отец. Точнее, не закончил, а...

Марк поморщился и замолчал. Теперь он чувствовал себя так, словно вместо мины подорвал ядерную бомбу.

– Прости. Я не это имел в виду.

Френсис издал странный звук: нечто среднее между невеселым смешком и вздохом.

– Расслабься. И если ты боишься, что я психану, то хочу сказать, что мне жаль – в тот раз некрасиво получилось.

Марк опустил глаза на сверкающее дерево стойки.

– Я сам виноват. Я не должен был читать дневник и приезжать без спроса.

Френсис смотрел на него нечитаемым взглядом.

– Может, и к лучшему, что так вышло.

– Правда?

– Конечно. Каждую хорошую дружбу должна украшать парочка шрамов, как считаешь? Было и прошло – оставим это позади.

На этих словах в груди Марка собрался неприятный комок. Он поднял на Френсиса глаза, пытаясь по его лицу прочитать, правильно ли он его понял – и не смог. Имеет ли в виду Френсис дневник? Свое буйство? Признание в том, что случилось с Юлианом, которое Марк вытащил из него силой? Поцелуй?

Но задавать уточняющие вопросы, особенно после истории про отца, Марку вовсе не хотелось, и потому он принудил себя сделать непосредственный и понимающий вид.

– Конечно. Ну так что... готов вернуться к работе?

– Чуть позже.

С натянутой бодростью Марк сказал:

– Окей. Я могу заменять тебя, сколько нужно.

– Этого не потребуется.

Марк взглянул на него с непониманием, и, к его огромному облегчению, на лице Френсиса наконец проскользнула тень привычной улыбки.

– Снимай фартук – прокатимся.

– Прокатимся?

– Ну да, знаешь, это когда садишься в машину и даешь по газам.

Марк тщетно пытался поймать в лице Френсиса намек на шутку.

– Прямо сейчас?

– Ну да, – пожал плечами Френсис и решительно развернулся на выход, ясно давая понять, что смеху тут не место.

– И мы просто оставим кафе? Скоро время открытия...

– Ты же бунтарь, или я что-то неправильно понял? – С этой подначкой Френсис вышел за порог. Дверь захлопнулась, а Марк так и продолжал стоять, моргая в мягкой тишине этажа. А затем он стянул фартук, швырнул его на столешницу, схватил с вешалки куртку и выскочил следом.

Френсис ждал его у ступенек, прикуривая сигарету.

– Надеюсь, это не очередная сессия бега, иначе я тебя прикончу, – абсолютно серьезно сказал Марк, натягивая куртку.

Френсис послал ему лаконичную улыбку.

– Я бы на это посмотрел. Но должен сказать, к бегу мы возвращаемся со следующей недели. Не забудь запереть дверь.

И он направился к форду, оставляя за собой тонкую струйку сигаретного дыма. Когда они забрались внутрь, Френсис повел машину с таким видом, будто вез его на вечеринку-сюрприз. При этом он взял незнакомую дорогу. Марк высказал несколько теорий, куда они едут, начиная от нового места для бега (крайне унылым тоном) до базы, откуда выходят Инга с Бертой (достаточно бодрым, заинтересованным голосом). Все его предположения, однако, разбивались о загадочное выражение лица Френсиса, который становился все более ехидным с каждой новой версией.

– Сдаюсь! – Вконец отчаялся Марк. – Куда мы едем?

– Да все уж поняли, что ты не особенно терпеливый. Но лучше ты увидишь лично.

– Ты же не везешь меня в лес убивать? – Мрачно пошутил Марк.

– Погоди, я с тобой еще не закончил.

Марк повернулся к окну и всмотрелся в нестройный ряд домов за окном, словно мог найти в них подсказку. А через пять минут Френсис вдруг завернул на парковочное место в неприметном спальном районе типичных четырехэтажек-новостроек.

– Идем, – сказал Френсис и первым вылез из машины.

Марк вышел следом и направился за ним в направлении ближайшего дома, подозрительно оглядываясь по сторонам. Френсис завел его в прихожую и вбежал по ступеням на второй этаж. Оглянувшись на Марка с хитрым лицом, он подошел к промежуточной из трех дверей на лестничной площадке и вдруг достал из кармана ключ, который вставил в замочную скважину. На глазах Марка он распахнул дверь и шагнул в светлый холл.

Марк же застыл у двери в нерешительности, заглядывая в светлый простор незнакомой квартиры.

– Ты как вампир – не шагнешь за порог, пока тебя не пригласят? – Придерживая ему дверь, пошутил Френсис, и только тогда Марк шагнул следом.

Он оказался в небольшой студии со светлым лаконичным интерьером. Холл сливался с гостиной, которая вмещала диван, кресло, чайный столик и торшер поверх роскошного ковра терракотового цвета. Уголок кухни состоял из стоек с покрытием из светлого дерева, чистой до блеска плиты и встроенного холодильника. За дверью по соседству виднелся кафель ванной комнаты. А закрытая дверь на противоположной стороне, должно быть, вела в спальню.

– Добро пожаловать – твоя квартира, – повернулся Френсис.

Марк уставился на него в попытке понять, что он только что услышал.

– Моя – что?

Френсис улыбнулся так, будто его изумленный вид приносил ему немалое удовольствие.

– Я ее, конечно, не купил – тебе придется платить аренду. Но теперь, слава богу, у тебя есть убежище. А то, честное слово, уже как-то неловко позволять тебе жить в кафе.

– То есть, ты нашел мне квартиру, чтобы от меня избавиться? Я польщен, – протянул Марк, едва соображая, что говорит, поскольку его глаза с новым интересом забегали по интерьеру, изучая малейшие детали меблировки. Светлые портьеры закрывали широкое двустворчатое французское окно, но даже отсюда Марк видел, что оно вело на балкон. Интересно, какой с него вид? В углу стоял деревянный шкаф с пустующими полками, и Марк уже знал, что заполнит его книгами, блокнотами, документами и мелкими личными вещами. А двухъярусный чайный столик так и звал его ноутбук, на котором он включит какой-нибудь сериал в свете торшера... Повернув голову, чтобы по новой оценить кухню, Марк заметил на одной из сверкающих стоек капсульную кофемашину.

Он моргнул, возвращаясь к реальности, и повернулся к Френсису, который всё это время смотрел только на него.

– Я... – заговорил Марк неуверенным голосом и замолчал, чтобы откашляться.

– Можешь не благодарить – мне вполне достаточно выражения на твоем лице.

– Спасибо, – тем не менее, с признательностью вымолвил Марк.

– Хочешь осмотреться?

Марк поспешно скинул обувь, ощущая трепетный восторг. Френсис одним махом решил одну из главных животрепещущих проблем его жизни. Никакой больше внезапной Мун по вечерам. Никакой стойки, когда он не хочет работать. Никаких посетителей и людей, когда он не хочет никого видеть. Своя плита и холодильник, собственная кровать, персональный туалет с душевой – все это теперь казалось недооцененной прежде роскошью, достойной короля.

Рейд по квартире он совершал, как во сне. Когда он закончил, Френсис передал ему ключи.

– По поводу контракта и прочего напишешь на емейл, который я тебе скину.

– Это квартира тот знакомого, про которого ты говорил? – припомнил Марк.

– Ага. Твои вещи перевезем после смены.

– Спасибо, – повторил Марк, безудержно улыбаясь от мысли, что сегодня он будет спать в личном пространстве, куда никому не будет доступа.

Когда они вернулись в кафе, их встретил аромат какао и выпечки – они приехали как раз после завоза свежего хлеба и пирожных. За стойкой стояла мечущая молнии Мун. Про себя Марк удивился, как так получается, что ее вид не отпугивает посетителей, но в своем ликующем настроении даже она показалась ему не такой злобной, как обычно.

Мун выхватила взглядом Френсиса, зашедшего в кафе первым, и крикнула:

– А вот и ты! – За один присест она скинула с себя фартук со словами: – Остается надеяться, что моим кофе никто не отравится! – И тут, к изумлению Марка, она расхохоталась, как сатана. Две близсидящие женщины шокировано обернулись на выходку, и Френсис поспешил разрядить обстановку.

– Она просто не умеет шутить, – доверительно сообщил он, кидая им одну из обаятельных улыбок своего арсенала.

Дамы вернулись к своим беседам, а Френсис – к барменскому фартуку. Регулируя на шее завязки, он обернулся к Марку.

– Ну что, за работу?

С того дня в жизни Марка установился новый порядок.

Его успехи за стойкой получили признание среди остальных, так что он получил две полноправные смены в неделю. Френсис работал в начале недели, Конрад – в середине, а Марку достались пятница и суббота. Однако и не в свои смены каждый из них имел обыкновение приезжать в кафе – помочь с работой, поболтать за чашкой кофе или подготовиться к выходу в Тень.

Френсис вернул пробежки в расписание их будней, а по воскресеньям – сквош, после которого они неизменно заезжали куда-нибудь перекусить, и каждый раз воскресное времяпровождение затягивалось до позднего вечера. И если сквош так или иначе был развлечением, где можно было шутливо артачиться и лениться, то с пробежками такой номер не проходил.

Однако даже вопреки своей нелюбви к бегу Марк заметил за собой парадоксальную вещь: по средам и пятницам, в ожидании Френсиса, подъезжающего к его дому в половине седьмого утра, он приноровился просыпаться даже раньше будильника, поставленно на шесть, и бодро вскакивал с кровати. В одно такое утро, гремя на кухне посудой в процессе приготовления омлета, он задумался о причине своей экзальтации. Он ненавидит каждую минуту бега – отчего же он заряжен предвкушением, словно в Рождество?

Но, если уж быть совсем честным, ему не нужно было себя спрашивать – он знал, в чем причина.

В ком.

И, словно отгоняя сумасшедший мираж, он суетился с удвоенной силой.

Те две недели жизни, из которых Френсис выпал без предупреждения, как будто его никогда и не было, до сих пор отдавались для Марка болезненным ошеломлением. Френсис превратился в своего рода привычку, неотъемлемую часть его мира – вместе с работой в "Акенсе", поисками брата и выходами в Тень, – и эту часть будто вырвали из плоти жизни с резкой и больной внезапностью отрубленной конечности. А теперь она снова на месте, как по волшебству, но Марк уже знал, что значило ее лишиться, и поэтому регулярно проверял ее наличие, как после страшного сна, и тянулся к Френсису, как подсолнух к солнцу.

Он не раз ловил себя на том, что смотрит на Френсиса совсем не так, как подобает ситуации. Разглядывая его блестящую шею и острые лопатки в мокрой майке в конце партии сквоша – и триумфально думая, что он наконец-то приноровился к игре настолько, чтобы заставлять Френсиса попопеть. Или наблюдая его легкий бег по протоптанным тропинкам лесистого парка. Следя за движениями его ловких рук во время приготовления кофе. Марк смотрел, и улыбался, и смеялся от историй и шуток Френсиса с такой искренней безудержностью, что сам тут же от этого смущался, думая, а не выглядит ли он уж слишком счастливым безо всякого на то повода – если поводом нельзя назвать само присутствие Френсиса рядом.

Однако ни словом, ни намеком они больше не упоминали случившееся в тот вечер, когда Марк незвано заявился к нему домой. Твердое решение Френсиса оставить случившееся позади было совершенно очевидно, и Марк старательно следовал его примеру. В моменты, когда он чувствовал странную, неподобающую искру в обществе Френсиса, Марк усилием воли отводил взгляд вбок, а мысли – к теневой стороне, где всё еще скрывается брат, которого он знает по большей части только по чудовищным историям других людей. Историям, которые разъедали его разум, как болезнь.

В последнее воскресенье перед Рождеством, переодеваясь после сквоша в раздевалке в одиночестве, Марк уныло подумал о том, что пока он тут развлекается, его миссия по поиску брата стопорится, как врытая в землю. Не то чтобы он действительно мог на этот счет что-то предпринять – в Тень они выходили строго по расписанию, и каждый поход был четко распланирован либо для уничтожение венома, либо для разведки, – но он не переставал думать, что делает недостаточно.

В этот момент в дверях с двумя пластиковыми стаканчиками появился Френсис. Поскольку Марк взял за привычку торчать в душевой кабинке до тех пор, пока Френсис не исчезнет из душевой комнаты, и сверху еще пару минут, чтобы Френсис успел переодеться, то тот взял за привычку отлучаться после этого в бар – купить им чай или кофе, пока Марк возился со сборами. Беззлобно называя Марка "капушей", он вряд ли догадывался о том, что таким образом Марк с категоричным упорством избегает его обнаженного присутствия – и уж точно не желая, чтобы Френсис увидел в таком виде его самого. И хотя Марка немного беспокоил собственный заскок – подобных переживаний с одноклассниками или с тем же Конрадом у него никогда не случалось, – но он придерживался своей тактики с маниакальным упорством.

Так что он натягивал кофту в полном одиночестве, поглощенный мучительными думами про текущее положение вещей, когда Френсис переступил порог раздевалки с вопросом:

– Что за траур в лице?

Марк оглянулся.

– А... Да так, задумался. Это чай? Черный? – Преувеличенная заинтересованность Марка содержимым стаканчиков не только не заглушила подозрительность Френсиса, но скорее лишь подкинула в нее дров.

– Черный, как твои думы. – Френсис поставил один из стаканчиков на деревянную скамью, поскольку Марк был занят тем, что пытался справиться с заевшей застежкой молнии кофты, и спросил. – И о чем думал?

– Да так, – повторил Марк. Закончив с молнией, он взял стаканчик за горячие бока.

– Мой любимый ответ, – прокомментировал Френсис. – Десять минут назад ты бегал и сверкал очаровательной улыбкой. А сейчас выглядишь так, будто в могилу хочешь лечь. Что на этот раз?

Марк кинул на него деланно-мрачный взгляд и показательно сипнул из стаканчика. Кипяточная жидкость, в которой едва ли чувствовалась чайная нотка, обожгла нёбо.

– Житейские несправедливости? – Предположил Френсис. – Террористические атаки? Скоротечность жизни и неизбежность смерти?

– Я думал о Реме.

– Вот и оставляй тебя одного, – вздохнул Френсис. – И что с ним?

– Да ничего, – Мрак отвернулся к шкафчику, чтобы снять с вешалки куртку.

– Зачем тогда ты о нем думаешь?

– Да ничего такого, о чем бы стоило говорить, – увиливал Марк, сам не зная зачем, поскольку не только знал, что его попытки обречены на провал, но также и то, что он и сам хочет обсудить с ним положение дел. Но при всем при этом ему также хотелось, чтобы Френсис проявил напор и вытащил из него информацию самостоятельно.

Френсис подтвердил его ожидания словами:

– Звучит так, будто именно об этом нам и следует поговорить. Ну, колись.

Марк показательно вздохнул. А затем пересказал разговор с Ремом, детали которого не упоминал прежде. Френсис слушал внимательно, и когда Марк замолчал, то уточнил:

– И что думаешь? Он недоговаривает?

По лицу Френсиса было неясно, склонен ли он сам допускать эту мысль, и Марк спросил:

– Тебе не кажется, как будто из Демира сделали козла отпущения?

– А как, по-твоему, все было?

– Я не знаю... Просто это странно, нет? Я помню Демира совсем не таким – а по словам Рема получается, что он был попросту зверь.

Френсис прислонился плечом к косяку двери между раздевалкой и коридором, а затем заговорил:

– Согласен, Рем парень непростой. На уме у него больше, чем на языке – это факт. Я бы тоже не воспринимал всё, что он говорит, за чистую монету. Но это не значит, что они всё выдумали. Я верю Мун, как минимум потому что врушка из нее никудышная.

В словах Френсиса не было упрека, но Марк все равно смутился.

– Я и не говорю, что она врет, но... – он уже и сам не знал, к чему клонит, и потому замолчал. Затем раздраженным жестом схватил лямку рюкзака. – Вот видишь! Поэтому я и не хотел начинать этот разговор!

Правды в этих словах было мало, однако теперь Марк и впрямь об этом жалел. Несколько мгновений Френсис с нейтральным видом наблюдал, как Марк сердито переминается на месте, а затем сказал:

– У меня идея.

– Какая?

– Узнаешь. Ты готов? Поехали. – Он развернулся и вышел в коридор.

Хмурый Марк проследовал за ним в лобби, а когда они вышли на улицу и направились к машине, сверкавшей рыжиной покрытия под холодным солнцем, то, продолжая гнуть свою линию недовольства, буркнул:

– Я не голоден.

– Тогда хорошо, что мы не в закусочную.

– А куда?

– Охладим твоё настроение. А то ты того и гляди вспыхнешь.

– Ты хочешь вылить на меня огнетушитель? – Мрачно уточнил Марк. – Там внутри как раз был один.

– Я придерживаюсь более гуманных подходов, – улыбнулся Френсис и на ходу разблокировал машину, стоявшую на дальнем парковочном слоте в гордом одиночестве. – Покажу тебе лучшее мороженое в городе.

От удивления Марк поскользнулся на заледеневшей кладке каменной дорожки и, скорее всего, грохнулся бы плашмя на спину, если бы Френсис не схватил его за плечо.

– Ты когда-нибудь убьешься ходить в летних кроссовках зимой, – прокомментировал он. – Знаешь, неспроста летнюю резину зимой меняют на шипы. Такая же история и с обувью.

– То же самое с мороженым! – Заявил Марк, в опасном мгновении неудавшегося падения зацепившись за предплечье Френсиса и не торопясь теперь его отпускать. – Зимой его меняют на шоколад и глинтвейн.

– Это почему?

– Чтобы согреваться. Мороженое в декабре? Слишком холодно, – заявил Марк с непоколебимой уверенностью в собственных словах, будто произносил всем известную аксиому.

На Френсиса это впечатления не произвело.

– Я уверен, ты не погибнешь от гипотермии от одного рожка. Но если ты такой формалист, то мы, конечно, можем подождать до июля.

Марк наконец отпустил его и изобразил шутливую рожицу.

– Ладно, один раз живем.

– Вот это мой бунтарь! – Френсис хлопнул его по плечу, прежде чем продолжил шаг к машине.

По дороге, в комфортном потоке ненавязчивого разговора под негромкие треки по радио, Марк окончательно решил, что они отошли от темы, поднятой в раздевалке. Они проехали Франфуртер Тор и повернули на Варшауэр Штрассе. Марк как раз оглядывал сквер вдоль дороги, полный гуляющих людей, которые наслаждались солнечным днем, когда Френсис вдруг сказал:

– Я думаю, в твоих догадках есть правда. Мне и самому кажется, что в этой истории кроется что-то большее. Что-то есть такое... – он закусил губу, задумчиво хмурясь на дорогу. Глядя на него, Марк весь превратился во внимание: Френсис выглядел так, словно что-то важное лежало у него на языке. – Такое, что не оставляет меня в покое, но что – я понять не могу. Словно какая-то тень падает на происходящее. Но я не могу найти то, что ее отбрасывает, сколько ни оглядываюсь. Но я все равно выясню правду.

Марк был признателен ему за эти слова, но кроме этого испытал также досаду, которую выразил словами:

– Я здесь два месяца, но мы как будто стоим на месте. Я до сих пор ничего толком не знаю. Сколько это будет тянуться, вечность?

– Ну, два месяца – это еще не вечность, и даже не похоже на ее начало. – Хмыкнул Френсис. – Послушай, всему нужно время. Ты даже к Тени еще толком не приспособился.

– И сколько еще ждать? – Проворчал Марк, отворачиваясь к окну. – И как именно я должен приспособиться? Мы только и делаем, что бегаем туда-сюда и проверяем сраные веномы.

– А ты думал, каждый поход будет приключением с новой зацепкой? Думал, к Рождеству уже вытащим твоего брата на поверхность? – С ноткой иронии спросил Френсис. – Жаль тебя расстраивать. Без шуток. Хотел бы я, чтобы это было так.

Марк уткнулся носом в воротник куртки, невидяще глядя на ручник между их сидениями.

– Но мы же найдем его, правда? – Глухо спросил он.

Френсис как раз остановился на красном светофоре и повернул к нему лицо.

  – Да, Марк. – Он вдруг протянул ему руку с оттопыренным мизинцем словно на перемирие. Следуя его жесту, Марк взялся своим мизинцем за его и нерешительно поднял глаза, в то же время ощущая теплый прилив надежды. Френсис смотрел на него с серьезной уверенностью во взгляде. – Если он все еще там, мы найдем его. Обещаю.