Глава 8. "Привычка".
Томас проел мне все мозги. Я не знаю, сколько мы еще просидим в этом треклятом холле больницы. Я вечно слушаю его нытье. С другой стороны, трудно представить себя на его месте. Томас Голден – однолюб. На его месте я бы выбрала другую. Парень весь трясется и постоянно из его рта вырываются душещипательные фразочки в стиле многих романтических мелодрам. Я не умею нормально успокаивать, для этого нужно прикасаться к человеку, говорить, что все будет хорошо...
Но я же не знаю, как все сложится. Вполне может оказаться, что она умрет уже завтра. И что тогда? Все мои слова – это ничто, они ничего не значат в данную секунду.
К нам возвращается Фредерик и вяло пожимает плечами. У него успокаивать получается в разы лучше моего. По крайней мере, Том его слушает и перестает трястись, а главное – донимать меня.
Не думайте, что я невероятно жестока, что мне плевать на подругу. К слову, Тина мне не подруга, она просто соседка. У меня нет друзей. Да, иногда я размягчаюсь, о чем сильно жалею и понимаю, что все надо исправлять. Рак – это серьезная болезнь, и такая тусовщица и явная пьяница, как Берт, явно могла узнать о своем состоянии совсем недавно, а заработать давно. Да, я грубовата для девушки, которая сидит и все еще ждет, когда же им скажут номер палаты, чтобы навестить Тину.
- Я попробую еще раз спросить, – шепчу Фреду и не дожидаюсь его кивка. Томас опять начинает нервно дергаться: припадочный, что ли? Нет, нет, я не жестокая. Медленно, словно раскачиваясь и только постепенно набирая скорость, подхожу к стойке приемной, за которой сидит девушка, явно не понимающая серьезности заведения, в котором работает. Пока сам не окажешься в тяжелой ситуации, не будешь воспринимать какой-либо диагноз со всей серьезностью. – Здравствуйте, к Вам подходил мой друг насчет палаты Тины Берт.
Она снова отвлекается на кучу других дел: то у нее что-то упадет, то ее телефон зазвонит, то мимо пройдет коллега, который редко сообщит что-то полезное. Когда она снова забыла обо мне, я занервничала сама: возможно, напряжение Голдена все-таки отразилось на мне, или это мое собственное напряжение? Стучу по столешнице, находящейся над головой работницы, и когда она поднимает свою рыжую головенку, наши взгляды оказываются на расстоянии двадцати сантиметров, и я мрачным и твердым голосом, который ни за что бы не узнала, произношу:
- Мисс, мы с друзьями пришли навестить девушку моего друга, больную раком. Узнали о ее диагнозе мы буквально два часа назад, то есть практически сразу, как только приехали. Не могли бы Вы собрать свое внимание в кучу и уже сосредоточиться на данной проблеме? Почему мы обязаны ждать? – я шумно выдыхаю и отстраняюсь. Ее светло-карие глаза недоумевают и мечутся.
- Я... я сейчас узнаю, простите, – девушка робеет. Неужели я выгляжу, как фурия? Все еще периодически поглядывая на меня и видя, что я все еще жду от нее ответа, она ищет информацию в компьютере.
Я никогда не люблю смотреть людям в глаза, они выдают куда больше, чем кажется на первый взгляд. Я всегда замечала в глазах людей их страх, их боль, их счастье... это самое слабое место человека.
Я не хочу, чтобы ко мне лезли в душу, и стараюсь как можно реже видеться с людьми, как можно меньше смотреть им в глаза. Невыносимо каждый раз замечать, как много всего пережил твой собеседник, или какими пустыми порой бывают эти самые вместилища эмоций. Я ничего из этого знать не хочу, уж поверьте.
Мне всегда было так проще.
- Триста семнадцатая, – освобождает меня от раздумий девушка, и я молча ей киваю и отхожу к парням. Картина не радует.
- Вставай, Ромео, – тереблю Томаса, а сама продвигаюсь вперед. – Кажется, одной проблемой меньше.
Атмосферы больниц всегда такие тяжелые. Ты слышишь кашель с разных сторон, слабые голоса, и этот запах, от которого почти тянет блевать... В такие моменты я лучше всего понимаю, как тяжело быть врачом.
К слову, я никогда раньше не видела родителей Тины, но они показались мне странными. Хотя бы потому, что они не пустили только одну меня, осудив презренным взглядом. Что я им сделала?
Сижу тут уже полчаса, могу описать скандал, который попыталась закатить мать, а после поддержать отец, но они хотя бы дружные перед лицом общего врага, чего никогда не наблюдалось в нашей семье. Мягкий папа-добряк и строгая женщина, вечно натянутая, как струна. Кстати, в семье Берт было наоборот. Ее мать – женщина с пышными формами. Приятное доброе лицо с круглыми щеками, темными глазами и небольшим носом, она много трясет руками, когда злится, но даже в эти моменты ее крупное телосложение заставляет ее выглядеть доброй. Отец худощав, сух, но довольно крепок. Видно, что служил, его выдает закаленный голос. Не знаю, раньше никогда не придавала этому значение, но мне кажется, что Тина много уставала от своей семьи и считала жизнь в университете свободой.
Свобода ли привела ее к раку или еще что – не знаю. Не мне судить.
Так или иначе, когда дверь открылась, я ожидала увидеть парней и пойти обратно домой, придумала даже теплые слова, которые так или иначе Тина хотела бы сейчас услышать. Но за ней был отец Тины, и я неловко застыла, смотря на его волосы, которые совсем слегка тронула седина.
- Заходи, – вяло буркает он. Ему явно не нравится подобная идея. – Тина хотела с тобой поговорить.
Медленно поднимаюсь и только сейчас осознаю, что я увижу не просто свою знакомую соседку по квартире, а соседку, больную раком. Может, я уже давно ее не видела, и многое не узнаю? Я даже не знаю, рак чего у нее! Но надо оставаться спокойной, держать себя в руках. Рак может оказаться у каждого из нас, надо быть готовым к любым обстоятельствам.
- Привет, – говорю я, нарушая гробовую тишину, сначала осматривая все вокруг, не решаясь взглянуть на больную. – Я рада, что смогла тебя увидеть.
Когда наши с ней взгляды пересекаются, я вижу искреннее презрение, смешанное с чем-то еще. Неловко хмурюсь и не знаю, что сказать, но и Тина не спасает положение – никто не спасает.
- Как ты...
- Завались! – резко огрызается брюнетка сиплым голосом. Ее кудри распластались по подушке, что означало отсутствие химиотерапии. Я тут же закрыла рот и вдохнула поглубже больничный воздух. Я совершенно растеряна и не знаю, как вести себя в подобных ситуациях. – Смогла прийти, в кои-то веки. Насколько же тебе на всех насрать...
- Ты о чем? – брови сами приподнимаются вверх, и я даже смогла это ощутить. Все это посещение соседки затягивается во что-то отвратительное. Хочется застрелиться.
- О чем? О твоем эгоизме. Посмотри на всех людей в палате. Знаешь, чем они отличаются от тебя? Они волнуются за другого человека, – и я действительно осмотрела всех: родителей, смотревших на меня исподлобья, Томаса, который и думать про меня забыл (ему неважно даже было, о чем говорит любимая), Фредерика, который напряженно наблюдал за нами обеими. – Ты же делаешь все для себя и собственного удовлетворения.
Я поперхнулась воздухом от неожиданности. Да, я эгоистка и не скрывала этого от Берт никогда. Почему же теперь она обвиняет меня в этом, когда я самовольно пришла к ней?
- Послушай, Тина, я бы не была в этой больнице, если бы не хотела тебя увидеть.
- Дело не во мне. Все стараются ради тебя, но ты этого даже не замечаешь. Ты продолжаешь страдать, хотя пытаешься отгородиться, чтобы снова получить затрещину от судьбы, – во мне нарастало отвращение к соседке, хотя, наверное, неправильно злиться на больных. Но мне все равно.
- Интересное кино выходит, – я щурюсь и скептически поджимаю губу. Не могу подобрать слов, чтобы не показаться чересчур дерзкой, но неловкость, от которой я не избавилась, мешает думать. Я не хочу, чтобы Тина прожигала мне глаза, чтобы остальные пялили свои на меня. Лучше всех себя вел Том. – Я переживаю несколько трагедий за раз, стараюсь никого не трогать в этот момент, чтобы не стало хуже, затем срываюсь в больницу, как только узнаю, что с тобой, а теперь я еще и виновата? Тина Берт, черт тебя дери, ты знала, с кем живешь! Ты знала, что плевала я на людей! Ты знала, что я ни у кого никогда не просила помощи! Не нужно мне здесь и сейчас предъявлять обвинения, которые и так ничего не решат. Или ты вдруг решила все высказать, раз все равно умрешь?!
Последние слова явно задели мамочку-Берт, но ее дочь вошла в раж, она не робела от таких слов. О да, дерзкая и задиристая Тина всегда могла за себя постоять.
- А что, если и так? Нахрен ты вообще сюда приперлась? Чтобы показать еще раз, что тебе на всех плевать? Вали отсюда, ты мне нужна здесь меньше всех, долбанутая мразь!
- Прелестно!
- Кэсси... – Фред пытается вмешаться, но я снова с неподдельным гневом заглядываю в глаза Тине и говорю точно так же, как и рыжей работнице на приеме:
- Ты ничем не лучше меня, пьяница и потаскуха.
Прохожу мимо родителей, решаю не ждать парней и валить как можно скорее из этого омерзительного места. Застреваю только около кабинета, когда в тишине стараюсь быстрее надеть пальто. Выбегает отец, пытаясь запугать меня своей выправкой.
- Как Вы можете, мисс, так разговаривать с больным человеком? Пожалуй, я думал, она просто хочет внимания, но моя девочка права!
- Вините мое воспитание, мистер Берт, – я застегиваю молнию и пожимаю плечами. – Моя мать – Фиби Лифф – та еще моральная скотина и конченная сволочь.
- Вам не стыдно говорить такое о своей матери? – он в растерянности, пожалуй: от моей смелости и резкости одновременно.
- Нет, потому что однажды она начала портить мне жизнь, – натягиваю капюшон, так как решилась обойтись без шапки, но уже довольно холодно на улицах. – А потом не смогла остановиться.
- Но она...
- Нет, не любит. Поверьте, – говорю я с опытным видом, и даже забываю, что не могу находиться в его обществе. – Ваша дочь хоть и стала жертвой природных издевательств, но успела испытать в жизни поменьше моего. Мне за последние два с половиной месяца хватает впечатлений с головой. Так что не судите меня, ибо не имеете права.
Обхожу его и несусь к выходу. Никто меня не догонял. Да и не стал бы. Кому нужен человек, которому плевать на людей?
Нина Вайолет удобно расположилась в своем кабинете, лениво смотрит на меня, а я впервые серьезно отношусь к тому, что здесь происходит. У моего психолога всегда было очень удобное кресло, в котором я всегда располагалась поперек, и сейчас в нем было так тепло и так уютно, что мне казалось, что это лучшее место на Земле.
Конечно, нет. Но не сейчас.
Я болтаю без умолку, а миссис Вайолет только иногда записывает что-то. Почему-то во мне многое накипело, или мне так казалось, но я на миг превратилась в обычного проблемного подростка. Я рассказываю про Тину, про ее родителей, про своего отца, про Роберта, а когда понимаю, что перестала дышать, вдруг резко замолкаю. Комнату разрезает неестественная тишина, атмосферу больше не сотрясает мой голос, который я даже не узнаю. Я снова смотрю в окно: как хорошо, что миссис Вайолет не закрывает жалюзи. На улице ветрено, верхушки деревьев гнутся под натиском стихии. Мне кажется, еще немного, и всю страну накроет ураган. Может, хотя бы так станет легче? Хотя, что такое легче? Разве когда-то было легко? Чего я вообще добиваюсь?
- Кэсси, ты не хочешь продолжить? – осторожно, заискивающе спрашивает психолог. Перевожу взгляд на нее и вижу, как ее глаза распахиваются. Отчего? – Бог мой, да тебя всю трясет!
Вновь смотрю на свои руки и замечаю, что меня невероятно колбасит. Теперь понимаю, что и озноб успел меня пробрать, но покорно молчу и выслушиваю все то, что говорит мне женщина.
- У тебя слишком высокий уровень нервного напряжения, – она пытается выдавить из себя улыбку. Довольно жалкая попытка. – Я бы на твоем месте приняла курс успокоительных и не копила все в душе.
Она вообще профессиональный психолог? У меня начинают возникать сомнения. Знаете это состояние, когда у вас что-нибудь трясется, и если вы не пытаетесь это остановить, то амплитуда все нарастает и нарастает? Мне казалось, что я сейчас выпрыгну из кресла.
Я хотела что-то сказать, но из меня выдавился жалкий хрип. Закрываю глаза и пытаюсь нормализовать дыхание, но только чувствую, как все внутри меня разрывается на куски. Какого черта?!
Снова смотрю в окно и слушаю психолога, которая пытается тщательно подбирать слова.
- Я не хочу советовать тебе курс лечения в больнице, Кассандра, – от звучания моего полного имени мне становится только хуже. Привычка с детства. – Но все же, я настоятельно рекомендую сменить обстановку или род деятельности. Ты можешь стать еще агрессивнее и раздражительнее, а это никому не будет на пользу. Ты меня слышишь?
Я старалась не двигаться, но чувствую, что мой голос мне не подвластен. Сижу, как готовый в любую минуту взорваться комок нервов, ощетинившийся и чужой. Киваю быстро и коротко, медленно встаю и забираю телефон со столика.
Никогда не прощаюсь после сеанса.
Если бы миссис Вайолет не позвонила Страггински, я бы ничего не стала менять. Но он, приняв во внимание мои заслуги (интересно, какие), решил отправить меня на пару-тройку дней в Лондон, обсудить там какой-то новый проект. Я ничего не поняла из того, что он стал мне говорить, да мне и не очень-то хотелось. Выяснилось, что все как следует разъяснит мисс Иквел.
Но мне все равно. Я не хочу ничего знать. Однако кажется, что миру абсолютно плевать на то, чего я хочу, а чего нет. Моей жизнью начинают руководить другие люди, а я только пытаюсь контролировать свой тремор, подчиняясь всему остальному. Чувствую себя невероятно беспомощно в таком свете.
Миранда объяснила, что я и моя концепция очень понравилась жюри наряду с каким-то лондонским парнем. Поэтому нас хотели объединить, чтобы мы совместными усилиями усовершенствовали свои мысли и сделали общий проект, который можно было бы выпустить в жизнь. Как вы понимаете, устраивание таких конкурсов очень полезно для реальных разработок кампаний. Даже удивительно, что в этот раз участникам дали возможность закончить начатое, а не нагло стырили идеи.
Я соглашаюсь, чтобы не видеть ближайшие дни ни Голдена, ни Ребела, ни их попытки заставить меня извиниться перед Тиной. Я сказала то, что сказала, и изменять себе не буду.
По мне можно подумать, будто я не жду от людей хорошего. И вы правы. Я не жду от них ничего. Но я ничего и не хочу. Как все просто, казалось бы, но даже с такой позицией не все гладко.
Дорога далась мне нелегко: пару раз мне доводилось претерпевать что-то вроде наваждения, но я надеялась просто уснуть. На пару часов мне это даже удалось. Хотя каждый день я надеюсь, что я просто сплю. А потом проснусь в начале сентября, когда все еще меня устраивало, и никто ничего от меня не требовал.
И наконец, вот он: Лондон – столица Великобритании. Первая фраза, которую учат все иностранцы. Я не замечаю практически ничего вокруг, ведь встретившие меня люди, имен и лиц которых я не помню, сразу же вовлекают меня в водоворот событий. Я успеваю только здороваться и благодарить, и снова вести себя, как безвольное существо. Иногда мне кажется, что это все убивает меня, и я просто принимаю яд, только очень медленно. Это здоровые мысли? А, плевать.
Я уже в незнакомом просторном офисе, мне тут же предложили кофе, а я не успела отказаться. Здесь много оранжевых тонов, и меня почему-то уже тошнит от оранжевого, хотя не так давно я могла бы сказать, что это очень интересный цвет. Мне говорят о том, что я пришла раньше, чем ожидалось, что это странно – не полюбоваться красотами Лондона. Но я устала. Так я и говорю людям, выдавливая вымученную улыбку. Кто эти люди? Я совершенно потерялась, и, если здесь в скором времени не появится хоть что-то знакомое и родное, я просто умру. Но похоже, что в этот раз судьба решила услышать мои мысленные стенания.
В кабинет, слегка запыхавшись, врывается он: тот самый человек, с которым мне предстоит работать. Как я это поняла? Это был Джеймс. Кажется, он был доволен.
- Здравствуйте, – чуть отдышавшись, говорит он. – Я надеюсь, что не заставил вас долго ждать.
Я здесь не одна, но совершенно не успела этого заметить. Джеймс присаживается рядом со мной, и сейчас я действительно этому рада. Лондон – совершенно чужой для меня город, поэтому даже такой знакомый будет мне приятен. Я не против затеряться где-нибудь, если это место – замкнутое. Вряд ли мне разрешат остаться в офисе, верно?
К слову, слушаю я очень невнимательно. Все эти официально одетые дядечки и тетечки больше нервируют, чем настраивают на рабочий лад. Но вроде как, сегодня нам дают отдохнуть. Не верю в то, что сейчас говорю это, но нужно поближе познакомиться с этим Джеймсом и узнать, как добраться до моей гостиницы. Он им даже что-то отвечает, улыбается, весь из себя такой молодец. Я слишком вымучена и чувствую слабость. Просто жду конца всей этой официальной волокиты, чтобы добраться уже до кровати и расслабиться хоть на минуту.
- Называй адрес, – слышу я, как только мы выходим из офиса. Если честно, я действительно не успеваю заметить, как Джеймс Орвелл оказывается рядом со мной.
- Какой адрес? – я не успеваю сообразить, что он имеет в виду, да и что я вообще успею сейчас сообразить?
- Твоей гостиницы. Ты пообещала нашему работодателю хорошенько выспаться в ней буквально пять минут назад.
Он насмехается. Он, черт его дери, действительно насмехается надо мной.
- Я бы ответила что-то язвительное, будь у меня силы, – вяло отвечаю я. – Я не очень помню адрес. Называется St. Giles Hotel.
- Понял. Это будет легко.
Интересно, ему все легко? Вообще, наверное, стоит узнать, что именно. Не успеваю задать этот вопрос, как вижу, что Орвелл ловит такси.
Сейчас я похожа чем-то на безвольного человека, который готов на все, лишь бы его не трогали. И, по-моему, это состояние изрядно затянулось. А еще я почувствовала, как для утоления стресса не хватает сигарет. Я бросила, причем это было довольно легко, но они давали определенную дозу стабильности. Сейчас нет даже ее – сейчас вообще ничего хорошего я не вижу. Вроде бы, посмотреть со стороны, так можно найти какие-то плюсы. Но изнутри это похоже на адский механизм кошмаров, который работает без остановки.
- Кэсси, иди сюда! – звук голоса Джеймса распространяется, как в вакууме. Еле волочусь, надеясь, что хотя бы доживу до конца дня. В этом вообще есть смысл? У меня появляется страшное осознание того, что одной мне станет только хуже.
- Спасибо, – вяло говорю я, но не сажусь в такси. Внутри меня смутные сомнения о том, что правильнее сейчас сделать.
- Все в порядке? Водитель ждет, – улыбается парень, а я жму плечами и чувствую, что скоро начну плакать от бессилия. Отворачиваюсь и прячу лицо в руки в надежде, что смогу проконтролировать хотя бы несколько секунд существования. – Эй, ты чего? Может, нужна помощь?
- Нет, я... Да. Черт побери, конечно, да! – не знаю, что на меня находит, но больше я так не могу. – Джеймс, пожалуйста. Мне очень не хочется оставаться одной. Может, попьем чаю в гостинице и поговорим на отвлеченные темы? Или...
Я замолкаю. Я не знаю, что «или»? Мне просто хочется его уговорить не оставлять меня в одиночестве, потому что я перестаю понимать, что происходит вокруг.
- Хорошо.
Он просто кивает и открывает мне дверь. Не спрашивает больше ничего и не пытается успокаивать. Просто садится рядом и закрывает дверь. Мы просто едем. Все просто. И в то же время для меня это – много. Как будто он все понимает. Дает мне и пространство, и присутствие одновременно. Просто тишина, разделенная на двоих.
- Ничего себе, и он не побоялся уехать один на долгое время?
- Сам попросил, – я отпиваю чай, рассказывая Джеймсу про Роба. Скучаю по братцу. – Я была удивлена, но он сумел как-то пережить все произошедшее, причем намного лучше меня.
Орвелл купил эклеров и печений, и теперь это было похоже на действительно приятное времяпровождение. Казалось, будто я восполняю пробелы из какого-то прошлого. Что-то, что уже давно утеряно, как будто сейчас приобретает смысл. Не знаю, это просто беседа двух людей о всяких там делах. Не понимала я этого никогда. А сейчас это так необходимо, что даже страшно. Мы уже довольно долго молчим.
- Если хочешь, я сделаю все сам, – вдруг говорит Джеймс. – У тебя сейчас сложный период, я вижу. Хотя, понятное дело, ты не стала рассказывать мне все, да и нескоро сможешь, – он там в психологи заделался? Слишком хорошо понимает, что да как. – Если тебе тяжело, можешь просто отвлечься от всей суеты, а я допилю проект.
- Да нет, не надо. Вся суть в том, что им понравились обе идеи, и они считают коллаборацию выгодным итогом. Думаю, это то, что и должно получиться. Я просто... съездила бы к Робу и провела бы с ним денек.
- Так давай! – весело произносит парень. – Я считаю, что тебе это просто необходимо. Я приеду завтра и скажу, что ты присоединишься к проекту со следующего дня, а завтра поезжай к брату и погуляйте по Лондону, в конце концов!
Я улыбнулась. Джеймс Орвелл нереально позитивен. Я изначально думала, что он заносчив.
- А если это твой хитрый план прибрать к себе все клевые штуки? Знаю я вас, людей, хитрите только так, – я усмехаюсь и встаю из-за стола, перемещаясь на кровать. В этом отеле очень комфортно и уютно, чего уже давно не скажешь ни о доме, ни о квартире в Ливерпуле.
- Я готов поклясться в своей честности. Чем хочешь!
- Джеймс.
- Да? – специально молчу, думая, что же лучше сказать сейчас, чтобы не превратить все в какую-то тупую ситуацию. Но порой кажется, что я не умею попадать в другие, кроме таких.
- Ты слишком добр ко мне. А я дерьмо. Спасибо за всю твою помощь.
- Не надо так о себе... – грубо перебиваю.
- Я и правда воспользуюсь твоим предложением и съезжу к Робу.
Молчание. Я уже давно смотрю в стену напротив окна и не вижу ни лица Джеймса, ни то, чем он занимается.
- Отлично, – тихо произносит он, явно храня что-то на душе. Но я так и не узнаю, что.
- Пообещаешь мне одну вещь, Джеймс?
- Какую?
- Не привязывайся ко мне ни за что.
И снова молчание. Оно такое тягучее и такое всеобъемлющее, что я просто начинаю утопать в этой кровати.
Парень тихо произносит «хорошо», и мне становится теплее. А потом я засыпаю.
Просыпаюсь я накрытая пледом. Похоже, Орвелл позаботился и об этом. Не знаю, как его за все благодарить. Проверяю телефон и вижу несколько сообщений с незнакомого номера:
· Это Джеймс
· Они спокойно восприняли новость о твоем отсутствии
· Сказали, что ты явно выглядела уставшей
· Удачи сегодня
Быстро благодарю его и набираю номер пансионата, мне отвечает та самая угловатая сотрудница – до сих пор помню ее голос:
- Алло, – говорит она, и продолжает стандартную фразу всех заведений: название, имя, доброжелательность. Как приторно.
- Здравствуйте, меня зовут Кэсси Лифф. У вас учится мой брат, Роберт Лифф. Скажите пожалуйста, в какие часы я смогу его посетить?
- Пару минут, – пауза, нарушаемая кликами мышки и нажатием клавиш, в действительности закончилась минут через пять. – Сегодня Роберт заканчивает в три часа дня, и с этого времени его можно будет посещать.
Она была намного приятнее, чем в прошлый раз. Кажется, к своим клиентам сотрудники относятся куда более уважительно.
- Хорошо, я обязательно приеду.
Не прощаюсь и кладу телефон рядом с собой. У меня еще пять часов до встречи с братцем. Я ужасно соскучилась. Я совсем не знаю, что делать. Тяжесть внутри меня никуда не уходит. Периодически в голове все еще возникает ощущение страха и озноба. Иногда еще кажется, что мир рушится.
- Винстон, пожалуйста, – протягиваю пять фунтов и получаю-таки заветную пачку. Думаю, что мне это не нужно, но не решилась даже открыть пачку. Просто ловлю такси и добираюсь до пансионата.
Удивительно, что я успела привести себя в божеский вид, выспаться и добраться на полчаса раньше задуманного. В прошлый раз у меня не было времени пройтись по территории, но выглядело здесь все просто потрясающе: садовники ухаживали за внешним видом флоры, здания были осовременены, хотя насколько я помню, существует это образовательное заведение почти полсотни лет. И девочки, и мальчики здесь выглядят довольно счастливыми. Хотя, что есть счастье? Когда я последний раз чувствовала себя счастливой? Наверняка мисс Ойл уже знает о моем прибытии, но я все равно скрылась от толпы и лишних глаз. Здесь тоже есть прелестные места, хотя сейчас холодно и не так понятно, как здесь все еще существует зелень.
По истечении времени я подошла к кабинету директрисы. Элен отчего-то нервничала.
- О, мисс Лифф, вот и Вы! Я жду Вас вот уже полчаса.
- Извините, мисс Ойл, я просто решила осмотреться и совсем потеряла счет времени.
Она нахмурилась.
- Вы хотите забрать с кампуса Роберта?
- Ну, да, подумывала.
- Тогда лучше не терять счет времени, а то это может плохо сказаться на Вашей репутации, – положив руки за спину и выпрямившись, произнесла женщина. По спине пробежал неприятный холодок.
- Хорошо, я поняла.
Роберт выглядел таким радостным. Мне даже хотелось позаимствовать у него кусочек счастья. Мы пронеслись по каким-то улочкам Лондона, и было так приятно не думать ни о чем тяжелом, просто провести время с... семьей. Да, этот мальчуган и есть моя семья! Я готова всегда покупать ему сахарную вату и сладкий попкорн. Я готова тратить часы на разговоры с ним, пытаясь давать советы, хотя сама не знаю, как жить правильно. Но я хочу, чтобы он вырос счастливым. Он этого заслуживает.
И да, я чуть было не опоздала, спасибо таксисту, который вошел в наше положение.
Долго смотрела на себя в зеркало, пока не поняла, что меня бесит зеленый цвет свитера. Как только начала снимать его, зазвонил телефон.
- Алло? – кидаю свитер на кровать, готовясь слушать Орвелла снова.
- Можно я заеду? – он кажется взволнованным. – В этот раз мне не хочется оставаться одному.
- Эмм... да, конечно.
Он застал меня врасплох, на самом-то деле. Никогда ко мне не хотели приезжать. Разговоры со мной, наверняка, являлись мукой.
Телефон снова зазвонил.
- Алло?
- Кэсси? – голос на конце провода был так знаком, но приносил отчего-то столько боли. – Ты в порядке? Как проект?
И что мне отвечать? Пожив на этом свете чуть больше девятнадцати лет, я понимаю, что люди не любят и не хотят слышать правду.
- Ты говорил с Тиной? Как она себя чувствует? – не знаю, сработает ли это. У меня никогда не получалось переводить тему разговора. Я люблю конкретику, но сейчас все идет совершенно неправильно, и я не знаю, что с этим делать.
- Да, Томас ее успокоил. Правда, ее родители сказали больше не пускать тебя к ней.
- Я думаю, она сама не захочет меня видеть.
- Она тебя любит, – Ребел каждым словом делает только больнее. – Мы как-то говорили с ней. Она все знала и понимала, все, что ты о ней думаешь и говоришь. И она правда хотела быть лучше и помогать. И она помогала, разве нет?
- Конечно, – отвечаю я, а у самой ухает сердце. Наверное, Тина права. Но что я могу с собой поделать? Не могу я быть настолько отзывчивой к людям, где-то там внутри живет страх и нежелание все это принимать. – Я немного сожалею о случившемся.
- Так как Лондон?
- Я его даже не заметила, – усмехаюсь, и слышу почти такую же усмешку Фреда. – Сегодня виделась с Робом. Ему нравится.
- Когда собираешься возвращаться? – Почему я так боюсь всех этих вопросов от него?
- Я точно не знаю. Через несколько дней. Мы должны довести проект до ума, и тогда, наверное, все.
Стараюсь быть спокойной и отвечать все также размеренно.
- Кэсси?
- Да?
То же самое молчание, что и вчера. Но кажется, что длится дольше и слова будут еще страшнее.
- Возвращайся скорее, – не знаю, почему он со мной так разговаривает. Разве ему я не говорила гадости и не делала больно? Иногда даже специально. – Если ты думаешь, что все плохо, то даже не представляешь, насколько.
Молчу и ничего не говорю, потому что не знаю, что сказать. Подхожу к окну и смотрю на улицу: горят огни, машины едут с какой-то слишком уж быстрой для моего мозга скоростью. Эта жизнь кипит. Лондон – это не мое, вот уж точно.
- Я постараюсь, – кажется, он улыбнулся.
- Спокойной ночи.
- Приятных снов, Фредерик.
В дверь постучали. Открываю дверь, вижу Джеймса и тут же закрываю дверь. Холод коридора заставил вспомнить, что я в одном бюстгальтере. Быстро натягиваю футболку и снова открываю дверь. Парень заходит с кивком, как будто не заметив происходящего. Он ужасно расстроен, но не забыл поставить на белый столик пакет, наверное, со сладостями.
- Ты же циничная, да? – в голосе Орвелла слышится легкое отчаяние. Стою у входной двери и не знаю, что ему ответить. – Я очень хочу тебе все рассказать, и чтобы ты пообещала мне, что не вспомнишь эту историю ни разу, пока мы будем работать над этим проектом.
- Обещаю, – отвечаю я коротко и иду готовить чай. Джеймс медленно выдыхает и смотрит в окно. За время всей истории он ни разу не оторвал оттуда взгляд.
- Я не привык испытывать боль. Как-то так сложилось в моей жизни, что тяготы если и приходили, то ненадолго, и решение проблемы всегда находилось. Но сейчас не этот случай, – он нервно теребил пальцами, явно не зная, куда их деть. – У моих родителей было все, и даже после развода они поддерживали друг друга и ни отец, ни мать не чувствовали неудобств. Я уехал в Лондон учиться и подрабатывать, практически не общаясь с ними из-за отсутствия времени. После вчерашнего разговора с тобой я решил позвонить и узнать, как у них там дела. Мне не хватало теплых семейных разговоров.
Я наливаю ему чай, он берет кружку в руки, но не спешит отпивать. Не знаю, каким образом, но я успела заметить, что он на грани того, чтобы заплакать. Сажусь рядом с ним, не проронив ни слова, но он все также смотрит в окно.
- Оказалось, где-то полгода назад они очень сильно повздорили. И отец отказался помогать матери, а у нее... в общем, у нее проблемы с сердцем. За то время случилось два приступа, и на второй отец не смог не отреагировать, сорвался, а мать сама на себя не стала похожа. Наверное, это что-то более серьезное, потому что она совершенно не может существовать без его помощи. И там как-то вообще все под откос, – он улыбается, но совершенно невесело. – Кажется, у нас большие проблемы, Кэсси.
Он смотрит на меня, и его лицо меняется на удивленное. Джеймс срывается со стула и подсаживается ближе, беря в одну руку обе мои, а второй вытирает мои... слезы? Я даже не заметила, как начала плакать. Неужели я настолько сентиментальна?
- Ну что ты, Кэсси? – никакая я не бесчувственная. Я глупенькая девочка с комплексами о хорошей семье. – Ну, перестань...
Он приобнимает меня, а я только начинаю плакать еще больше. Кажется, если случится что-то еще, я просто не выдержу. Я не знаю, что делать, я не знаю, что говорить и как вообще выживать. Вся моя сила рушится, когда я оказываюсь один на один с этим миром. Он сильнее меня, и каждый раз я только убеждаюсь в этом.
В Ливерпуле есть одно место, где никого не бывает. И давно не было и меня. Но сегодня я снова сюда пришла, потому что это было просто необходимо. Необходимо было вспомнить хоть что-то, что греет душу. В Лондоне мне лучше всего запомнились только две вещи: парадный вход какого-то театра и ярко-красная рябина рядом с ним. Красивый город. Что говорите, как же Джеймс? Ну, мы хорошо поработали и больше никогда так, как в тот вечер, не собирались. Разве что, очень тепло попрощались. Он сказал, что так и не выполнил моей просьбы, но... я с этим тем более не знаю, что делать. Все очень запутано, и я боюсь думать о нем.
Сейчас я сижу на том самом месте. Озеро замерзает, а берег все также высоко над гладью, как и в детстве. Хотя, что-то глубоко я копаю.
Я в Ливерпуле уже два дня, но пока никто об этом не знает. Проект мы с Джеймсом смогли завершить на несколько дней раньше от запланированного, и я вернулась в свою обитель: пустынную, тягучую, но спокойную. Я вот сижу здесь, у озера, и пытаюсь понять, когда все перестало быть простым. Прям с самого детства или чуть пораньше? Что сейчас с Элайзой? Где шатается моя мать и какие козни придумывает? Миссис Вайолет наверняка рассказала ей все, что наговорила ей я. Насколько жива Тина? Как себя чувствует Томас? Кто-то говорит, что любовь придает силы. Я отвечу так: хотите стать уязвимым - найдите повод влюбиться.
Очень странная получается жизнь. Я снова стою и не двигаюсь. Просто знаю, что одно мое движение приведет к бесконечному количеству событий, за которые ответственность возложат на меня все: и Том, и Тина, и Фиби, и мисс Иквел... разве что Фред просто промолчит и сделает то, что будет нужно.
Он всегда знает, что нужно делать. Мне очень страшно осознавать, что он так быстро и так сильно проник в мою жизнь. Что я ему так доверяю.
Дым медленно вылетает изо рта. Да, к слову, я все-таки закурила. Я не выдерживаю всего происходящего, и снова игры с зажигалкой превратились в разжигание вредной привычки. Ничего не могу с собой поделать. Боль везде, и она все еще как-то умудряется распространяться по мне. Не знаю, что ей еще от меня нужно.
- Это же вредно, хватит себя портить, Кэс, – меня давно так никто не пугал. Я вздрагиваю и оглядываюсь, выглядя хуже перепуганной оленихи. И опешила я больше от того, что любые варианты из мною перечисленных мысленно не оправдались. Высокий, кучерявый чернокожий парень возник призраком в моей жизни. Снова.
- Джордан? – не произношу ни слова, потому что что бы я ни сказала, это не имеет никакого значения.