Глеб?
— Блять.
Коротко и ясно, что случился явный пиздец. Я надеялась, что сказала это тихо, но эхо, быстро разносящееся по подъезду, говорило об обратном.
Дверь открыл не незнакомец, а хорошо знакомый Глеб-меня-слишком-много-Остапович. Всё бы ничего, вот только Викторов был не в привычной одежде, в которой когда-либо ходил на работу в школу, мужчина был полуголым, придерживая розовое махровое полотенце на бедрах. Волосы были влажными, а с мокрой челки капала вода, скользя по крепким мышцам рук и рельефным кубикам на животе. Глеб Остапович неловко переминался с ноги на ногу, думая, что бы сказать. Из-под щели между полом и дверью, очевидно, в ванну шел пар, и я ненароком вспомнила Дымящиеся Амурские горы, сама не понимая почему. Похоже, у преподавателя вместо ванны была жаркая мини-баня, посиделкам в которой помешал мой приход.
— Эм, я тут...к репетитору, вроде как, — нерешительно сказала я, опуская взгляд вниз и поправляя съехавшую с плеча лямку рюкзака.
— А вы не Сергей... Я ошиблась, наверное?
— Нет, Астер, ты не ошиблась, — улыбнулся Глеб Остапович, отступая в сторону и жестом приглашая зайти в квартиру.
Нет, ну вы просто представьте, пришла к вам ученица, увидела в одном только полотенце, а потом ещё и соседи прошли и офигели. Так и посадить можно. Например, за совращение несовершеннолетних.
— Подожди его в гостиной, вторая дверь справа, — добавил мужчина, когда я зашла и наклонилась, чтобы снять промокшие кроссовки.
Глеб Остапович закрыл дверь и внимательно посмотрел на меня, после удаляясь обратно в ванну и по пути предлагая мне снять хотя бы сырую толстовку.
Я прошла мимо кухни, на которой находились, очевидно, сам репетитор и маленькая Ангелина. Девочка бросила в сторону меня взгляд а-ля «уберись отсюда, моя территория», но я старалась не придавать этому никакого внимания, следуя в комнату. Приземлив свой тощий зад на мягкий диван, на котором валялись детские мягкие игрушки и куклы, я принялась дожидаться репетитора, явившегося в гостиную спустя минут десять. Сев рядом со мной, брюнет, которого, вроде бы, зовут Сергей, извинился за ожидание и предложил пройтись по ранее изученным темам, чтобы понять, что повторить, а что стоит подучить.
Я не задумываясь кивнула, на самом деле находясь в некой прострации и не понимая, о чём мне вообще стоит думать. Правильным бы было занять все свои мысли геометрией, но в голове крутились лишь мысли о новости от Дианы, жуткое желание напиться вусмерть, а также картинка Глеба Остаповича, который встретил меня на пороге в полуголом виде. А, ну ещё к этому всему добавлялась тема для раздумий, почему двое взрослых мужчин живут в одной квартире вместе с маленькой дочерью Викторова.
Вполне логичным было бы предположить, что один из них просто-напросто выручает другого с жильём, но в голову лезла, так скажем, догадка, что вот-тот-самый-второй-вариант, к кому я питаю неопределённую слабость, всё-таки занятой. Ну, хотя бы не гомофоб, и то радует.
Но, когда прошло пятнадцать минут, откуда-то из глубины сознания выползла мысль, которую я упорно пыталась не воспринимать всё это время. В этот момент-то я поняла: в моей жизни разбивается не только телефон, а также надежды на счастливое будущее и воскресные посиделки в гостях у сестры.
Я мечтала, что закончу школу, пройду через все испытания, которые мне подкинет судьба, в университете, а после устроюсь на работу своей мечты.
Я спала и видела, как моя любимая старшая сестра, которая все свои юношеские годы посвятила мне, найдёт себе любимого человека, который примет её сына с такой любовью, словно он его родной, а сама я буду приезжать к семье в гости на воскресный ужин. Все вместе будем сидеть за огромным столом в гостиной, обсуждать, как прошла неделя, в то время как уже повзрослевший Олежка расскажет какую-нибудь смешную историю, которая произошла у него в классе. Я грезила о том, что он вновь почувствую то самое тёплое чувство в груди, когда я вижу свою семью, по которой скучала.
Видимо, не судьба. У жизни другие планы на меня, о которых меня никто не предупреждал и предупредить, в принципе-то, не мог. Кто-то свыше надсмехался надо мной, поочередно забирая у меня дорогих людей. Дианы не станет, возможно, всего через пару месяцев, и у меня также заберут мой маленький лучик света — Олега. И меня заберут, а куда — неизвестно.
Я делала всё то, что говорил репетитор, почти на автомате, даже не понимая, что тот спросил или попросил. Мозг выполнял одновременно две функции: решал задачи по геометрии и возвышал передо мной стену от реальности, медленно сводя с ума рассуждениями на болезненные темы. В комнату то и дело заглядывал Глеб Остарович, делая вид, как будто что-то забыл. Его волосы уже высохли, а сам он наконец-то приоделся в чёрные штаны и худи с горящем сердцем. Даже в этих вещах, как я и предполагала, преподаватель математики, и, по совместительству, директор одной из питерских школ, выглядел потрясно.
Как только мужчина подходил к двум занимающимся, вроде как, геометрией людям, из-за угла постоянно выглядывала маленькая Ангелина, жалобно прося отца пойти и поиграть с ней во что-нибудь. По видимому, девочка очень сильно ревновала из-за того, что папочка желает посидеть с малознакомой мной, обделяя свою единственную дочь вниманием.
Спустя час непонятно каких занятий, Сергей разочарованно вздохнул, понимая, что работы со мной будет очень много, ведь из десяти наилегчайших задач я решила всего лишь три. Это несомненно огорчало, но мне было (не)много наплевать. Да что уж там наплевать, мне было, проще говоря, очень сильно похуй сейчас на свою успеваемость, именно поэтому я, как идиотка, согласилась приходить к репетитору аж три раза в неделю, вместо одного, как обговаривалось ранее.
— Астер, на улице опять ливень, давай ты останешься и переждёшь? — резко раздался знакомый голос над самым ухом, а я дёрнулась от неожиданности.
Я бросила взгляд в сторону окна, видя, что на улице действительно льёт сильный дождь. Ну, и, собственно, что такого? Сюда же я как-то добралась под дождём, что мешает повторить маршрут обратно?
— Хочешь чаю? Бледная ты какая-то, заболела, что ли, — приговаривал Викторов, выходя из помещения за кружкой горячего чая.
Знал бы мужчина, что я бледная вовсе не из-за погоды, а из-за напряжённого дня, ужасающей новости и полуголого, блять, директора! Но, собственно, кого это волнует, кроме самой меня? Правильно, никого. Стоило бы запомнить и поблагодарить как-нибудь Викторова за его гостеприимность, но, возможно, не сегодня.
Время, казалось, тянулось слишком медленно, поэтому я, пытаясь отвлечься от тупого залипания на стену, подошла к миниатюрному кофейному столику, который более походил на какой-то пуфик для собаки или кошки, только стеклянный. На этом недо-столике стояла фоторамка со старой, чуть пожелтевшей с верхнего левого края фотографией. На ней был сфотографирован маленький, очевидно, мальчишка, которому тут год, от силы два. Мальчик широко улыбался, видимо, из-за того, что его рассмешили родственники. Он сидел на мягком кресле, сложив руки на груди, на одной из которых была повязана красная ниточка. Сидел он с таким видом, словно был уже совсем взрослый, и смотрел куда-то в сторону. За окном на фотографии стоял либо дождливый день, либо темный вечер...
— Вот и чай, — как-то радостно проговорил вошедший в комнату преподаватель, прерывая рассматривание фоторамки. Я обернулась на мужчину, замечая, как он изменился в лице, видя в руках у меня фото.
— Ты пока что пей, Астер, а я твой телефон принесу, да и выберем, что будешь на конкурсе петь, — будто не своим голосом проговорил Глеб Остапович, подойдя ближе и оставив чашку на столике.
— Глеб Остапович, — остановила я мужчину, когда тот был уже у дверей комнаты, — а это кто?
— На фотке? Так это я, — пытаясь совладать с собственным голосом, ответил Викторов, всё же удаляясь в противоположную от кухни сторону.
Я тихо хмыкнула, продолжив своё занятие. Улыбка мальчишки на фотоснимке была настолько живой и радостной, что я не удержалась и улыбнулась этой фотографии в ответ.
Это... Глеб Остапович в детстве? Да, что-то тут определённо было, даже не одна или две схожести, их находилась масса, но вот пара деталей, которые всё-таки заметила я, получше разглядывая фото, прямо говорили: «Это не твой преподаватель в детстве, тебя наебали». Я клятвенно пообещала себе, что обязательно спрошу и узнаю, кто это на самом деле, вот только не сегодня. Я всё успею сделать, у меня ещё столько времени впереди...
— Ты уже думала, какую песню хочешь заучить на конкурс? — вновь, будто из ниоткуда, появился в дверном проёме Викторов, двумя руками сжимая телефон и стараясь не смотреть в сторону фоторамки в моих руках.
— Да, думаю спеть на классике театр теней, — протянула я, мимолётом замечая при воспоминании строк, что сама-то в своих чувствах никому и не признавалась. Даже слова «я люблю тебя» в сторону родственников не шли с языка, хоть это и были самые родные люди на всей земле. Было слишком... неловко?
— Влюбилась, что ли, в кого-то, а? — игриво спросил Глеб Остапович, играя бровями.
Настроение у него заметно поднялось, а мысли, видимо, отошли от истории этой фотографии. Да и сама почувствовала какой-то прилив энергии, наконец-таки запирая все плохие мысли в маленькой каморке сознания.
Примерно полтора часа я и Глеб Остапович сидели на диване, обсуждая сначала приближающийся конкурс, а затем и всё остальное. Директор не уставал постоянно шутить, заставляя меня сгибаться от смеха пополам. Время близилось к девяти часам вечера и я решила, что стоит уже уходить, а не стеснять преподавателя. После таких душевных посиделок с директором, где-то в глубине зародилась маленькая надежда на то, что я всё же смогу подружиться с ним.
Когда я вышла на улицу, светило вечернее солнце. Оно не грело, но придавало какую-то уютную атмосферу этому городу и этим улицам. Несмотря на весь этот уют и душевность, домой идти не хотелось. Я не хотела разговаривать на тему болезни сестры, точнее ещё не была готова к этому. Нужно было время, которого ещё не было предоставлено. Мне нужен был человек, который смог бы меня понять и выслушать...
Маша.
***
Я завалилась в комнату к Маше, занимая весь её диван. Девушка сидела на полу и писала многочисленные сообщения Смирницкому. Я не знала, как начать разговор о том, что меня волнует, поэтому, как всегда делаю во всех ситуациях, тупо пялилась в стену, хваля строителей.
—Еша, может я всё-таки отвечу Диане? — ещё раз уточнила подруга, когда телефон прямо в её руках зазвонил. Я попросила Мэш не отвечать на звонки сестры, обещая объяснить всё позже. — Ну, я тогда ей отпишу, что ты у меня переночуешь, ладно? — не услышав ответа, предложила Русева, уже печатая сообщение.
Я перевернулась на бок, подпирая голову рукой и заглядывая через плечо в диалог. Спустя пару секунд сообщение Маши получило ответ. Диана просила передать, что они с Ол меня любят и ждут, а уже завтра маленький племянник отправится к отцу.
— Ну, тощая, теперь ты мне расскажешь, что произошло с тобой, раз ты так резко сорвалась ко мне на ночь? — залезая сверху на меня и кусая за руку, спросила девушка, а я опять-таки отвлеклась от своих депрессивных мыслей по типу: «Жизнь — дерьмо. Суицид — выход», позволяя себе отдохнуть в компании лучшей подруги.
***
Утро, конечно же, не получилось спокойным и приятным, именно поэтому я залетела в кабинет директора на дополнительные занятия не после пятого урока, а после пяти вечера. На удивление, мужчина был ещё на своём рабочем месте, разбирая огромную кучу всяких бумаг и качая головой в такт музыке в наушниках. Вы когда-нибудь видели директора школы, который сидел в полнейшей тишине и слушал музыку? А вот я видела!
Я, пару раз постучав о дверной косяк, осталась незамеченной, поэтому медленно подошла к рабочему столу и постучала по нему.
— Астер, твою ж налево! — как в фильмах ужасов, проорал Глеб Остапович. — Я с тобой точно поседею, ё-моё, — отложив телефон с наушниками в сторону и отодвинув документы, мужчина включил потерянный среди кучи бумаг ноутбук. — А теперь, извольте, вопрос: где ты была во время уроков?
— А чё скрывать-то? С Машей я была, спали после бессонной ночи, — еле заметно улыбнувшись, ответила я. Мне нравилось думать, что Глебу Остаповичу не всё равно, где была его ученица. — Может, всё-таки, позанимаемся насчёт моего выхода на конкурсе? — пробубнила я и густо покраснела, будто предложила что-то ну очень пошлое и противозаконное.
Директор, читая что-то на экране ноутбука, постоянно делал пометки на маленькие жёлтые стикеры. Спустя десять минут, проведенных в полнейшей тишине, я бесшумно прокралась к двери кабинета, собираясь его покинуть и оставить Викторова и дальше заниматься своей кучей дел, но Глеб Остапович в последний момент поднялся с места и, схватив ноутбук с собой, вышел вслед за мной, запирая дверь на ключ.
— Я тебя подвезу, — равнодушно проговорил Викторов, позже лучезарно улыбаясь. Я посмотрела на Глеба Остаповича глазами полными страха и волнения. — Во-первых, Григорий Иванович звонил твоей сестре, а она сказала, что ты ночь провела вне дома. Во-вторых, я хотел обсудить вчерашнее...
Я не имела сил спорить, поэтому лишь молча следовала за преподавателем, позже залезая в прохладный салон автомобиля и вдыхая приятный аромат кофе с корицей. На заднем сидении валялись детские игрушки и, очевидно, косметичка юной леди с прекрасным именем Ангелина. Я уже думала спросить, где дочь Викторова, но внезапно передумала, чувствуя наступающее напряжение в машине и возрастающее волнение перед поездкой домой.
Я не знала, готова ли я к тому разговору с сестрой и к тому, чтобы увидеть её печальный взгляд, но понимала: пусть уж этот разговор случится намного раньше, чем хотелось бы, но потом может быть уже слишком поздно. Я не смогу вечность бегать от этого неприятного факта, стоит всё принять. И, желательно, как можно быстрее.
Спустя тридцать мучительных минут задержек в пробках, чёрный матовый «Porsche» затормозил рядом с подъездом, на который я указала преподавателю, как только машина заехала во двор. Обещанный разговор так и не состоялся, поэтому я, что-то пробубнив напоследок, вылетела на улицу, забегая в подъезд. Завтра стоит не опаздывать на первый урок, которым поставили «любимую» алгебру.
Когда я зашла в квартиру, забрав ключи у Ани — мамы той самой Евы (подруги Ол) и, по совместительству, соседки семьи Астер, — Дианы дома не было, но, судя по всему, она ещё не уехала в Москву.
***
Вот уже подъехала «скорая помощь», а за ней также пожарные вместе с полицией. Кто-то из врачей застегнул Астер-старшего, терпеливо объясняя какому-то новичку практически отсутствие крови. Опытный мужчина, на вид сорока пяти лет, объяснял восемнадцатилетнему парню, что, скорее всего, отца ударило первым и он умер мгновенно.
— Мгновенная остановка сердца, — с речью говорит он. — Если сердце не работает, то нельзя истечь кровью: она не течёт, едва сочится.
Я не могу думать о том, что из отца сочится кровь, вместо этого я отмечаю, как же правильно всё произошло: папу ударило первым, так как он заслонил собой маму...и Диану?
Но ведь сестры не было в машине с родителями в тот день, когда они разбились. Девушка осталась дома со своей трехлетним сыном...
Я отворачиваюсь в замешательстве, чувствуя, как слёзы подступают к глазам, а комок к горлу.
А потом я просыпаюсь.
Свет, включенный мной на кухне, уже не горел, а дверь в комнату Дианы и Ол была прикрыта. Я заглянула в комнату, различая в темноте силуэт сестры на кровати. Когда глаза более-менее привыкли к темноте из-за зашторенных окон, я увидела, что сестра, видимо, даже не переодевалась, заснув прямо в своём платье в цветочек и джинсовой куртке.
Я и сама не поняла, как подошла к кровати и аккуратно стянула с хрупких плеч Астер-старшей куртку, после укрыв теплым пледом. Даже во сне Диана выглядела жутко уставшей, из-за чего мне хотелось как можно крепче прижать её к себе, но это я сделаю, пожалуй, завтра. На этом я и порешила, удаляясь с комнаты и закрывая дверь.
Дико хотелось пить, поэтому я бесшумно прошла на кухню и включила свет, замечая на кухонном столе коробочку с красной лентой.
Телефон.
«Есеньке».