Блять.
Диана припарковалась у первого из корпусов, дверь которого украшала еле заметная табличка «С новым годом!», которую не снимали последние лет пять. На стоянке, на удивление, не было машин, разве что серебристая «Audi». Нехотя выбравшись из тёплого салона автомобиля сестры и кинув ей пару слов на прощанье, я зашагала по каменной дорожке.
Дождь неприятно бил в лицо, и я натянула капюшон до самых бровей. Справа, со стороны той самой «Audi», послышался сдавленный мат, а после хлюпанье кроссовок по лужам. Я обернулась на инициатора шума и увидела директора, прикрывавшегося от настырного дождя кожаной папкой с, очевидно, документами. Мужчина сегодня был одет не так, как обычно: вместо чёрных брюк были спортивные штаны,а чёрная рубашка и чёрный пиджак сменились на мешковатую чёрную кофту.
— Ев, промокнешь и заболеешь, — крикнул преподаватель, заметив меня. Мне около минуты понадобилось на то, чтобы осознать, что зовут именно меня. — Ну, Астер, в школу-то идёшь? — остановившись, спросил Глеб Остапович, ожидая ответа.
— Ну, Глеб Остапович! — возмутилась я, направляясь ко входу в школу. — Меня зовут Есения, а не Ева. И даже не Лена, Екатерина или Ебобо какой-нибудь. Е-с-е-н-и-я.
— Зато, я погляжу, ты моё отчество запомнила, — усмехнулся Викторов, открывая и придерживая дверь, пропуская меня внутрь.
На первом этаже уже собрались ученики младших и средних классов, что-то обсуждая в своих компаниях и тем самым создавая общий шум. Я огляделась по сторонам и, не наблюдая ребят из класса, с которыми я иногда общаюсь, пошла по направлению к лестнице, на несколько шагов отдаляясь от директора.
— Есения, все ученики, кроме младших классов, ждут до пятнадцати минут, — с укором проговорил мужчина, ладонью проводя по намокшей папке и стирая капли дождя.
— Григорий Иванович разрешает отсидеться в кабинете, —безразлично ответила я, поправляя лямку сумки и старательно делая вид, что не слышу, как меня зовёт Лика. — Вы же понимаете, что я не буду бегать, как первоклашка?
— С твоим-то ростом тебе будет сложно притвориться первоклассником, —рассмеялся Глеб Остапович, сворачивая на втором этаже в левое крыло в свой кабинет. —После уроков жду вас с Машей у себя в кабинете, Астер.
***
Что делать, если твой телефон разбит, тебе хочется посидеть в интернете и тебя сильно заебала соседка по парте, которая, по-видимому, решила к тебе...подкатить? А если у тебя есть сим-карта с интернетом? Правильно, просто попросить эту самую соседку-чудовище, в народе именуемую Ликой, дать телефон на урок. Вот и я так делаю, изредка поглядывая на свою лучшую подругу, которую, в силу её знаний (и против её воли!), посадили за первую парту вместе с Кисловым. Весь урок с первой парты доносились приглушенные маты Мэш и её соседа.
Эх, два года... Так, о чем это мы? То есть учительница считает, что Маша и Артём двое умных, то я, чё, дебилка? Ну, да, я не особо сильна в физике, но не с Ликой же меня сравнивать.
— Ее-е-есь, — протянула брюнетка, отвлекаясь от зарисовки разноцветных сердечек на полях контрольной тетрадки. Ненавистное «Есь», похоже, въелось в мозг девушки, отказываясь заменяться любым другим прозвищем. — А пошли сегодня гулять?
— Ли, ты погоду-то видела? — хмыкнула я, откладывая смартфон на край стола. — Давай в другой раз, у меня дела вечером.
— Не хочешь гулять со мной — так и скажи, — фыркнула Лика, забирая свой телефон и почти бесшумно отсаживаясь на парту дальше.
Я, с протяжным стоном отчаяния, упала головой на свои руки, сложенные на парте. Как бы Анжелика не выводила меня из себя, у неё остались пару моих вещей. Во-первых, сим-карта с интернетом, во-вторых, пароли от страниц, а в-третьих, надежда на общение в интернете во время учебного процесса.Хочешь не хочешь, а извиниться стоит.
Я села в пол-оборота к однокласснице, которая силилась изобразить что-то типа заинтересованности в уроке, внимательно разглядывая Татьяну Алексеевну, будто видела её впервые.
— Ну Лика-а, — протянула я, кладя ладонь на руку девушки. Анжелика одёрнула руку, даже не посмотрев в сторону меня и делая вид, что совершенно не замечает меня.
Я мысленно перекрестилась, перекрестила этот кабинет, а также день-город-страну-мир-Вселенную, после чего позвала ещё раз:
— Ну Ли-и-ичка, милая, прости меня дуру, а?
Лика с самым наисерьёзнейшим видом глянула на меня, сводя свои идеальные, чёрт возьми, брови у переносицы.
Весь её вид показывал, что она не готова так просто простить такую «огромную» ошибку и ждёт ещё извинений. Ишь ты, какая обидчивая попалась мадмуазель.
— Прости, я правда хочу с тобой прогуляться, но у меня сегодня репетитор, — проговорила я, понижая голос, когда учительница физики сделала очередное замечание за шум и попросила девушку вернуться на своё место.
Я победно улыбнулась, когда брюнетка заняла своё место рядом и нехотя протянула свой айфон. Я быстро разблокировала телефон, пароль на котором мог подобрать даже первоклассник, сразу залезая в социальные сети и проверяя сообщения.
Red Moon 11:56
Я уже говорил, что бессонница — это издевательство ночи над человеком?
Та Самая 12:02
Это говорила я), а дождь — это Бог плачет)
Red Moon 12:03
Да уж, познавательно)) У вас там как?
Та Самая 12:03
Мёрзну в школе
Red Moon 12:04
Тожее ((Вот скажи, меня одного бесят бабы, которые видят, что погодка не ахти, но всё равно идут в юбках с голыми ляжками? А потом начинается: «Мне холодно, дай мне куртку»
Та Самая 12:06
Девушки* И ты про Настю?
Red Moon 12:07
А ты чё такая защитница против баб?
Та Самая 12:07
Идиот
Та Самая 12:08
А с Настей-то что?
Red Moon 12:09
Изменила мнение о себе за один вечер... прогулялись, а дома её «любимый парень» ждал. Поматросили меня, в уши вода попала ((
— Есень, через минуту звонок, — прощебетала соседка, положив руку на мое плечо. Я быстро вышла из диалога, после и со своей страницы. — Ты что, меняешь симки? — удивилась брюнетка, убирая всё со стола в свою миниатюрную сумочку, на что получила резкое и раздражённое «да».
После звонка я мигом метнулась к двери, прячась за угол, чтобы приставучая Анжелика не полезла ко мне. Я планировала переждать выход девушки, после чего со спокойной совестью ожидать выхода Русевой. Последние слова, которые я услышала от учительницы, были о том, что так ученики одиннадцатого класса будут сидеть до конца года, не имея возможности пересесть. В этот момент с первой парты послышалось синхронное «блять, сука», а после начался ну очень занимательный спор о том, сколько Вольт нужно записать в ответ. Пока я тихо угорала с этих остатков отношений, ко мне подошла Лика. Провести время с ней в компании совершенно не хотелось, да и сама девушка, кажется, это поняла, поэтому ушла, бросив напоследок, что подойдёт позже.
— Сука ты, Кислов, — чуть ли не прыская слюной от злости, прошипела подруга, выходя из класса и запихивая в рот какую-то печеньку в виде цветка. — Ну чё, швабра, мисс ми? Как лабораторную написала? — спросила Маша, чуть ухмыляясь.
— В смысле «лабораторную написала»? — опешила я, поправляя лямку сумки и заглядывая обратно в кабинет. Лаборант спокойно убирал все предоставленные инструменты и оборудование, а Татьяна Алексеевна любезно поинтересовалась, мол, хули, Есенечка, тебе тут надо. То есть, погодите, была лабораторная работа по, кажется, недавно пройденной теме, а я и не заметила даже? — Блять...
— Познава-а-а-ательно, — смеясь, протянула подруга, похлопывая меня по плечу в качестве поддержки. — Пошли, щас в столовую и на классный час, а потом на любимую химию к любимому преподавателю.
***
— Астер, швабра ты ушастая, — в очередной раз позвал Смирницкий, расхаживая по классу, — мне интересно, ты конные прогулки любишь также сильно, как говорить и сидеть в телефоне?
— В смысле конные? В смысле прогулки? — слишком удивилась я, кладя смартфон на край парты. — Мне Мэш сказала, что обычный поход с классом!
— Обычный поход — это для слабаков, Аст! — воскликнул Григорий Иванович, взмахивая руками. — Лошади, понимаешь, лоша-а-а-адки! — по-детски протянул мужчина, а я усомнилась, а точно ли этому преподавателю двадцать пять годиков от роду? Вроде взрослый человек, ей-богу.
Честно говоря, я внутренне радовалась тому, что смогу наконец-таки выбраться на конную прогулку, ведь лошадей я любила ещё с малых лет, а также пару годков занималась конным спортом. Но это занятие пришлось бросить, когда старшая сестра, родив сыночку, спихнула его в первое время на родителей, заставляя двух взрослых и двух детей тесниться в Воронеже, а также зарабатывать на обучение старшей дочери. Я постоянно проводила время именно со своим маленьким племянником, пропуская прогулки на лошадях. А теперь, спустя столько лет, вновь взобраться на лошадь и прогуляться со своими более-менее друзьями, с которыми училась уже одиннадцатый год, казалось сущим раем. Я действительно была невъебически сильно этому рада.
— Аа-а-аст, я тебя сейчас закрою тут, — сказал классный руководитель, звеня ключами от кабинета и возвращая меня в реальность.
Ну, круто, я ещё и остаток классного часа пропустила. Я же давно так не залипала и не выглядела, как минимум, глупо, пора исправляться!
Откуда-то из толпы учеников, которые разносили кирпичик за кирпичиком стены этой школы, возник (кто бы сомневался) Глеб Остапович, с громким заявлением: «Смирницкий, паскуда, вызываю тебя чай пить». Увидев офигевшую от сложившейся ситуации меня, Викторов широко улыбнулся, прошептав Григорию Ивановичу, чтобы тот закрывал кабинет. Я, услышав это, тут же подскочила с места, быстро сокращая расстояние от последних парт до двери, которая захлопнулась прямо-таки перед моим носом.
— Сука, — прошептала я, слыша, как два смеющихся голоса утопают в пучине криков учащихся.
Из-под одной из задних парт второго ряда послышался стук и сдавленный мат. Через мгновенье из-под стола появилась светлая макушка Мэш, которая рукой потирала, вероятно, ушибленное место. Девушка, заметив меня, радостно улыбнулась, поднимаясь с пола и отряхивая джинсы.
— Теперь у нас есть целых пятнадцать минут в тишине, а если повезет, то и веская причина отсутствия на уроке, — воодушевленно проговорила Русева, усаживаясь на первую парту и бросая на неё свой рюкзак.
А вот я не особо-то разделяла её воодушевленность и радость, но что поделать, волей не волей, как говорится...
— Поспать, что ли? — спросила подруга, используя свой рюкзак, как подушку.
В отличии от девушки, я совершенно не знала, чем можно заняться в резко освободившиеся пятнадцать минут. А отпустит ли их с этого кабинета Григорий Иванович? Конечно, отпустит, по-другому и быть не может. Хотя, это же Смирницкий, а он может всё.
Спустя, как показалось, десять минут я раскрыла глаза и обнаружила, что нахожусь в кабинете не с Машей, а с Викторовым Глебом Остаповичем, который что-то печатал в телефоне, то и дело хмурясь. В коридорах уже не шумели, наоборот, стояла полная тишина, а значит урок уже начался. Я тихо выдохнула, залипая взглядом на преподавателе, который постоянно облизывал свои пересыхающие губы. Я толком и понять-то не могла, хотя пыталась, почему при виде директора в моей груди разрасталось какое-то тёплое чувство, а в животе было что-то такое, что люди привыкли называть бабочками. На самом деле я назвала бы это спазмом, вызванным несвежей шаурмой, купленной в палатке у Ашота. Кажется, когда-то я так уже говорила.
Я внимательно смотрела на своего преподавателя математики, пытаясь найти хоть парочку минусов. Ну, хоть один, ну же. И всё же, спустя неопределённое количество времени, я нашла пару минусов, которые так или иначе раздражали мозг:
1. Что бы ни надел на себя этот дохуя сексуальный мужчина, он всё равно будет выглядеть невероятно (да будь он в ебаном мешке из-под картошки, и то красиво).
2. Даже если мне ну очень захочется быть с Глебом Остаповичем друзьями, это вряд ли получится.
3. Викторов так и не запомнил имени своего, как он говорит, любимой ученицы, хотя прошёл почти месяц учебы.
4. У Викторова есть маленькая пятилетняя дочь.
4.1. И жена (?)
5. Мужчина старше меня на целых... а на сколько вообще?
— Глеб Остапович! — резко пронзила тишину я, а директор дёрнулся на месте и еле слышно выругался. — А вам сколько лет?
— Двадцать семь, Астер, — спустя пару минут, немного придя в себя, ответил преподаватель, — и я из-за тебя, ей-богу, чуть седым в свои годы не стал.
— Седой из вас не очень, а лысый тем более, — посмеялась я, потягиваясь после, как очевидно, сна. — А почему я здесь, собственно, сплю? — спросила я спустя мгновение, когда мне уже успела надоесть секундная тишина. Я скинула с парты портфель, мысленно молясь, чтобы там не было ничего бьющегося, но быстро вспомнила, что бьётся в моей жизни только телефон. Глеб Остапович, кажется, даже не собирался отвечать мне, продолжая зависать в своём телефоне и писать многочисленные сообщения.
— Ну Гле-е-е-еб Остапо-о-о-ович, ну где Мэш? — откашлявшись для привлечения внимания, по-детски протянула я.
Я не я, если не подавлюсь собственной слюной и не начну закашливаться, чуть ли не задыхаясь. Я распласталась на парте, непрерывно кашляя и смеясь со всей комичности ситуации. Хотела поговорить по-человечески, а получилось по-тупически, как всегда. Викторов исподлобья глянул на меня, вздыхая и про себя спрашивая, за что ему на голову свалилось это "двухметровое" чудо, а затем подошёл к страдающей и постучал меня по спине, дожидаясь, когда кашель пройдёт.
— Я надеялся, что ты поспишь, выспишься и, глядишь, перестанешь опаздывать на мои уроки, — опираясь о парту, за которой сидела я, наконец ответил на заданный вопрос директор. — А ещё я хотел обсудить этот конкурс... живая кто-то там, — проговорил мужчина, нахмурившись и, вероятно, пытаясь вспомнить название конкурса.
— Классика, Глеб Остапович, — подсказала я, по-прежнему лежа головой на парте и уже прикидывая, какую нудную лекцию о выступлениях придётся мне выслушать от преподавателя, который, как и все другие, «всё знает».
— Думаю, можно взять песню «Горница». Могу хоть все ее песни спеть?
— Уж все-то не требуется, Ева, — рассмеялся Глеб Остапович, отходя обратно к своему столу и ловя стон отчаяния. — Вот почему, Астер, я могу запомнить имя чуть ли не всех людей, появляющихся в школе каждый день, но только не твоё? — с наигранным раздражением спросил Викторов, постукивая пальцами по столу.
— Стебётесь? — предположила я, поднимая голову и складывая руки на парте как прилежная ученица-первоклассница. — Запишите, что ли, куда-нибудь.
***
Я сделала два больших глотка, осушая бутылку минеральной воды ровно наполовину. После пятого урока погода на улице, на удивление, резко наладилась, подарив ученикам сентябрьскую жару. Жара как будто говорила, злобно усмехаясь: «Давайте, испекитесь в школе за два урока, а потом я дождём ливану, я ж Питер».
В актовом зале, куда спустился весь мой класс (ну или его половина), было полно ребят средней и старшей школы, именно поэтому мне пришлось расталкивать людей, чтобы найти себе свободное место для ожидания конца своих мучений. Ну, блин, зачем в одиннадцатом классе лекция о вреде наркотиков, алкоголя и сигарет? Вот и я не понимала, поэтому, заткнув уши наушниками с громкой музыкой и прикрыв глаза, я поудобнее устроилась на стуле, соприкасаясь локтями с соседями по обе стороны, которые, между делом говоря, тоже дремали. Спустя, примерно, две с половиной песни, девушка, вроде бы из десятого класса, сидевшая справа от меня, поднялась со своего места, нечаянно цепляясь краем своей сумки за белый провод от наушников и выдергивая их из ушей.
— Прости, — коротко бросила она, даже не оборачиваясь.
Я улыбнулась, мол, ничего страшного, и уже собиралась продолжить прослушивание музыки, как вдруг заметила ноги, обтянутые в чёрные спортивные штаны. Выдернув штекер от наушников из телефона Маши, я подняла взгляд на учителя, который широко улыбался. Мужчина сел на недавно освободившийся стул рядом со мной, смотря на специально приглашённого инспектора по делам несовершеннолетних.
— Астер, ты чё, спать собралась? — строго уточнил Викторов, всё же бросая взгляд карих глаз на меня.
Брюнет здоровался с проходящими мимо учителями, которые не упускали возможности и задавали вопрос, мол: «Почему вы, директор, сидите среди учеников одиннадцатого класса?» Викторов вежливо улыбался в ответ, отчего мне хотелось либо также улыбаться, либо блевануть (я ещё не определилась), а затем преподаватель объяснял, что сел рядом с Смирницким. Но Григорий Иванович-то сидел на ряду дальше, держа за руку засыпающую на его плече Машу, которая без остановки твердила что-то типа «бля».
Я сочувствовала классному руководителю, ведь эта девушка могла вывести из себя всего за одну минуту, но, видя счастливое лицо и искренние эмоции Смирницкого, когда Мэш рядом с ним, я была очень рада, что эти двое нашли друг друга.
А вот самой мне не везло с моей второй половинкой, ибо один человек, к которому я, возможно (!), испытывала симпатию или, скорее, привязанность, жил по-любому в тысяче километров, ибо это ж матушка-судьба, которая проще скажет: «Хуй вам, а не рядом жить», чем подарит людям счастье. Ну, а другой мужчина, чувства к которому были такие же неопределённые, но явно без привязанности, был по-любому гомофобом. Или занятым. Возможно, занятым гомофобом.
Вот так вот сильно жизнь не любила меня беднягу.
После всех своих, как казалось мне, долгих раздумий, на самом деле длительностью не больше двух минут, я заметила, что инспектор начал свой рассказ, иногда указывая на какие-то детали, изображённые на плакатах, а директор, сидящий рядом, яростно что-то печатал в телефоне. Разглядеть, кому мужчина писал, я не смогла, так как телефон то и дело трясся в руках от скорости набора, а буквы сплывались в одну лужу. Да и не особо хотелось узнавать, кому пишет, я видела, что сообщений было отправлено уже огромное количество.
— Глеб Остапович, а вот почему перо голубя, когда только-только отпало, не горит? — резко задала свой вопрос я , не понимая, зачем вообще это спросила. И не суть, что я хотела спросить о том, почему директор сел рядом со мной. Это ж так интересно, но уже не так важно.
— Оно ещё живое, — заблокировав смартфон, ответил Глеб Остапович. Он чуть развернулся ко мне, убирая телефон в карман штанов, и сложил руки на груди.
— В смысле живое? — остолбенела я. — В смысле живое, бля...блян, — повторяла я, смотря на преподавателя и ожидая объяснений.
— Ну, смотри, как мне рассказывала одна моя знакомая, то в перьях же есть кость, которая питает этот, так скажем, волосяной покров, — разъяснил Викторов, но у меня ещё остался вопрос. Директор видел это в моих глазах, поэтому, проведя рукой по волосам и глубоко вдохнув, сказал: — Спрашивай уже.
— Но если человека бросить в костёр, то он загорится, ну, — быстро протараторила я, смотря своими зелёными глазами прямо в душу, отчего мужчина нервно поёрзал на стуле.
— Не-е-ет, сначала загорится одежда и волосяной покров, затем луковицы волос, а затем уже ожоги и смерть, — как можно непринуждённее и тише сказал преподаватель математики, теребя красную нить на запястье, которая еле выглядывала из-под рукава огромной худи. — Если, конечно, человека высушить, к примеру, как сухарь из хлеба, то он загорится... ну, это, прям как шапка меховая, — усмехнулся Викторов, подытожив свой рассказ.
В этот момент за дверью прозвенел звонок, означающий, что урок закончился, также как и посиделки в актовом зале. Смирницкий разбудил Машу, а я быстро проскользнула мимо Викторова, услышав вслед что-то типа «после уроков». Хотелось поскорее зайти во «Вконтакте», а для этого нужно бежать к общежитию, где есть открытый WiFi. Заодно и покурить можно было, если там не будет Лины и уборщицы с тряпкой-битой. В эту реку я за сегодня дважды не зайду, ну уж нет.
Быстро перебежав дорогу и поднявшись на третий этаж в общаге, я поймала точку доступа, вводя данные для входа. На странице было полно оповещений, которые разрывали телефон подруги непрерывной вибрацией.
«Вибратор», — пошутила бы я, если б у меня было на это время.
В ответах я узнал, что на лекции одноклассников пробомбило и они оценили все три тысячи триста одну сохранённую фотографию. В сообщениях висело всего пара новых: по несколько сотен в фандомных беседах, три в беседе класса и шестьдесят одно от Ред Муна, который писал всё по типу: «Ты где, заебала шараёбиться без меня». Прочитав все гневные сообщения от интернет-друга, я незамедлительно получил новое.
Red Moon 15:12 Смотрите-ка, кто в сети!
Та Самая 15:13
Я не говорила, что разбила телефон? И ваще, чё психуешь, всего 3 урока не списывались
Red Moon 15:13
3 УРОКА!!!
Та Самая 15:14
Меня б дольше не было, прост курить хочу
Уведомление о том, что сообщение прочитано, пришло спустя, наверное, секунду, а вот ответа не было ещё минуты три-четыре. Я уже успела потерять надежду, вновь её найти, а затем и обратно упустить её, ругая себя за то, что оттолкнула своим курением от себя человека.
Когда я уже собиралась блокировать телефон и идти в школу на ненавистную историю, мне пришёл ответ.
Red Moon 15:17
[Фотография]
Вот, что у меня есть. Могу это использовать, солнце))
На прикреплённой фотографии было мужское тело. Ну, как мужское тело, его малая часть... Оголённый торс мужчины с рельефными кубиками, чуть приспущенные джинсы, из-под которых виднеются белые боксеры с надписью «Hollister». Сильная мужская рука, с выступающими венками, тянет за один конец ремня, как бы намекая, что скоро этот ремень будет снят и оставит пару следов на ягодицах.
Дыхание сбивается, но я всё же набираю ответное сообщение, стараясь унять нарастающую от возбуждения дрожь.
Та Самая 15:19
Спасибо, а мне тут ещё историю сидеть и допы, как бы:D Я уже нафантазировала себе... падла ты, Мун
Red Moon 15:19
Беги на историю, сладенькая))
Та Самая 15:20
Только не говори, что у тебя всё
Red Moon 15:21
Алгебра и допы))
***
Уже около двадцати минут я, устроившись на мягком диванчике в углу кабинета директора, слушая непрекращающийся спор Глеба Остаповича и Мэш о том, какую песню надо взять за основу выступления. Преподаватель предлагал, хотя нет, даже настаивал на классике, ссылаясь на название конкурса, в то время как Русева была непоколебима и пыталась заставить Попова согласиться на современную музыку, утверждая, что конкурсу нужны новые обороты. Раз в три минуты запрашивалось мнение самой меня, но я лишь иногда пожимала плечами и вновь погружалась в исследование рисунка на стенах кабинета.
Эти стены, наверное, строили ну очень хорошие строители, потому что я была уверена на все сто процентов, что эта стена самая ровная в этой школе.
В коридорах слышались редкие шаги и хлопки дверей: уборщицы мыли кабинеты. В кабинет изредка заглядывали учителя, поинтересоваться, что тут за шум, а иногда и заносили какие-то бумаги, забрать и отнести до директорского стола поручалось, конечно же, мне.
Я дочитывала уже сорок седьмую страницу, в то время как рядом со мной по обе стороны сели Глеб Остапович и Маша. Преподаватель углубился в чтение главы, а подруга, опустив голову на мое плечо, отчаянно простонала. Я поняла, что спор всё ещё не окончен и эти двое решили подключить третью сторону в лице зеленоглазой. Внутренне я помолилась всем Богам, чтобы они чуточку ускорили время, ведь эти «занятия», по договорённости, должны были окончиться в половину пятого вечера. Хотя, до этого времени осталось от силы пять минут, поэтому я вполне спокойно могу уходить.
Впихнув в руки директора книгу, я быстро попрощалась и вылетела из кабинета.
— Аст! — крикнула Русева, выбегая следом и догоняя меня у лестницы. — Ты чё вылетела, как раненная пташка? — удивилась подруга, закидывая руку на плечо, пока я шла на три ступеньки ниже её самой.
— Слишком много на сегодня Глеба Остаповича! — очень громко воскликнула я, взмахивая руками.
У меня действительно была чертова передозировка этого Викторова, хотелось быстрее выбраться из этого здания школы. Как только я вышла на улицу, в лицо ударил мелкий дождь, на который, конечно же, мне было плевать. Я, не замедляя шаг, пошла по направлению к своему дому, оставляя подругу без прощания стоять на пустом и мокром крыльце. Но вот то, что из окна директорского кабинета, находящегося на втором этаже, на быстро уходящую меня смотрел Глеб Остапович, дверь к которому Маша забыла прикрыть, из-за чего он слышал восклицание, я и представить не могла.
Я желала скорее очутиться дома и написать Реду, который за полтора месяца стал родным человеком. Уж он-то поймёт, а если надо, то и развеселит меня.
Подобные мысли заставили меня двигаться быстрее, поэтому дома я уже была спустя двадцать минут, вместо привычных сорока-пятидесяти. Скинув рюкзак прямо у порога, я прошла прямиком в свою комнату, усаживаясь за рабочий стол у окна. Спустя шесть тщетных попыток врубить старенький ноутбук, Я услышала приветственное сообщение и мелодию запуска. Как только социальная сеть была открыта, я прочитала сообщение.
Red Moon 16:41
Такое чувство, что я слишком... пугаю? неприятен?
Та Самая 17:03
идиот?
Red Moon 17:05
От меня бегает человек. Ну, ему, скорее, неприятна моя компания ((
Та Самая 17:06
та же ситуация. только бегаю, наверн, я. даже не понимаю, почему
Red Moon 17:06
Это очень... сложно?
Та Самая 17:07
ещё как
Red Moon 17:09
Кстати, хочешь прикол?
Red Moon 17:10
Настя из-за меня типа бросила своего парня:D
Та Самая 17:10
гордись, студент!
Red Moon 17:11
Не студент))
Та Самая 17:11
это сарказм был, алло
— Мама, Еся дома! — раздалось у меня прямо над ухом и мне показалось, будто я оглохла.
Маленький Олег обвил мою шею руками, желая обниматься, именно поэтому мне пришлось обернуться и, сняв мальчика с принесённого ей стула, обнять в ответ и подарить искреннюю улыбку.
— Ты сегодня очень долго, Есь, — пробормотал Ол, усаживаясь поудобнее на коленки ко мне.
— У меня скоро конкурс, милый, — объяснила ситуацию я, не углубляясь в подробности и не упоминая, что, в принципе, тупо полчаса читала, краем уха слушая спор.
— А я скоро поеду к папе! — то ли с радостью, то ли с радостью вперемешку с грустью рассказал мальчик, а в дверном проёме появилась Астер-старшая, жестом подзывая на кухню.
Я поняла — дело близится к скорому отъезду Дианы в Москву. И, конечно же, младшей мне никто ничего не расскажет. Всё потом, постоянно приговаривала сестра.
Я молча прошла вслед за Дианой на кухню, наблюдая, как та, ругаясь, мигом подбежала к дымящейся сковороде, на которой, по всей видимости, подгорали котлеты к ужину. Я, тихо хмыкнув, прошла к столу и села на стул, хватая лежащий на нём телефон сестры и залезая в интернет.
К тому времени, когда девушка уже расправилась с испорченным ужином в виде рыбных котлет, которые так любил ее Ол, а сама я их терпеть не могла, я уже успела посмотреть кучу фан-видео.
Астер-старшая достала из холодильника молоко, разливая по двум чашкам и намекая, что разговор будет достаточно серьёзным. Да, это чудная идея семьи — молоко, за которым следует наисерьёзнейшая тема разговора.
— Есюш, — начала девушка, обхватывая холодную чашку с надписью «любимая сестра», — у меня... врачи обнаружили у меня опухоль мозга, Есь, — быстро пробормотала Диана и её голос дрогнул.
Я не сразу уловила суть сказанного, а позже подавилась глотком молока. Казалось, сердце пропустило удар, так же говорят в подобных неожиданных и волнующих ситуациях?
— Есения? — нерешительно позвала сестра, протягивая свою руку к морей руке, которая спокойно покоилась на столе.
Как только тёплые пальцы коснулись руки, я резко отдёрнула её, прижимая к груди и глядя на девушку ошарашенным взглядом. Мысли путались в голове, но одна будто светилась неоновой вывеской: у Дианы опухоль. Чертова опухоль мозга, которая медленно, но верно забирала у меня сестру, а у маленького Олега маму. Стоило бы расспросить девушку обо всём, может быть не всё так уж плачевно, тем более сестра пыталась достучаться до меня, а я будто выпала из реальности.
Я не знаю, как долго я просидела так, прижав руки к груди и смотря в никуда пустым взглядом, чувствуя, как комок подступает к горлу. Внутренне я оплакивала свою жизнь, которая катилась на какое-то дно, хотя, раньше казалось, что дальше уже некуда, а внешне Диана лишь видела будто манекен, на который повесили одежду из старой коллекции.
Астер-старшая подошла ко мне, приобнимая за плечи и вытирая выступившие на глазах слёзы тыльной стороной ладони, тихо что-то приговаривая и объясняя, но я не слышала. Я не хотела слышать, мне хотелось уйти и обдумать всё хорошенько, принять информацию.
— Диан, — наконец проговорила я чуть осипшим голосом, поворачиваясь и выпутываясь из нежных объятий старшей сестры, которых мне будет определенно не хватать. — Диан, я... п-пойду, — добавила я, резко поднимаясь со стула и покидая кухню.
Девушка вышла следом, догоняя меня у дверей комнаты, но я лишь прикрыла ту самую дверь прямо перед её носом, будто в тумане разыскивая свою толстовку и припрятанную пачку сигарет. Когда все нужные, как казалось на этот момент, вещи были найдены и взяты, я стремительно вышла из комнаты и прошла в прихожую, игнорируя сестру и маленького Олега, который даже не подозревал, что случилось, и хотел поиграть с горячо любимой мамой и не менее любимой тетей. Натянув на ноги почти промокшие под дождём кроссовки, я схватила рюкзак и, бросив тихое «я к репетитору» и не узнав собственный голос, выбежала из квартиры.
***
Я стояла около подъезда репетитора, скуривая последние сигареты в пачке и греясь под вечерним солнцем Санкт-Петербурга. Я думала, что я уже привыкла к переменчивости погоды этого города, но сегодняшний день меня переубедил в этом. Ещё буквально четыре минуты назад на улице поливал ливень, не оставляя на мне ни единой сухой нитки, зато сейчас выглянуло жаркое солнышко, будто возвращая жителей в жаркое лето.
Идти к репетитору совсем не хотелось, но я считала это нужным. Глядишь, получится отвлечься хотя бы на час. Да, я успокаивала себя этой мыслью, хоть и не особо-то верила в эту идею.
— Сука ты, Питер, — выругалась я, когда почувствовала, как начинает капать дождь, а небо затягивается тучами. — И ты, жизнь, сука, — добавила я полушепотом, выкидывая скуренную до фильтра сигарету в ближайшую лужу.
Вышедшая из подъезда бабушка, раскрывая свой старенький зонтик, неодобрительно посмотрела на меня, отрицательно качая головой и окончательно разочаровываясь в нынешней молодёжи.
Время близилось к шести часам вечера, поэтому следовало уже подниматься на двенадцатый этаж к квартире того самого репетитора. Но, если идти за семь минут до назначенного времени, могут подумать, что я вечно опаздываю (а опаздываю я только на уроки математики) и пришла аж за полчаса до занятий. Прийти за пять минут — опять-таки, боюсь опоздать и пунктуальна, а я совершенно не такая. Прийти впритык — опоздала.
Наплевав на всё, я в несколько шагов преодолела расстояние до подъезда, пропихиваясь перед открывшим дверь мужчиной. Лифт, вопреки ожиданиям, и был, и работал, поэтому буквально через полторы минуты я уже стояла у дверей нужной квартиры. Нажав на миниатюрную кнопку звонка, я услышала громкий сигнал звонка.
За дверью послышался хлопок, а затем шарканье, похожее на шарканье тапок по ламинату. Дверь открылась, а я, мягко говоря, охуела.
— Блять.