Глава 4.
Заинтересованный взгляд приковывается ко мне ближе, чем я мог ожидать. Рыжие, словно пламя, волосы развеваются по ветру, пока Агата смотрит в мое лицо прищуриваясь. Было не сложно догадаться, кем она является, так как я частенько посещал близлежащие штаты Каморры, и знал всех членов семьи Романо. Данные, которые предоставляет Тимофей я изучаю тщательно и с интересом.
Молодая, ещё неокрепшая девушка все ещё смотрит на меня, пока я думаю над ее предложением. Удивительно, что сама Романо предлагает мне разрушить ее семью.
—Садись, - командую я, но Агата не торопится, хоть и дождь уже промочил ее до нитки.
—Какова вероятность, что вы не убьете меня? - зеленоглазая девушка прищуривается, будто если бы я хотел ее убить, она могла бы воспротивиться.
—Никакой. Гарантий тоже нет, - говорю я предельно спокойно, и Чейз видя мой взгляд, торопливо открывает дверь Агате. —Скорее, я тороплюсь.
Я продолжаю пристально наблюдать за ее движениями и поведением: Агата медленно, с опаской двигается к передней двери автомобиля, и я правда удивляюсь, когда она садится туда, а не рядом со мной. Чейз хмурится, вопросительно смотрит на меня, а я киваю. Эта ситуация заинтересовывает меня все больше, когда рыжеволосая дочь Ренато Романо пристегивается, а затем матерится себе под нос.
Неужели ее растили в других условиях, и она не похожа на женщин каморристок?
Я устраиваюсь поудобнее, кладя руку на подлокотник, а Чейз наконец трогается. Мысленно я выстраиваю в голове возможные причины и мотивы Агаты, по которым она ведёт себя довольно странно, но в секунду замираю, когда до меня доносится шепот:
—Устрою вам вендетту, ублюдки.
На мгновение мне кажется, что я вернулся в церковь, снова сижу перед отцом Сергеем, и исповедуюсь. Я был единственным членом семьи Елисеев, что все ещё являлся православным христианином, несмотря на то, сколько крови на моих руках. И слова о вендетте ударяют так глубоко, что я едва не задыхаюсь.
Отец сидит напротив, чёрная мантия покрывает его тело до самых щиколоток, а борода тянется от подбородка и до самого живота. Я привёз отца Сергея из России пару лет назад, когда он помог мне исповедаться на нашей этнической родине – в Волгограде.
—Месть не выход, Исай, - говорит отец Сергей. —Ты ведь хочешь, чтобы Александр и Амелия Астра обрели покой?
Я безмолвно киваю.
—Тогда не ищи вендетту, она сама к тебе придет. Огонь найдет тебя во льду, и ты поймёшь, что будешь отмщен. Бог все видит, не забывай этого.
—Как я пойму, что вендетта пришла? - говорю я, всматриваясь в деревянный пол церкви. —Может, я обречён на вечные муки?
—Ты сын божий, нет вещи, от которой он тебя не убережет. Ты почувствуешь, когда она явится к тебе во плоти, Исай. Ступай с богом, - говорит отец Сергей, и я встав с места, прикладываю три пальца ко лбу, затем к правому плечу, к левому, и животу.
И это помогает мне. Каждая исповедь, каждая молитва, каждый взгляд на икону дает мне надежду на то, что когда-нибудь все изменится. Когда-нибудь я перестану быть мстительным ублюдком, и пущу свою жизнь на самотёк. Только это "когда-нибудь" длится уже чертовых семнадцать лет.
—Помолись за мать, Исай.
Я торможу у выхода, когда слова Сергея звенят в моих ушах.
—Я уже помолился, - моментально отвечаю я, сжав кулаки.
—Амелия сестра твоя, помолись за Лилит.
—Лилит не та, за кого я буду молиться.
Разговор, что происходит между Чейзом и Агатой, заставляет меня выйти из своих мыслей. Я расстегиваю пуговицу на пиджаке, и слегка наклоняясь вперед.
—Почему? - шипит женский голос.
—Откуда ты такая взялась? Я везу шефа домой, какой косяк?
—Sour D (вид каннабиса).
—Конченная, - на русском ругается Чейз, и я выглядываю вперёд.
—Следи за дорогой, мудила, - кристаллически спокойным голосом говорю на русском смотря на Чейза, пока Агата с лёгким испугом наблюдает за мной. —Скажи ей, чтобы она выкинула траву нахрен. В Канаду она не приедет с набитыми карманами гашишем, Братва режет наркоманов.
Ее взгляд опускается к моим губам, когда я дёргаю верхней. Интерес в ее глазах горит самым ярким пламенем, как и ее волосы.
—Почему сами не скажете? - спрашивает Чейз, сильнее сжимая руль.
—Если это скажу я, она скорее выпрыгнет из машины, чем поедет с нами дальше. Делай что велено, - строже проговариваю я, и откидываясь на спинку.
—Я начинаю сомневаться в своем выборе, - произносит Агата с ноткой сарказма в голосе, и я улыбаюсь, но она этого не видит.
Сейчас в последнюю очередь меня волновал ее каннабис и юмор, потому что я думал о том, что, блядь, я делаю, увозя часть семьи Романо за пределы Каморры. И даже тот факт, что это было ее желание, не улучшает ситуацию. Я просто проваливаясь в свои размышления, как и всегда, и отдав молчаливый приказ Чейзу, закрываю глаза. Чтобы лучше думать, мне нужно представить лучшую жизнь, или вспомнить прошлую.
—Папа? - София держит меня за палец, и широко улыбается, сияя своими серо-голубыми глазами.
Мое сердце сжимается, я опускаюсь на колени, и тяжело вздыхаю. Агния сидит неподалеку, доводя Тайю до нервного срыва своим желанием забрать домой бездомную собаку.
—Я брат, милая, - сглатываю, и прижимаю сестрёнку к себе, которой едва исполнилось три года, —папа ушел, а я брат.
—Папа, - повторяет София, цепляясь своими малюсенькими пальчиками за мою шею, —папа вкусно пахнет.
Я сдерживаю себя из-за всех сил. Эмоции выворачивают душу наружу, когда я бросаю взгляд на могильные плиты, что возвышаются в левой стороне двора. Папа, мама и Амелия. Боль прожигает сердце насквозь, и я подняв Софу на руки, глажу ее переливающиеся на солнце волосы.
—Там снова вакханалия, - крик Гаяны доносится из недр дома.
—Исай, я не могу с ней сидеть каждый божий день! - возмущается Тайя в эту же секунду.
—Папа! - кричит Софи, когда меня начинают отвлекать другие сестры, —мой папа.
—Он твой брат! - выбегая босиком из дома, говорит Гаяна, и смотрит на меня исподлобья.
Ее взгляд бежит по Софе, затем по Агнии и Тайе.
—Ты можешь оставить их на меня, - неуверенно говорит сестра, потянувшись к Софе.
Я же отрицательно мотаю головой. Гаяне ещё нет и восемнадцати, но на ней слишком много ответственности, как и на Тайе. Если бы я мог оставить девочек на кого-то, кроме своей семьи, я бы непременно это сделал, но не сейчас. Моего отца и сестру убили, и я не могу рисковать.
—Иди и выспись, - приказным тоном говорю я Гаяне, видя темные круги под ее карими глазами. —Пошли нахрен всех, кто тебя отвлекает, и запрись в спальне.
—Ты не спал больше, чем я, - пытается спорить она.
Гаяна права, но ее здоровье важнее.
—Гаяна, - уже рычу я, продолжая гладить Софу по голове. —Иди спать.
—Я тоже хочу, - всхлипывает Тайя, с психом откидывает миску с водой от себя, и следом раздается крик Агнии.
Она наливала эту водичку псу, что приходит к нам каждый раз, когда Михаил или Тимофей приходят в наш дом. Внутри меня все пылает от бессилия.
—Забирай Тайю, я справлюсь с двойняшками, - сквозь зубы цежу я, и Гаяна видя, что я закипаю, подчиняется.
Как только средние сестры удаляются в дом, я достаю телефон из кармана, набираю номер Михаила, и прижав его между плечом и ухом, иду к Агнии, жутко орущей посреди двора.
—Ангелок перестает плакать, когда летит, - шепчу я, поднимая сестру на руки.
Софа хмурится, и обхватывает мою шею сильнее, когда Агния появляется на противоположной стороне. Они обе любили меня сильнее, чем кто-либо на этой проклятой планете. Телефон почти вылетает из хватки, я поправляю его, слегка задевая Агнию, и она не перестает плакать.
—Ангелок, - тяну я на русском, и трубку сразу же поднимает Михаил.
—Я не думал, что мы так близки, - смеётся он тогда, когда мне совершенно не до шуток.
—Приедь к нам, Миша, иначе Братва сгорит нахрен, - ругаюсь я, пока Агния смахивает слезы со своего фарфорового личика грязными от травы руками, а Софа жмется ко мне все сильнее, —я совсем не забочусь о сестрах, и, блядь, я бессилен.
—Эй. Все в норме, я скоро буду вместе с Тимом, - голос Михаила груб, и там уже нет и намека на шутки. —Я привезу тебе еды, чтобы ты не занимался закупкой продуктов для двух дамочек.
—Купи сладостей Гаечке и Тайе, они чертовски устали, - выдыхаю я, когда Агния наконец замолкает, и пытается забрать у меня телефон. —А потом мы разберемся с Братвой. Клянусь, папа и Амелия умерли совсем не вовремя.
Мои слова наполнены горечью, и я грустно усмехаюсь.
—Жди, брат.
Михаил сбрасывает, я разрешаю Агнии взять мой телефон. Она начинает клацать по кнопкам, пока София изучает мой профиль. Казалось, она смотрит на меня с восхищением и неким обожанием.
—Ты ведь папа, - снова говорит она, вырезая на моем сердце свое имя, —папы любят дочек.
Хочется заплакать. Снова я смотрю на могильную плиту. Александр Владимирович Елисеев, отец и муж. Блядь. Он не увидел, как его две младшие дочери пошли, как они сказали первое слово, как они скучали по нему. Он не увидел ничего, но зато это вижу я, и слишком сильно страдаю. Мать не была таким же хорошим родителем как он или Амелия. Ее было мало в наших с Гаяной и Тайей жизнях.
—Братья тоже любят сестрёнок, мой маленький демон, - шепчу я запредельно тихо, и касаюсь губами ее красной щёчки.
Агния замечает это, и тянется к моему лицу. Я целую ее тоже.
—Вы мой ангел, - я поворачиваюсь к светловолосой девочке, —и демон.
Возвращаю взгляд к Софе.
—Ты не папа, - осознанно говорит Агния, и берет за руку Софию.
Она хмурится, но не отталкивает сестру. Агния кладет их маленькие ладошки мне на нос, и смеётся.
—Большой брат, да? - тихо тихо говорит она.
—Такой большой, что защитит вас от всех бед, - бурчу я, а затем слегка поднимаю голову, и целую их ладошки.
Выдыхаю, когда двойняшки укладывают свои головы на мои плечи, и наконец перестают двигаться. Медленным шагом я иду к дому, и надеюсь, что они уснут, чтобы я мог заняться своими делами. В Братве накопилось немереное количество нерешенных дел, и слава богу, что Гаяна доросла до того возраста, что может помогать мне с составлением плана действий на день. Ещё бы она научилась готовить, и я бы поставил ей памятник.
Пройдя вокруг дома несколько кругов, я наконец слышу сопение Агнии, и лёгкий храп Софи. Выдох. Я сделал это. Быстро зайдя в дом, кладу девочек в двойную кроватку, и слегка ее покачиваю, когда они начинают дёргаться. Шаги за спиной заставляют меня напрячься, но когда я краем глаза вижу Мишу, выдыхаю.
—Почему они грязные? - говорит он громче, чем следует, и я моментально ударяю его локтем в грудь.
—Заткнись, блядь, они только уснули, - шиплю я, и Миша кашляет, прикрывая рот рукой.
—Да понял я, - шепчет.
За их сон и спокойствие я был готов убивать. Убивать всех.
Мне было восемнадцать, когда я потерял мать. Девятнадцать , когда потерял отца. Двадцать, когда потерял сестру, и стал воспитывать четырех детей один. В двадцать я стал грёбаным Паханом, и с того момента пообещал самому себе, что сделаю все, чтобы стать сталью. Я обещал быть большим братом, который защитит сестер от всех бед, и я им, блядь, стал.