Глава 16
Громкий хлопок. Ламия закрыла за собой и мужем дверь, приказав страже сопроводить раненую девушку, с изуродованным лицом к лекарям. Феликс подошел ближе ко столу жены и оперся о дерево двумя руками, в попытке взять себя в руки и вернуть хладнокровие.
— Это ни в какие рамки уже не входит, Ламия. Эта тварь приучила нашу дочь называть ее матерью в наше с тобой отсутствие. Если бы я не решил без предупреждения навестить Каллисто на занятиях, то до конца был бы в неведение. Я закрывал глаза на то, что она постоянно поправляет меня в общении с моей дочерью. Но это. Тебя совершенно не заботит, что Каллисто называет мамой другую женщину!
— Я не понимаю столь бурной реакции. Сольха с раннего детства, когда нас не было рядом, заботилась о нашей дочери. Она ее няня. И в отличие от нас, единственная, кто никогда не причиняла Каллисто боль. Возможно, ее отношение больше напоминает материнское, чем мое. Каллисто никогда не была не почтительной и продолжала нас любить и уважать. Хватит искать повод выместить свою злость за осознание, что Каллисто не будет в будущем привязана к тебе. Мы оба знали, что так будет, когда начали воспитывать Каллисто будущей герцогиней.
— Тебе легко говорить. Твое время с ней не вечно. А я? Я буду жить и знать, что все, с чем я ассоциируюсь у моего ребенка - это наказания и вечные придирки, несмотря на все мои старания.
— Старания? Ненужные ей подарки в виде побрякушек и тряпок. и нежные слова не перекроют боли от наказаний. Не смеши меня, Феликс. Ты знал, на что идешь. У нас нет другого выбора.
— А из-за кого это все? Не из-за тебя и того ублюдка Ахане за нашими спинами шепчутся? Не из-за его выродка, которого ты не только в живых оставила, но еще и позволила стать законным членом семьи и носить фамилию Блэк. Нашу дочь, наш венец, нашу плоть и кровь постоянно сравнивают с ним. Говорят, что этот выродок мог быть на месте Каллисто. Его жалеют, а на нашу дочь пальцами тычут, как ей повезло. Этот позор уже лег на наши плечи, и я не дам, чтобы Каллисто он очернил. Поэтому я и делаю все, чтобы она знала цену ошибке.
— Каллисто любит брата. Она не слушает грязных языков. Я уже тебя не первый раз предупреждаю, чтобы ты перестал злословить о Луане. Ребенок не виноват в грехе отца.
— А моя дочь в чем виновата?!
Феликс обернулся на Ламию. Их тон постоянно повышался, и теперь они кричали в надежде донести свои мысли друг другу. Ламия сделала шаг назад и сжала руки. Феликс подошел к ней ближе, заглядывая в красные глаза, который блестели.
— В чем вина Каллисто? М? Да, за ошибки я наказываю. И, как ты сказала, я задариваю ее совершенно бесполезными вещами, и говорю много нежных слов, что не перекроют боль. Но я, по крайней мере, говорю, что люблю ее. И говорю это прямо ей. А что ты делаешь, Ламия? Ты говоришь ей, что любишь? Ты часто обнимаешь ее? Целуешь? Желаешь на ночь сладких снов? Нет. Знаешь, что ты делаешь? На глазах Каллисто постоянно нежничаешь с выродком, кто никак с тобой не связан. А перед сном вы беседуете у жаркого камина. С Каллисто после ее пятидесятого дня рождения Ты хоть раз устраивала такие вечера? Нет. Ламия, ты вообще понимаешь, что она твоя дочь. Видимо, поэтому она и назвала ту девку мамой.
Ламия закрыла глаза. По бледной щеке стекла одинокая слеза, которую герцогиня быстро стерла.
— Феликс, как ты и сказал, мы отличаемся. И не только в условиях, но и в любви к Каллисто. А Каллисто никто не любит сильнее, чем я. Я выносила ее, родила, выкормила, держала на руках все ее младенчество, не отлипая. Я до сих пор ощущаю от неё тот молочный запах, что исходит от грудничков. Я не забыла, какой малюткой она была, и Каллисто для меня навсегда ею останется. Хотела бы, чтобы те моменты не пролетели так быстро. Чтобы она как можно дольше оставалась малышом. Предположим, того дня, когда мы приняли решение, не было. Я по-прежнему дарю Каллисто лишь любовь, провожу с ней время, а Каллисто продолжает расти нежным ребенком. Минует день ее совершеннолетия, а после наступит час, когда придет время передать титул. Любящее своих родителей чадо, не подготовленное к суровой реальности, не подходящее для этого мира, нежное, как белоснежный пион. Сможет занести руку с мечом над головой матери?
Ламия прошептала последние слова. с болью, силу которой ощутил и Феликс.
— Знаешь, как мне было больно пронзать сердце Эриды, которая меня не любила никогда. Она ненавидела меня. Лютой ненавистью. Я была ей как кость в горле. Нежеланной. Напоминанием, что ради моего рождения она должна была выйти за нелюбимого, из-за чего любимый покончил с собой. И прекрасно зная это, мне было больно убивать ее. Я не хотела этого. А знаешь, когда стало больнее? Когда я поняла, что, несмотря на ненависть ко мне, в битве она лишь создавала видимость сопротивления. Она не собиралась меня убивать. Каллисто будет тяжелее в тысячу раз, потому что она чувствует мою любовь даже без знаков внимания. Ее нежное сердце разобьется на тысячи осколков, как мое, пока его не восстановит любимый, чтобы потом разбить еще безжалостнее. Будет больнее в тысячи раз.
— Я думал, ты не веришь в проклятье.
— Не верила, пока не ощутила на собственной шкуре и поняла, почему второе проклятье, из-за которого наследник должен убить предшественника, появилось. Феликс, ты когда-нибудь думал о смерти?
— Никогда. Я люблю свою жизнь.
— А я свою ненавижу. И в этом и есть проклятье. Я хочу умереть, но не могу покончить с собой. Потому что являюсь герцогиней. Прародительница тоже хотела отправить свою душу в небытие, но Люцифер обратил ее в демона. Ему нужна была шахматная фигура, что будет держать его власть и управлять суровой территорией. Как и Асмодей с Левиафаном. Но она с разбитым сердцем желала лишь скорой кончины. Тогда он наложил проклятье. Убить ее мог лишь наследник или кто-то с королевской кровью. Два проклятья сплелись идеально, дополняя друг друга. Нашу душу уничтожают любимые люди, а тело собственный ребенок. Родиться с кровью Блэк вот настоящее наказание небес, которые я проклинаю. Не привязывайся к Каллисто, не желай ее любви. Феликс. Ты можешь существовать вечность. И в этом, я тебе не завидую.
— Почему? Если бы не проклятье, ты бы смогла быть с дочерью всегда.
— Из-за второго проклятья, я никогда бы не осталась в живых после измены Ямиля. Проклятье Люцифера помогло мне встретить Каллисто, и я благодарна, что умру от ее рук. А не завидую я тебе, потому что ты на себе испытаешь самую страшную и сильную боль, которая может произойти. Я правда не понимаю, почему ты до сих пор не осознал этого.
— Проклинаешь меня?
— Нет, раскрываю тебе глаза. Ты сказал, что мое время с ней не вечно, но пойми, что и твое тоже. Несмотря на твой эгоизм, и первостепенную любовь к себе, Каллисто ты любишь, как и я, больше всего на свете. А увидеть смерть своего ребенка, и пережить его это самое страшное, что может произойти с родителем.
Феликс со всем ужасом прослушал сказанное. Отрицание заполонило мысли. Он замотал головой, повторяя про себя: "Нет". Несчетное количество раз.
— Я. Нет, Но, этого же может не произойти.
— У Каллисто родится дочь, и все повторится. Мой отец знал об этом, и запретил себе любить меня. И я не виню его. А тебя мне правда жаль. Ни ты, ни я, не сможем быть с нашей дочерью вечность. Ты пробудешь дольше, но что потом? Время летит слишком быстро.
— Судьба переменчива.
— Судьба - да. Но не желание, с которым мы рождаемся. И если у Лагния любовь к жизни само превозношение ее на пьедестале ваших ценностей, то у Блэк самой большой мечтой является смерть. Каллисто еще предстоит осознать силу этого желания. Особенно, когда оно расцветет и достигнет пика.
— Если не отбирать у Каллисто того, кого она любит, и разрешить быть рядом, ничего не случится.
— Дело не в нас. Даже если мы будем препятствовать, Каллисто сделает по своему. Дело в ноже, рукоять которого ни у тебя, ни у меня, а в руках у того, кого она полюбит. И он сам нанесет удар. Не важно при каких обстоятельствах. И я хочу, чтобы рядом с ней был тот, кто всегда позаботится о ней. Тот, кто из-за осознания, как благосклонно с ним поступили, от любви и великой благодарности, всегда будет у ног нашей дочери.
— Полукровка? Рядом с нашей дочерью? Не бывать этому.
— Феликс. Он будет единственным, кто никогда не оставит Каллисто. И когда будет необходимо, отдаст все. И свою жизнь. Потому что сам осознает, насколько обязан этому дому. Мне и моей дочери.
— Воспитываешь послушную собаку? Теперь я понимаю. Он для тебя просто красивая декоративная игрушка. Ты сохранила ему жизнь из жалости, но воспитывать взялась лишь ради выгоды.
Взгляд Ламии поменялся. Он стал суров, темнее.
— Луана я считаю сыном, и люблю, как сына. Но я никогда, ни на секунду не забывала преступления, результатом кого он является. Чем-то напоминает меня. Ради Каллисто, я одарю его самой большой любовью, чтобы потом, единственная, кого он мог любить, была бы наша дочь.
— Но он так похож на Ямиля. Не больно видеть лицо предателя каждый день и вспоминать прошедшее?
— Мне дышать больно. Каждый день жизни.
Разговор с женой вновь и вновь всплывал в голове. Столько лет прошло, а он помнил отчётливо каждое сказанное ею слово. Один бокал сменял другой, третий, четвертый. Дошло до десятого. Однако даже слабого расслабления демон не чувствовал.
Он сидел у открытого окна и вдыхал ледяной воздух. Подумать только, будто еще вчера ему было невыносимо и мучительно привыкать к такому контрастному, по сравнению с родными джунглями, климату, а теперь, без этого морозного ветра, пробирающего до костей, повсюду стояла страшная духота.
Взгляд постоянно падал на руку, что ударила дочь. Все случилось непроизвольно, по привычке. Когда пришло осознания, последовало и сожаление. Он не хотел этого, но и поделать с этим уже нечего. Дверь со скрипом приоткрылась, и в проходе замелькала тень, ненавистная демону.
Подруга детства, синдези жены и бывшая няня Каллисто. Сольха.
— Ваша светлость.
— Какими судьбами? Я думал, ты боишься меня, как огня.
— Вы изуродовали мое лицо, едва не лишили жизни. Я не боюсь вас. Вы и так сделали самое гнусное, изгнали меня.
— Я? Тебя изгнала моя жена.
— Ламия поступила так, чтобы защитить от вас. Вы же грозились, что любыми способами убьете. Стоит мне остаться рядом с Каллисто.
— И ты все равно стоишь сейчас передо мной. Несмотря на мою ненависть.
— Ненависть у нас с вами взаимная. Из-за вас я была отлучена от Каллисто.
— Сольха, ты и правда бесстрашная. Думаешь, раз не способна иметь собственных детей, можешь присваивать себе чужих?
— Я никогда не присваивала себе, ни Каллисто, ни Луана. Я искренне люблю их, и забочусь как няня. Каллисто сама назвала меня матерью, и то лишь единожды, потому что как ребенок чувствовала не хватающего ей тепла. Я понимаю, что в силу обстоятельств, Ламия дать ласку ей не может. Но вас я понять не могу. Прошу, ваша светлость, перестаньте доставлять Каллисто проблемы, и отбросьте все козни для Луана. Он так старается получить ваше одобрение.
— Ты, восьмая дочь жалкого барона, выброшенная своим отцом, подобранная моей женой, должна быть благодарна и осознавать свое место. Несмотря на то, что ты дворянка, ни титула, ни пользы. С таким происхождением ты рядом с Каллисто даже дышать не имела права. Думаешь, держишь в руках достаточно власти, чтобы мне что-то говорить, и просить?
— Ради вашей дочери. Неужели вам нравится, когда ей больно? Вы можете просто оставить их в покое?
— Довольно!
Феликс подорвался с подоконника. Сольха лишь вздрогнула, но глаз не опустила, продолжая смотреть на герцога.
— Я слишком милосерден, разве тебе так не кажется? Я сказал тебе заткнуться. Возомнила о себе невесть что.
— По крайне мере, я знаю, чего хочет Каллисто. В отличие от ее отца.
— Да? Хочет чего? Свободы? Свободы, которой ей не видать в силу ее статуса и будущего? Ты совершенно не знаешь, что в голове у Каллисто. А я знаю. И прекрасно понимаю, как тяжело ей. Но по другому быть не может. Нельзя родиться будущей герцогиней и думать лишь о себе. И даже так, она разве хоть чуточку заботиться о своем благополучии? Думает лишь о своих желаниях и глупых принципах, от которых страдает.
— Вы знаете, что она пробудилась?
— Знаю. И жена знает. Давно. В тот день, когда невыносимо было слушать крики и рыдания дочери. Смотреть, как она с ужасом смотрит на себя в зеркало, и нести, обездвиженную, измученную, задушенную собственными эмоциями, в кровать. А на следующий день делать вид, что ничего не было, и просто наблюдать, как она подчиняется повседневной рутине, не проронив ни слова о произошедшем. Это то, на что мы с женой повлиять не могли. Пока Каллисто сама не начнет пить кровь, ее никто и ничто не заставит. Нет такого демона.
Феликс схватил Сольха за рукав и потащил к окну. Герцог указал Сольха направление, и она увидела одиноко прогуливающегося по ночному саду ангела. Эрос стоял у одного из кустарников роз, в руках держал один бутон.
— Этот смертник! Разве не ясен был указ "Выходить с сопровождением"!
— Тише. Пусть гуляет. Ночь спокойная и приятная, особенно для раздумий.
— Посмеете причинить ему вред, и ваша дочь не простит вам этого.
— Какой смысл вредить такой хорошей переменной? Скажи мне лишь одно. Как он еще не валяется окоченелым трупом? Поверх одна рубашка, к тому же босой. Даже с заколдованными артефактами требуется дополнительная защитная одежда. Холод этого места могут выдерживать лишь давно живущие тут демоны или носители крови рода Блэк. Так как это слабое и безобидное создание подчинило себе ярого зверя в лице холода?
— Возможно, госпожа. С помощью алхимии.
— Алхимии? Моя дочь талантлива, но обмануть территорию Замка Холодеющих Душ можно лишь одним способом. В этом ребенке может быть и всего лишь капля, но есть кровь моей дочери. А это добровольная привязка обоих.
— Вы, возможно, ошибаетесь. В любом случае, для меня это тайна. Каллисто никогда ничего из личного не рассказывает. И мне тем более.
— Пусть. Я все равно уверен. В нашем мире, Дентела дает свою кровь лишь одному единственному. И пока я привыкал к этому лютому морозу, Ямиль всего лишь выпил кровь Ламии. Так, ты пришла ко мне лишь за тем, чтобы нести вздор? Или по делу? Если у тебя все, выметайся. Мешаешь изучать это дитя.
— Ваша сестра, герцогиня Оро и ваш племянник, герцог Оро, успешно пересекли больше половины Холодной пустыни, и благополучно прибудут к завтрашнему обеду.
— От тебя, оказывается, и хорошие вести могут быть. Теперь, пошла вон.
— С превеликим удовольствием. И да, вы не правы. Думаю, Каллисто никогда не нарушит своих принципов. И этот ангел не сумеет ничего изменить.
С брезгливостью выплюнув последние слова их диалога, Сольха быстро покинула покои герцога, оставляя его с ухмылкой на лице.
— Тутовый шелкопряд не делает исключений.
Наполнив бокал, Феликс продолжил наблюдать за мальчишкой. Как он, срывая одну розу за другой, царапал шипами руки и продолжал собирать букет. Герцог искал в нем что-то особенное, что-то, что могло так привлечь его дочь. И, несмотря на совершенно невзрачную внешность, он чувствовал кое-что интересное.
Эрос был слишком сильно погружен в свои мысли, чтобы заметить слежку. Он вновь не мог уснуть, не мог перестать думать и анализировать. Вина, сожаления, и боль Каллисто, что он ощущал, и ее охладелый к жизни взгляд смешивались, рождая в груди странные, знакомые, но ныне не испытываемые чувства, от которых были не только мрачные ощущения.
— Грустишь?
Эрос вздрогнул от неожиданности. Голос, что раздался за спиной, был незнаком, но красив и нежен. Ангел обернулся и столкнулся взглядом с, очень похожими на волнующие его кошачьи зрачки, глаза. Еще более холодный, чем у Каллисто, взгляд, не соответствующий вежливой улыбке.
— Вы, герцог, верно? Отец Каллисто.
— Верно. Ты наблюдателен. Феликс Блэк, герцог Холодной Пустыни.
Феликс протянул руку, и Эрос, не зная ничего об этикете демонов, просто пожал ее, заставляя герцога улыбаться, умиляясь простоте небожителя.
— Эрос.
— Фамилия?
— У ангелов нет фамилий. Все мы братья и сестра, кланов, Родов. Всего этого нет.
— Как интересно. Эрос. У тебя необычное имя. Если не ошибаюсь, значение крайне приятное. Любовь? Достойное и очень значимое. Кто дал тебе это имя?
— Дядя, Архангел Рафаэль.
— Вот как. Не прогуляешься со мной, Эрос? Мне в эту ночь довольно одиноко. Я рассчитывал, что буду рядом с дочерью беседовать целыми часами, но мое чадо предпочитает компанию немых бездушных книг, чем голосистых живых.
Эрос чувствовал угрозу. Под кожей неприятно зудело, но отказываться было страшнее. Мерзкое, промерзшее ощущение гадкого, противного, мокрого холода исходили от мужчины напротив.
— Я не против, если вас устроит компания Ангела.
— Не беспокойся об этом. Пойдем же.
Они медленно, нога в ногу, ступали по тропинке. Их скрывали пышные, покрытые инеем кусты. Эрос постоянно поглядывал на лицо Феликса. Красивая, взрослая, харизматичная красота. В его чертах мелькали знакомы линии, а в поступи и манере, особенно ухмыляться, или как-то еще жестикулировать, чувствовалось родство с девушкой.
— Вы с Каллисто очень похожи. Раньше я считал, что Каллисто копия герцогини, но теперь я вижу, что в ней и ваших черт достаточно.
— Моя дочь настоящее произведение искусства, не правда ли?
— Трудно с этим не согласиться.
— Не каждый достоин такой красоты.
— Есть такое. Нелегко представить, кто будет гармонично смотреться с ней. Однако не думаю, что лишь из внешних данных необходимо исходить. Важнее, с кем ей будет комфортнее и кому она сможет открыться. В самом деле, это Каллисто решать.
Феликс усмехнулся, и дальше они шли, болтая о самых примитивных вещах. Феликс задавал много вопросов из любопытства о небесном царстве, и Эрос, хоть и настороженно, но отвечал. В груди у него не переставало нарастать напряжение, несмотря на приятную беседу. Феликс не казался таким уж высокомерным, не проявлял чванства. С ним должно было быть вполне комфортно. Но юноша не мог забыть раны на спине Каллисто, и помимо страха, в нем было немного злости и обиды за девушку. Он прекрасно понимал, что демон не покажет настоящую натуру, по крайней мере, не сейчас, не в эту минуту, когда ему от Эроса явно что то нужно.
Они остановились у большого фонтана. Заледенелые скульптуры двух огромных полу людей, полу змей блестели в свете красной луны. Феликс подошел к фонтану и прикоснулся ко льду, заставляя застывшую воду ожить.
— Ну, а как тебе в этом замке? Признаться, я удивлен. Сколько свободы тебе предоставлено, и твоему бесстрашию. Неужели не боишься одного из господ этого места?
— Луан игнорирует мое существование, так же как и я его. Остальные не посмеют мне навредить. Каллисто давно расставила границы дозволенного.
— Моя дочь может быть очень строгой. Удивлен, что Луан такой терпеливый. В детстве, помнится, он не боялся применять силу к любому, кто ему был не по душе, оставаясь под защитой жены. На какие дела мы только способны ради любимых нашему сердцу.
— Любимых?
— Луану стоит отдать должное. Он не трогает тебя лишь из тех соображений, что издевательства над тобой доставят Каллисто хлопоты.
— Или разозлят ее. Каллисто легко вывести из себя.
— Милое дитя, Каллисто одна из самых сдержанных демонов в Северной пустыни. Несмотря на климат, герцогство славиться самыми разгоряченными демонами. Жену так вообще способно разозлить одно неверно сказанное слово. При Каллисто, думаю, в герцогстве прольется крови меньше всего. Правда, если ты считаешь иначе, значит, с тобой она часто злится.
— Ну, я бы не сказал, что очень часто. Правда, если учитывать каждый раз, как мы оказываемся вместе. Я точно раздражаю ее.
— Смотри глубже, дитя. Не всегда за чувством стоят отрицательные мотивы.
— К чему вы это?
— Да так. Раздумья тебе на досуге. Как ты можешь знать, в этом замке через день состоится банкет. Знаешь ли повод?
— Ваш приезд?
— Так вышло, что я пропустил день рождения и день совершеннолетия своей дочери.
— Почему?
— Я тоже хотел знать ответ. Но способны ли мы, воробьи, понять замыслов орлов?
— Луан сказал, я в списках приглашенных. Однако, не думаю, что такое шикарное мероприятие подходит такому, как я. Не желаю быть игрушкой для увеселения чертьих глаз.
— И в мыслях не было. Я желаю лишь, чтобы в этот день у всех было праздничное настроение. Все же, я отмечаю, какой взрослой стала моя дочь, провожаю ее детство. Следующий ее день рождение пройдет в новом статусе, как у нее, так и у меня.
— Каллисто станет герцогиней. А вы разве не останетесь герцогом?
— Титул герцога останется, но не в привычном понимании. Я буду отодвинут на второй план, а новой полярной звездой Северной пустыни станет другой демон.
— Подождите. Разве Каллисто так скоро обязана связать себя с кем-то узами брака?
— С кем-то? О, дитя. Все давно решено. И я уверен, ты знаешь демона, что будет рядом с моей дочерью.
"По факту. Луан, хоть и не официально, но мой жених."
Голос Каллисто пронесся в мыслях, как и негодование. Неприятный осадок недовольства. зарождающиеся пока маленькими, незаметно пробивающими почву ростками.
У Эроса все было написано на лице, и Феликс прекрасно видел все краски чужих чувств. Обладая сущностью Гати, герцог и так был очень восприимчив к чужим эмоциям. Хорошо их читал и понимал, возможно, даже лучше, чем истинные владельцы собственных чувств. И манипулировал, осторожно, ювелирно, точечно.
— Скажи мне, кто сказал тебе не идти?
— Луан. Каллисто также не хочет, чтобы я как-то светился перед вами.
— Мое сокровище волнуется. И это нормально, волноваться о тех, кто не безразличен. Все из-за тех лишений, через какие прошла Каллисто. По причине нашего с женой строгого, но необходимого воспитания.
Нравилось. Эросу нравилось слышать, даже если и не истину, но то, что он был не безразличен. Он подошел ближе к герцогу, что продолжал играться с водой. Феликс же, махнул кистью в воздухе, и в ладони у него появился бокал, в который он набрал немного воды из фонтана и сделал несколько глотков, а после протянул его Эросу.
— Вода в здешних фонтанах бьет ключом из самых недр. Чистая и очень сладкая. Попробуешь? Выпей, дитя. Не каждому позволено пить эту воду, и не только потому, что она заморожена.
Эрос считал, что сейчас, в эту минуту, смысла вредить ему у герцога нет, а не принять подачу, может оскорбить Феликса, и его доброжелательный настрой спадет. Ангел осторожно забрал у демона бокал, и сделал маленький глоток. Вода была и правда сладкой, слаще меда, приятной и бодрящей, что заставило Эроса допить оставшееся и отдать обратно пустой бокал, поблагодарив герцога. Феликс заулыбался пуще прежнего, наблюдая у ангела отсутствия реакции на выпитую жидкость, что в реальности водой назвать было просто невозможно.
— Так вот, Эрос. Если сомнения моей дочери понятны, то почему же то дитя так против? Возможно, он знает, что у Каллисто к нему нет тех чувств, которые ему нужны, и от этого в его глазах все враги и соперники. Ты в его глазах самый низкий червь, но не в моих. Я сам пригласил тебя, как почетного гостя. Есть в его взгляде, возможно, и в словах...
— Ревность и зависть.
— Ну. Мы можем лишь гадать. Все же, чужая душа, глубинные потемки, и шариться в них бесполезно, как и искать ответы на наши вопросы. Благодарю за приятную прогулку, дитя. Ступай к себе, и давай оставим нашу беседу от Каллисто в тайне. Не будем давать ей еще один повод к волнению. И подумай над тем, чтобы все же прийти. Я отправлю со слугой подходящий костюм. Все же, банкет будет в стиле моей родины.
Феликс осторожно провел ладонью по щеке Эроса, и, попрощавшись, покинул Ангела, оставляя того и дальше копаться во всех, сказанных герцогом словах. Феликс был доволен. Он узнал даже больше, чем планировал. Осведомленность у Ангела была, а значит, кто-то с ним делится. Этот кто-то была определенно его дочь.
В комнате мужчину встретил Хели. Мальчик наблюдал за ними из окон. Он с интересом ждал от опекуна подробностей. Озорная и довольная улыбка украшала молодое лицо.
— Отец. Вы в хорошем расположении духа. Ваши догадки подтвердились?
— Привычка моего сокровища испытывать привязанность к жалким вещам никуда не делась. И, наконец, пойдёт нам на руку.
— Самая безобидная помеха.
— Хели, ему нельзя причинять вред. А чтобы пользоваться благосклонностью у Каллисто, лучше держать его ближе. Я научен на своих ошибках.
— Отец прав. Сестра может любить его и держать как питомца. Я буду лишь трепетно оберегать ее зверушку. Все равно, как будущий герцог, значим буду лишь я. А там, возможно, с появлением наследницы, он все больше отойдет на дальний план, пока неожиданно не сгинет. От хвори какой, к примеру. В царстве демонов, ангелы так беззащитны.
— Погрустит и вернется к своим обязанностям.
— Остается лишь одна заноза.
— Не волнуйся, мой мальчик. Луан сам выроет себе могилу. На банкете его ярости не будет предела. Причинив вред ангельской твари, он навсегда закапает себя в глазах Каллисто. Мне его даже жаль. Он пройдет через тоже, через что прошел я, когда умер в глазах жены из-за того ублюдка. Хели, не отступайся, как я. Будь умнее. Помни главные приоритеты. Для тебя это...
— Счастье и безмятежность Каллисто. Я стану прекрасным герцогом, как вы меня и учили. Буду новой жемчужиной высшего общества и самой надежной опорой для сестры. Для меня это честь быть спутником будущей великой герцогини. Я очень счастлив, что в отличии от родного отца, не закончу жизнь жалким празднеством без свершений и достижений.
— Если бы у меня мог родиться сын, уверен, вы были бы очень похожи. Вот мой умный мальчик. Есть еще одно. В Ангеле есть кровь Каллисто.
— Кровь сестры? И он жив? И совсем не одержим?
— Каллисто рискнула, и вот что получилось. Ангел был при смерти. Тайна от чего, но, видимо, ее кровь вытащила его. И смотри, как интересно получилось. Он и не демон, но полностью адаптировался. Выпил заготовленный мною отвар, и тот пришелся ему по вкусу. Хотя любой чувствовал невыносимую горечь. Эрос чувствовал сладость. На моей памяти лишь я и моя дочь наслаждались снадобьем.
— Сможет ли он воспользоваться этим, чтобы заставить сестру наконец пить кровь?
— Увидим.