Глава 4. "Психолог".
Каждая секунда сопровождается звуком настенных часов. Стены, к слову, выкрашены в неприятный серо-голубой оттенок, который словно запирает тебя в неволю. Музыку здесь слушать нельзя, молчать – нежелательно. А много болтать я не привыкла. Это кабинет миссис Вайолет. Нина Вайолет была и остается по сей день моим психологом, терпеть сеансы которого приходится, чтобы не потерять те деньги на проживание, которые мне обеспечены. Никогда не заключайте договоров с матерьми, друзья!
Теперь я каждую неделю хожу сюда. Интересно, мать покупает годовые абонементы? Только представьте себе: полтора года, каждую неделю, без пропусков. Все отслеживается. Должно быть, миссис Вайолет получает приличные деньги за подобные сеансы. Зачем это мне? С так называемой психологической точки зрения – незачем. Не чувствую, что это работает. Но миссис Вайолет, пусть и за деньги, печется обо мне гораздо больше, чем Фиби Лифф. Поэтому, почему бы и нет?
- Я ни с кем не ссорюсь и не ругаюсь, миссис Вайолет, – устало повторяю я из раза в раз. – Мне это не нужно. Всю последнюю неделю я прожила в спокойствии.
Женщина в скептицизме хмурит брови.
- Кэсси, мы с тобой уже давно прошли этот этап. Ты по-прежнему остаешься ко всему равнодушной, индифферентной! – в ее голосе слышалось легкое отчаяние, на что я лишь слегка улыбнулась. – Я знакома с тобой довольно продолжительное время. И как видишь, довольно честна перед тобой...
- Но миссис Лифф все равно осведомляется о моем положении, – матерью я смею называть ее только лишь в своей голове. – Пришла ли я, все также ли непорядок с моей головой, смогу ли я нормально вести себя на рождество? – я разворачиваюсь в кресле и закидываю ноги на подлокотник, наплевав на все правила приличия. Так или иначе, эта женщина терпит меня длительный срок. – К слову, я не собираюсь приезжать на рождество. Эта семейка меня доконала.
Миссис Вайолет недовольно качает головой и принимается что-то записывать. Неудивительно. Она все время что-то записывает. Правда, я очень интересный псих?
- Кассандра, – сердито смотрит она на меня и заставляет смотреть на нее с остервенением. Сначала женщину это явно смущает, но через пару минут она продолжает. – Ты не должна так относиться к своим родственникам.
- Кажется, я уже говорила, миссис Вайолет. Я Кэсси, и никак иначе, – пропускаю все ее остальные слова мимо ушей – они мне не так интересны. Да и тем более, она не скажет ничего нового.
- Тогда и я для тебя хочу быть просто Ниной, Кэсси, – она сильно выделяет последние слова, напористо настаивая на своем. Но простите, Нина, у меня есть свои принципы.
- Извините меня, конечно, но мне Вас так представили, – хмыкаю я, смотря на окно в ее кабинете. Обычное белое, пластиковое. – Я всегда называю людей так, как мне их лично представили, миссис Вайолет. Я – Кэсси, и точка.
Психолог неуверенно ежится, но какое-то время молчит. Как жаль, что я не могу закатить истерику и просто убежать отсюда. Обо всем узнает она. Вся проблема в том, что именно с нее началась наша война.
- Не думаю, что ты никогда не отступаешься от принципов, – наконец, нарушает прекрасную тишину Нина, а я невольно обреченно вздыхаю и закатываю глаза. – Насколько я знаю, ты куда более изощренна.
Еще и подлизывается? Ладно, мне все равно.
- Хорошо, Вы правы. Кроме родственников, я сделала только одну поблажку в своей жизни.
- Какую? – она цепляется за любую возможность узнать обо мне что-то новое, как хищник за жертву. Интересно, насколько для нее это свято.
- Не все так просто, миссис Вайолет. Я понимаю, что у меня нет денег, которые я могла бы Вам предложить, – начинаю я, не сбавляя тона или пытаясь законспирироваться. – Но я обязана сохранить это втайне от моей бывшей семьи. В частности, от миссис Лифф.
- Хорошо, Кэсси, – кивает она так, что мне кажется, будто у нее оторвется голова. Забавное было бы зрелище. – Я просто хочу больше о тебе узнать. Так кого же ты называешь иначе?
- Он представился как Фред, – пожимаю я плечами и ненадолго закрываю глаза. Когда они вновь открываются, то передо мной предстают посвежевшие краски, хотя цвет стен все также мне противен. – Я же называю его Фредерик.
- Почему так официально? – практически шепчет Нина. Она уже знает, что наступают моменты, когда мое сознание частично переносится куда-то еще. Я просто не хочу быть у нее на приеме. Я просто смотрю в окно и представляю, что принадлежу миру там, на свободе, багряному закату и золотистым облакам, шумному ветру и переливам голосов птиц. Меня лучше не тревожить слишком в такие моменты. Я вернусь сама, когда того захочу. Нарываться же на мое раздражение ей ни к чему. Миссис Вайолет нужна моя открытость, а она наступает именно в такие моменты. Ненавижу и одновременно люблю освобождать себя в ее кабинете.
- Мне так нравится. Фредерик... звучит прекрасно, не находите? – мой голос становится более томным, глубоким, спокойным, будто мне неведомы тревоги.
- Да, и правда, – не спорит со мной женщина и продолжает допрос. – Но почему?
- Что почему? – я ее искренне не понимаю. Я далеко среди облаков.
- Почему именно этот молодой человек? – она спрашивает еще тише и вкрадчивее, и ее голос словно наполняется чем-то новым, таким родным и заботливым, таким приятным и теплым, что хочется рассказать все, что таится за семью печатями.
- Он просто... не такой, – я вдруг резко возвращаюсь из своего полупьяного состояния среди лугов и блестящего закатного неба в суровые реалии кабинета психолога. – Фредерик странно на меня влияет.
- Как это проявляется? – голос миссис Вайолет, да не будет ей в обиду, снова становится грубым, жестким и чужим.
- Никак, – я чуть было не размякла под ее давлением. Я чуть было не потеряла себя и то, что я называю собой. – Я просто вижу это. Только и всего.
Миссис Вайолет снова недовольно хмурит брови и закидывает ногу на ногу. Мне хочется поскорее уйти отсюда, мне кажется, что там, за пределами ее офиса и этой злосчастной больницы сейчас таится что-то прекрасное – стоит только взглянуть на это все вокруг и понять, что же именно. Но, казалось, эта женщина просто не хотела сдаваться без боя.
- Ты можешь о нем рассказать мне, Кэсси? – она снова пытается быть деликатной, но что-то в ней наоборот отторгает и вызывает, не постесняюсь этого слова, омерзение.
- Он высокий, выше меня – это точно. Его волосы всегда растрепаны, а в глазах всегда горит что-то радостное, – я усмехаюсь и вновь не удерживаюсь от замечания. – Знаете, он один из тех людей, которые пытаются казаться счастливыми.
- Зачем мне знать, как он выглядит? – немного растерявшись, потеряла всю свою осторожность Нина. – Расскажи больше о том, что у него внутри.
- Такие же черти, как и у всех, – хохочу я. – Я ничего не знаю о нем, миссис Вайолет. Потому что я не роюсь в чужой личной жизни.
Это был суперудар на любой сеанс. Когда мне не за что было критиковать ее открыто, но она мне явно надоедала, то я говорила о раскопках чужих душ и о том, насколько я против этого. Пока что за свою практику я ни разу не нарвалась на контраргумент, что пока только радует.
- И что же, – медленно говорит она слегка расстроившимся голосом, – совсем ничего?
Я замолкаю на пару минут и думаю, что я ведь что-то знаю о Фреде, что не понадобится моей матери? Я почти уверена, что она спрашивает обо всем, что было на приеме у миссис Вайолет.
- Я знаю только, что он не болтлив.
Выхожу из кабинета с блаженной и благодарной улыбкой. Когда заканчивается сеанс с миссис Вайолет, я всегда чему-то радуюсь, словно бы это вдруг решило все мои проблемы разом. Но я терпеть не могу, когда в мою жизнь лезут, пытаются нарушить мой личный баланс. Почему, если я просто не хочу ни с кем иметь дела, то мне сразу нужен психолог? Глупости.
Одно меня пугает: я слишком расслабилась, слишком близко его к себе подпустила. Ребел пропитался моей жизнью, он знает слишком много обо мне, что только уязвляет меня. Он меня уязвляет.
Чтобы вы понимали, он все это время просидел здесь. Все то время, что я ненавижу тратить здесь, в больнице. Он делал это не для себя. Для меня. Потому что я попросила. Даже не верится, правда? Вот и мне не верится. Я не знаю, как это объяснить даже самой себе. То, что Фред все глубже утопает в моем сознании и моей жизни в целом – полбеды, хотя уже меня напрягает. Но я боюсь другого: он может меня изменить. А я не хочу меняться.
Я не знаю, почему это происходит. Я пытаюсь объяснить себе свои же действия. Пытаюсь понять, чем этот человек меня поразил. Пытаюсь увидеть, даже разглядеть, что в нем такого особенного. И не вижу, в упор не вижу! От всего этого мне становится только тяжко. Чувство, что я где-то что-то пропустила, растекается по мне, словно тягучая карамель, но я пытаюсь его заглушить. Каждое утро я говорю себе, что все это нормально, каждый раз я пугаюсь и вздрагиваю, когда его рука опускается мне на плечо. Но я не отдергиваюсь.
Я позволяю ему слишком много. Теперь понимаете?
Но я знаю, что происходит и у него в жизни. Никто из знакомых и родственников в Бристоле не звонил и не писал ему с тех пор, как умерла Аннета. Словно все забыли о его существовании. Фредерик говорил, что в какой-то мере он даже этому рад, и что он еще какое-то время не хочет возвращаться в Бристоль, да и не может. Я не уговариваю его делать обратное – дело в том, что я и не понимаю, что можно сделать иначе. Я оторвала себя от семьи сама. И мне это кажется нормальным.
Быть может, раз парень обо мне так беспокоится, я тоже должна начать переживать за него? Но я не переживаю. Я же знаю, что он живет в соседнем доме и знаю, чем он может заниматься. У меня даже мысли нет о том, чтобы переживать. Почему я сейчас об этом вдруг подумала? Речи миссис Вайолет, видимо, порой совсем кружат голову.
Фред стоял, прислонившись спиной к стене, и читал книгу. До сих пор думаю, почему же он согласился пойти со мной сегодня. И главное, почему я его об этом попросила? Тусклый свет наверняка плохо распространяется в этом месте, и буквы почти не видны, и если бы свечение не имело этот болезненный зеленый цвет, то в этом был бы свой шарм. Но сейчас казалось, что все заболели чем-то опасным.
Я подхожу боязливо. Не знаю, чего именно я боюсь и зачем, но страх только усиливается с каждым шагом. Мне вновь кажется, что все смотрят на меня, от этого я ускоряю ход, как сумасшедшая.
- Фредерик, – мягко шепчу я, чтобы никто не услышал. – Пойдем отсюда скорее, умоляю.
Он робко поднимает глаза, смотрит на мое лицо. Несколько секунд меня терзает неловкое молчание, но затем по его лицу расплывается снисходительная улыбка. Похоже, я испугалась. Неужели так видно? Книга захлопывается, и я вздрагиваю от внезапности.
- Конечно, – спокойно произносит он и выпрямляется. – Ты застала меня на самом интересном месте.
Почему-то от этой мысли мне становится не по себе. Хотя я ведь ни в чем не виновата, верно же? Иногда мне кажется, что чувство вины – это все ложь. Все вокруг – это вообще только и есть ложь. Все ею пропитано, все источает из себя столько неправды, что невольно хочется сжаться в комок, как можно дольше не давать пробить себя этому гнусному и дикому чувству, этому пространству. Этой промозглой падали, сопровождающей все вокруг. В такие моменты мир вокруг кажется еще более серым, чем обычно. Я чувствую, что принадлежу этому миру полностью, что я тоже должна врать и извиваться. Я знаю этот мир. Здесь не выживешь на одной правде, и тебе постоянно об этом напоминают. Паршиво это все, согласны?
Мы выходим из больницы молча. Сегодня Ребел не стал ко мне прикасаться – иногда мне думается, что он читает мысли. Слишком много всего он понимает с первого раза...
Впервые просыпаюсь с жуткой неохотой и ощущением, что меня посылают на смерть. Но нет: это всего лишь учеба. Порой кажется, что просто нескончаемая. Даже не хочу думать о ней при подъеме. Я так и не знаю, что делать с конкурсной работой, а остался всего месяц до сдачи. Вам никогда не казалось, как вас затягивает трясина? Сковывает изнутри, леденит? Вот меня также сковывает необходимость демонстрировать что-то людям. Вся проблема в том, что мне не сложно, но я не вижу надобности в этом. По мне так все люди – жалкие твари, которые только и ищут способа, как нажиться на других. Все люди расставляют вокруг себя ловушки, мутят воду и ждут, когда в их сети попадется рыбка. Самое печальное, что они нередко сами попадаются в свои сети.
И почему утром меня так тянет философствовать? Наверно, голова еще не забита проблемами. Тина, к слову, совсем избавилась от своих, или похоже на то. Каждую ночь она мешает мне заснуть, вечно мурлычет себе что-то под нос. Нет, я не против, пусть делает с Томасом или кем-либо еще все, что хочет, но пусть это не нарушает мою зону комфорта. В конце концов, мы делим квартиру пополам.
Контрастный душ не помог освежиться и привести мысли в порядок, лень ставить чайник – поэтому пью вчерашнюю холодную заварку. Горечь распространяется по телу, словно яд, заставляет прикрыть глаза в полусонном состоянии. Одна навязчивая мысль так и крутится в голове, и я всецело хочу придерживаться ей, но вторая не хочет за ней отставать. Отмахиваюсь от последней – я не из людей, которые делают только правильные вещи. Я хочу делать только то, что устроит меня.
Не допиваю пустой чай, и в коридоре впервые за долгое время останавливаюсь перед зеркалом: не прохожу мимо или медленно – нет, я захотела рассмотреть себя. Удивительно, как давно я этого не делала, потому что я себя не узнаю: это не те глаза, не те черты лица, не та осанка. На меня смотрит кто-то чужой и победно улыбается. Я не сразу чувствую эту улыбку на своем лице и спешу отпрянуть, пока меня не растопчет эта странная реальность.
Что-то происходит с моей головой, что-то, что совсем мне не нравится, и я готова поспорить, что разгадка близка, но ничего хорошего точно не выйдет.
Тина спит, а что самое главное, – молчит. Быстро собираю вещи и надеюсь сделать все по-тихому. Решаю раз и навсегда, покончив с дилеммой: сегодня как можно меньше привлечения внимания и общения с людьми. Так будет лучше. Я истощена и перестала видеть логику в своих действиях, мне нужно время и отдых. Жаль, сад уже закрыт, там стало довольно холодно.
Решаю выйти через черный ход и пойти в обход до университета: если я встречу Фредерика, все пойдет насмарку. Хочу отдалить эту встречу как можно дальше. Возможно, сегодня я снова его обижу, но мне больше ничего не остается: я не хочу терять себя окончательно. Мне следует собраться и не растрачивать себя попусту.
Я знаю, что вы подумали: она считает этого доброго парня пустым местом. Да, возможно. Но я не уважаю отношения ни с кем, если вы не успели заметить. И я упоминала, что ненавижу всех. А это, в свою очередь, только подтверждает мои действия.
Дорога слишком туманная сегодня, и я рада, что оделась потеплее. И все же, это все только на пользу: стало намного более пустынно и одиноко, и никто не ищет тебя здесь. Никто не спросит тебя ни о чем. Обожаю это все.
Я не знаю, сколько проходит времени, но большую часть пути я ориентировалась наугад. Что ж, забавно, однако, выходит. Неужели я пришла вовремя? Было бы неплохо. И еще хорошо бы весь день провести в тишине. Она умиротворяет и помогает распутать клубок.
- Вы будущие дизайнеры. И вы должны представлять, с чем вам придется работать. И главное, вы должны понимать, что у вас есть конкуренты, – речь мисс Иквел разносилась по аудитории так, что даже мурашки пробегали по телу. – Сегодня я не просто рассматриваю ваше умение выдавать идеи и навыки. Сегодня я – ваш работодатель. Представим, что каждый из вас работает в разных местах, разрабатывает лейблы, логотипы и прочее. Я прихожу к вам и говорю, что открываю в городе сеть бутиков, где продаются сумки. Но мне нужно продвинуть товар. Вы должны придумать, как. Что, по-вашему, подтолкнет людей забежать в магазинчик и приглядеть сумочку. Нет ничего конкретного: любые цвета, любые идеи. Но дана тема. И также, работодатель может выбрать только одну или две концепции – не более. Поэтому из всей группы баллы получит кто-то один. Работайте!
На ее лице была радостная улыбка, означающая победу. Заставить студентов работать за баллы – это, в общем-то, единственный способ заставить их работать. Если это вообще возможно.
Я опять чувствую этот взгляд. Оглядываюсь: вижу копну растрепанных волос и внимательный, изучающий мою спину в деталях взгляд карих глаз. Невольно фыркаю и отворачиваюсь. Мне самой стоит не забывать, что сегодня – хотя бы сегодня – день одиночества. Нарушу свое обещание – разрушу все внутри себя. Струны внутри скоро лопнут.
Итак, надо настроиться: сеть магазинов сумок. Что я об этом знаю? Мне достаточно купить одну надежную, чтобы я могла таскать ее с собой везде, вместительную, удобную. Разве мои привычки могут здесь помочь? Клиенту нужно завлекать посетителей, но при этом он не дал никаких пожеланий, только идея. Нет даже названия. Не от чего оттолкнуться! Кто-то грубо толкает меня, и я вздрагиваю так, что падаю со стула.
Слишком неловко вышло.
- Ты в порядке? – тут как тут. Закрываю глаза, поднимаюсь, и резко выдыхаю.
- Угу, – даже не смотрю в его сторону. Одно радует, я сижу спереди.
- Мистер Ланс, в следующий раз будьте поаккуратнее, – строго, что для нее необычно, замечает мисс Иквел. – Кэсси, все уже приступили к работе. Почему ты сидишь перед пустым листом?
- Я... просто не знаю, с чего начать, профессор, – что-то буравлю я, сама не уверена, что именно это имею в виду. – Это так пространно. Никаких пожеланий владельца, даже названия нет, обязательных элементов... ничего! Только сумки!
- В этом вся и загвоздка, мисс Лифф, – снисходительно улыбается преподавательница. – Бывает так, что клиент сам не знает, чего хочет. Задача дизайнера – заставить поверить клиента в то, что он хочет именно того, что видит перед глазами. Попробуй хотя бы начать.
И все-таки она слишком добра ко мне. Чересчур. Уверена: будь на ее месте любой из моих преподавателей, уже давно бы засмеяли. Но раз у меня больше ничего нет, буду ориентироваться на свой вкус.
Так случилось, что даже на гуманитарных специальностях есть немного математики. И если любой профессор понял бы, что мы дураки, и не стал бы нас заваливать работой, то мистер Норт не из таких: он заставит работать до потери пульса.
В общем-то, мы к этому привыкли, и решение задач успокаивает, но его унижения уже плешь проели, вот серьезно. Какое ему дело до того, кем мы будем после окончания учебы. Почему учителям, родителям – всем вокруг! – до этого есть дело? Мистер Норт и сейчас смотрит на всех с презрением: никак не угомонится.
- Итак, сегодня вы сдаете ваши домашние задания, на которые давалась неделя. Как и всегда, – похоже, его явно задевало, что математика у нас только раз в неделю. Но нам она и нужна только частично. – Никаких отговорок не принимаю. Сегодня мы быстро проходим одну тему – увы, у нас не так много времени – а в следующий раз пишем обобщенный по всем пройденным темам тест.
И что? И к чему это приведет? Уверена, в головах вокруг меня перерываются данные о том, есть ли кто из знакомых – математик? Как глупо, как бездарно. Вздыхаю, и снова берусь рассматривать профессора: он противен даже внешне. Его выступающий живот, толстые очки, глаза на выкате, все время дергающаяся нижняя губа... а завершается все его отвратительной манерой говорить.
- Какой же зануда... – протянул кто-то рядом, на что я только громко выдохнула. Этими высказываниями горю не поможешь. – Эй, Кэсси!
Это шипение напрягло меня с самого начала, но теперь приходится с неохотой разворачиваться к неизвестному собеседнику.
- Что? – буркаю я раздраженно. Кому из группы еще невдомек, что нет смысла меня трогать. Какая-то девчушка мило улыбалась, ее русые невзрачные волосы отчего-то привлекали внимание.
- Кестен интересовался, почему тебя не было на семинаре, – как бы невзначай бросила она, и я вспоминаю, что ее зовут Кайла. Она староста. – И похоже, он очень расстроился.
Эти ядовитые интонации не имеют на меня никакого действия. Все глупости. Я только хмурюсь, недоумевая.
- Какого рожна ты несешь, Кайла? Какой семинар? Не мешай мне! – я отворачиваюсь к своей тетрадке, и прямо надо мной возникает тень, от которой я шарахаюсь, как ошпаренная.
- Верно, мисс Дедрейн, не мешайте учиться человеку. Может быть, сегодня небеса разверзнутся, и знания войдут в ее голову. Кто знает? – профессор Норт всегда отличался своей мягкостью, это да.
- П-простите, мистер Норт, – робко шепчет Кайла. Действительно, не то, что передо мной. Терпеть не могу людей, которые пытаются придать себе важности, а на деле не стоят и цента. Кайла из таких.
Но что уж теперь? Думаю, тест от этого всего легче не станет.
- Ты в порядке? – спрашивает Фред, и мне это начинает порядком надоедать. Почему ему так надо задать какой-то вопрос? Почему он постоянно лезет? Вроде бы все понимал: неужели не видно, что меня следует оставить в покое?
Молчу и продолжаю записывать за Нортом каждое слово. Вообще-то, он не так уж и плох, если подумать, но слишком своеобразен.
Наверно, я делаю что-то неправильно. В последнее время меня стали глодать отвратительные мысли, что я меняю что-то в своей жизни. Причем, мне эти перемены не очень-то нравятся. Я чувствую, как загоняю себя в угол. Не знаю, правильно ли (хотя это и не важно), но виню во всем Фреда. Именно с его появлением в моей жизни все пошло наперекосяк. Я уже не чувствую твердой почвы под ногами. Вместо нее – болото, тягучее и противное, которое так и тянет за собой в пучину страстей.
Все пытаются заставить меня действовать. В чужих интересах, разумеется. Но кто в здравом уме будет исходить из чужих интересов? Усмехаюсь, понимая, что знаю ответ: Ребел.
Нет, это все какая-то глупая шутка, правда. Быть всего этого не может. Наверняка, в чем-то есть подвох, наверняка, у Фредерика есть свои замыслы насчет меня. Но... какие? Это все меня нервирует и пугает до чертиков. Чем больше я рою яму, тем глубже я падаю.
Даже упустила из внимания, что нам раздали тесты. Сижу и решаю, хотя даже не уверена, что правильно. Просто механически совершаю действия, которые профессор вдалбливает нам. Интересно, он действительно говорит то, что думает, или все-таки подкалывает? Этот вопрос мучает меня. Ведь кто-то считает Норта плохим. Но разве он так уж плох? Меня всегда смешила эта придуманная истина: плохие люди все портят, а хорошие делают лучше. Хорошие люди обязательно должны помогать. Если подумать, то у хороших людей куда больше обязанностей, а вот прав столько же, сколько и у остальных людей.
Вопрос встает ребром: с чего все взяли, что плохие люди все портят, а не наоборот? Ни один плохой человек не сделал мне плохо. Уверена, вы бы все назвали Фредерика хорошим, но я готова взвыть от его доброты. Говорит ли это о том, что я плохая? Может быть. В сказках, к слову, добро всегда побеждает зло. Но мы не в сказке.
Я боюсь все усугубить. Я уже говорила, что Фреда стало слишком много в моей жизни. Возможно, он считает, что это нормально. Просто он единственный, кто не пытается меня исправить явно. Я уверена, что в мечтах это у него есть наверняка. Хотя, может, я просто строю слишком много теорий? В любом случае, я не должна привязываться к чему-либо. Привязанность всегда порождает проблемы, и с каждой новой боли становится только больше. Я научилась не реагировать на эту боль, но все равно не хочу новой. Увольте.
Сегодня столовая необычно тихая. За моим столом теперь сформировалась вечная компания – неужели я дожила до того дня, когда на мое личное пространство всем стало глубоко плевать? Что я сделала такого, что люди перестали его уважать? Тина и Томас вечно садятся друг напротив друга (к слову, я предпочитаю, когда рядом со мной сидит Тина), Фред – напротив меня.
Сейчас все точно так же, и меня эта обстановка стала напрягать, и мой гнев, кажется, скоро выйдет за пределы и выльется в какую-нибудь выходку. Нет, вряд ли я буду кричать, скорее всего, я что-нибудь скажу, а потом сделаю что-нибудь несуразное, а как только это привлечет внимание – убегу.
У меня есть одна проблема: я не боюсь высказываться, но не вижу в этом надобности. Я привыкла оставлять мысли при себе. Миссис Вайолет говорит, что у меня наклонности интроверта, и поэтому я так долго к ней хожу. Но скорее всего, это чушь собачья, и ей просто платит мать. На самом деле, мне просто не хочется разговаривать. Я не знаю, как это объяснить. Это не кажется мне нужным. Мне хватает своих мыслей. А если что-то очень нужно узнать, я предпочитаю переписки.
Тем не менее, Фред сидел напротив, а рядом со мной был Голден. Кажется, сегодня мир усложняет мне задачу, и мои мозги просто кипели от негодования. Фред молчал, но смотрел, не отрываясь. В его карих глазах читалось желание что-то сказать, какая-то неопределенная грусть... я не очень во всем этом разбираюсь.
Томас все слушал щебет Тины: как он ее выносит? Неужели ему это нравится, и такая девушка – то, что ему нужно? Если сравнивать Тину с моей сестрой, то я не знаю, кто из этих двух – меньшее зло.
Я стала избегать карие глаза, копну волос, которые даже после стрижки не желали ложиться, как надо. К слову, Ребелу так шло куда больше... ох, я не могу отвлечься.
- Что? – наконец спрашиваю я, не вытерпев. Парень застывает, черты его лица меняются, и кажется, что звуки вокруг становятся тише.
- Ты злишься?
- Есть такое.
- Но за что? – вижу в его глазах искреннее непонимание. Ну, конечно! Я же такая же, как все, по мне нельзя понять.
- Это слишком сложно, ты же знаешь...
- Это все глупые отговорки, Кэсси. Мы же с тобой все обсуждали, – я начинаю понимать, что к нам стали прислушиваться, но оборвать разговор уже не могу.
- Это не отговорки. Мне нужно время и личное пространство, – я окидываю гневным взглядом стол. – А вы с чего-то взяли, что можно просто так взять и нарушить все то, что я выстраивала вокруг себя!
- Кэс, ты в порядке? – подала голос кудрявая брюнетка. Ну да, Тина, личную жизнь которой я чудесным образом наладила. Поднимаюсь с места и всплескиваю руками.
- Нет, конечно! Я психанутая! – грозно восклицаю раз за разом, а звуки разносятся эхом по столовой. Ну почему так тихо? – Кто, объясните мне, кто сказал, что можно прийти в мою жизнь и поменять все с ног на голову?
- Эй, тихоня, ты чего? – Томас снова схватил меня за плечи, но, похоже, я уже взвинчена и раздражаюсь за полсекунды еще сильнее.
- Не смей меня трогать! – отскакиваю назад, чуть ли не заливаясь слезами. Нет, Лифф, возьми себя в руки! – Я терпеть не могу, когда ко мне прикасаются.
Только тут я останавливаюсь, чтобы отдышаться и понимаю, что привлекла всеобщее внимание. Мне становится еще более неуютно, чем на своем месте, я заметалась и подскочила к стулу, чтобы взять сумку. Путаясь и сбиваясь, я все же надеваю ее и слышу приглушенный вопрос.
- То есть, ты хочешь побыть одна?
- Да, Фредерик. Хочу, – гляжу в эти глаза, и становится еще больнее. Нет, то, что происходит – паранормально, я растворяюсь в собственной боли, но стараюсь с гордостью, не поскользнувшись, хотя бы уйти из столовой. Как только двери оной захлопываются, срываюсь с места и чувствую, как во время бега слезы убегают куда-то за уши. В саду, где никого не бывает, уже холодно, но мне нужно одиночество, нужен внутренний баланс. Почему все так расшатано?
Листья сирени почти опали, только некоторые еще каким-то чудом держатся. Я вдруг напоминаю себе кустик сирени: какой-то неустойчивый, такой же хрупкий и такой же бестолковый. Сирень цветет две недели в год, а остальное время просто занимает место. Занятно, не правда ли? Может, от меня и больше толку, чем от сирени, но чувствую я себя так же отвратительно, как если бы у этого куста были чувства.
Сижу до тех пор, пока слезы не перестают течь. Я взорвалась. Я давно не взрывалась. Полтора года держалась, полтора года ничто не выводило из равновесия настолько, что я не могла терпеть любые колебания воздуха. Но это случилось.
Я приняла правильное решение. Никакого Фредерика Ребела в моей жизни быть не должно. Я отравляю саму себя.
От таких мыслей становится еще более тоскливо. Что-то пытается будто оторваться от меня и сказать, что я не права. Но эти слова иррациональны, они-то и делают мне хуже.
Родные стены все равно на меня давят. Я не помню, как дошла домой, как очутилась в своей квартире, и что происходило вокруг. Кажется, мне даже что-то сказали, но я не помню. Я даже не помню, кто и с какой целью.
Стараюсь выкинуть это все из головы – все равно рассасывание этой темы в моей собственной голове ничуть не поможет происходящему. Сейчас лучше сосредоточиться на деле, дать своему творческому потенциалу проявить себя на максимум – этот чертов конкурс не дает мне спокойно думать. Лучше бы он поскорее прошел, потому что я устала видеть на лице мисс Иквел одно и то же выражение ожидания гениальной идеи. Это не так работает.
Мимо меня проходит Тина и садится на свою кровать, я же не двигаюсь, рассматривая содержимое статьи на странице. Краем глаза замечаю, что соседка нервничает, но молчит. Тот, кто знает Тину достаточно давно, понимает, что она долго не протянет – а я знаю. Но после эпизода в столовой не вижу необходимости начинать разговор: я испытываю куда меньше каких-либо эмоций на этот счет сейчас.
Меня больше занимает всеобщая ситуация: я показала, что могу и психануть, причем как совершенная идиотка. Разумеется, вряд ли после такого ко мне потянется народ (и славно), но обо мне могут говорить. Нет желания быть обсуждаемой персоной – это почти как вторжение в личное пространство. А кто любит, когда в его личное пространство вторгаются?
- Тебе звонят.
Это первая фраза Тины за весь прошедший вечер. Удивительно, что она сегодня никуда не уходит – это определенно для меня в новинку. Не реагирую, но, честно говоря, я ведь даже и не вслушиваюсь. Я, кажется, только отыскала подходящую тему для проекта, хотя она не так уж и многообещающа.
- Кэсси, тебе звонят, – настойчиво повторяет Берт, и я вдруг вздрагиваю, наконец услышав, что она пыталась до меня донести.
- А? Спасибо, – неловко кладу ноутбук и спешу в маленькую и темную прихожую, заваленную всяким хламом и одеждой. Здесь точно следует разобраться, но как-то не находится должного желания. – Алло?
В трубке долгое время слышится молчание, а где-то на заднем плане – посторонние звуки и чьи-то крики. Я выжидаю, но мне становится не по себе.
- Кэсси? – я слышу детский голосок, от которого чувство дискомфорта возрастает в несколько раз. Я невольно ерзаю и сажусь на кровать. В этот момент где-то вдалеке слышится звук разбитой посуды. – Это ты?
- Роберт? – мальчик, кажется, совершенно напуган. Пожалуй, он один, к кому я питаю чувство искренней любви, хотя бы потому, что он еще просто не знает всего. Да, конечно, у меня была куча скандалов с мамой из-за него, но он не виноват. – Да, это я. Что происходит?
И снова молчание. Все это время я слышу только гневные крики, но слова разобрать не получается. Хмурюсь и еще раз зову Роба.
- Я больше так не могу, – шепчет ребенок, и я вдруг слышу всхлип. Закрываю глаза, чтобы понять, что происходит. Похоже, малыш мне ничего не расскажет. – Забери меня.
Что творится в этом чертовом доме? Может, Элайза не врала, и я просто слишком много пропустила?
- Ну, Роб, я не могу. С тобой все в порядке? Где Эл? – не знаю, как себя вести, чтобы не разводить только больше паники внутри брата. Он всхлипывает еще раз.
- Элайзы нет дома. Уже третий день, – недовольно фыркаю. Но, кажется, голос мальчонки стал чуть бодрее. – Кэсси, они ругаются каждый день и...
- Роберт! Что ты тут делаешь?! – я ни с чем не перепутаю этот гневный голос. Голос моей матери. Решаю дослушать до самого конца, хотя мне так и хочется сбросить, да поскорее. Единственное, о чем я сейчас думаю – это чтобы не попало Робу.
- Я просто сидел, – говорит мальчик тихо. Бедный, сейчас нет ни одной из старших сестер, чтобы его защитить, только отец. Интересно, кто он в этой странной истории?
- С кем ты разговаривал? – казалось, что Фиби Лифф в принципе не интересно, что ей ответит сын – он все равно скажет то, что ей надумалось. – С кем, Роберт?
- Ни с кем. Я ждал, когда вы перестанете, – видимо, это не первая перебранка.
- Скажи спасибо своему отцу, он любит довести меня до белого каления, – женщина шумно выдыхает, и мне кажется, что я даже сейчас чувствую на себе этот тяжелый взгляд. – Роберт, иди в спальню и постарайся найти себе занятие. Нам с папой нужно договорить.
В телефонной трубке становится шумно. Что ж, эта железная леди мягче со своим сыном, хотя бы немного. Слышу топот ног по лестнице, хлопанье дверью.
- Кэсси, ты тут? – какой хитрец, протащил телефон с собой.
- Да, Роб. Что произошло? – Тина смотрит на меня с недоумением, в ее глазах я читаю вопрос, но сама пожимаю ей плечами.
- Она меня заперла. Сейчас опять что-нибудь испортят, – я только удивляюсь тому, как спокойно произносит это все мальчик, хотя у самой уже горят нервы.
- В смысле – испортят?
- В прошлый раз мама попала по лицу папе стеклянным корабликом. У него была кровь. Да и кораблик разбили.
- Мой стеклянный кораблик? – вспоминаю подарок отцу на день рождения. Я тогда раскрасила паруса витражными красками, получилось очень здорово, но он был большой и тяжелый. Неужели дошло до рукоприкладства?
- Да.
- Роберт, с тобой точно все хорошо? – плевать на кораблик, если в моей семье продолжает страдать невинный человек.
- Я хочу, чтобы это кончилось.
Не знаю, что ему ответить. Врать нехорошо, а правды я и сама не знаю. Что делать?
- Давай так: постарайся представить что-то очень приятное и уснуть, главное, сиди тихо. Если что-то страшное будет – сразу же звони, хорошо? – в глубине души верю, что поступаю правильно. Сама не знаю даже, что делать десятилетнему мальчику в такой ситуации.
- Хорошо. Я люблю тебя, – говорит он перед тем, как сбросить. Рука вяло отлынивает от уха, и телефон падает куда-то на кровать.
- Что случилось? – спрашивает Тина, а я снова пожимаю плечами.
- Кажется, Роберт случайно попал в семейную драму, – в этой фразе я ругаю всех: отца, мать, Элайзу и больше всего себя. Я должна что-то сделать. Обреченно вздыхаю и ложусь набок, лицом к стене. Закрываю глаза, но вокруг только темнота и сердце дико клокочет изнутри. Открываю – а перед лицом однотонная стена. Встает только образ красивой женщины, стройной, в возрасте, но прекрасно выглядящей. Ее светлые волосы всегда собраны в высокую прическу, глаза красиво накрашены, а губы так и издают ангельские звуки. Но все это обман. Она просто получает то, что ей нужно. За маской строгости – жажда. И я ее боюсь.
Что будет с Робертом?
Вслепую дотягиваюсь до телефона и, с трудом разлепив глаза, набираю Фреду смс.
«Надо встретиться. Очень важно. Прошу тебя!»
Отправляю. Может быть, зря. Но он точно попытается что-то придумать. Я в это верю. Наверно, зря, но не могу придумать ничего лучше. А раз так, то остается только одно – ждать ответа.
Уже темно, и очень, очень холодно. Кажется, я не рассчитала с одеждой, либо же осень приходит быстрее. В любом случае, я с каждой секундой замерзаю все сильнее. Я стою у скамьи, где мы впервые разговорились, и жду парня уже двадцать минут. Наверно, просто не стоило приходить, и он сам это понял. Я бы не пришла, если бы мне ясно дали понять, что мое общество не нужно.
Вздыхаю и разворачиваюсь к своему зданию. Не следовало ожидать чего-то другого. Рука так и тянется в карман, но только в последний момент осознаю, что там нет сигарет. Злостная привычка осталась, а сейчас особенно сильно хочется закурить, ненадолго избавиться от угнетающего чувства стресса. Медленно делаю шаг в обратном направлении: ждать более смысла не имеет.
- Чего ты хочешь? – звук голоса обдает меня резко и пронзительно.
- Фредерик? – вновь оборачиваюсь и действительно вижу перед собой его, но снова он не похож на солнечного человечка: черты лица погрубевшие, губы поджаты, глаза сужены и обдают ледяным холодом, скулы напряжены. Я чувствую, как он не хочет быть здесь. – Я рада, что ты все-таки пришел.
- Не заставляй повторять меня дважды, Кэсси, – похоже, сейчас все будет не так уж и просто. – Зачем я тебе понадобился?
Смотрю на него и думаю, с какого бока лучше зайти. Если честно, с такими людьми, как Фред, я разговариваю редко: они более непредсказуемы.
- Ты прав, – я тяну время, но не вижу в этом смысла. – Кое-что случилось, и мне нужна твоя помощь.
- Кэс, а тебе не кажется, что это уже перебор? – он подходит ближе, но с каждым шагом ненависть в его глазах только растет. – Все наше общение сводится только к твоим просьбам. А если быть точнее, к требованиям. Это обыкновенный эгоизм.
- Я не отрицаю, – до чего я дошла, оправдываюсь перед человеком за свое поведение. – Мы все по природе эгоисты. И я не исключение.
- Это тебя не оправдывает. Ты не заметила, что любая твоя просьба исполнялась? Ты не думала, что людям нужно давать что-то взамен? – Его тон повышается с каждым новым словом, что давит и давит на меня. Ну же, Фред! Я же тебе доверяю, прекрати, пожалуйста!
- Эти люди сами пришли в мою жизнь, Фредерик! – стараюсь говорить так же уверенно, как и он. Я верю в свои слова, но мужества у меня не так много. Радует то, что мы здесь одни. – Я их об этом как раз-таки не просила!
- Ах, не просила! – кажется, я только разозлила Ребела. Я ничего не понимаю и, кажется, делаю только хуже. – А с чего ты решила, что все должно делаться по твоему желанию? То, что у тебя семья, полная отвратительных людей – не вина остальных.
- Да причем здесь семья вообще? Я сама ушла оттуда и надеялась, что смогу жить спокойно, без проблем! – гнев во мне так и подталкивает вновь накинуться с криками о непонимании, но я все время держу в голове мысль о том, для чего я в эту минуту здесь стою. – Дело вообще не во мне! Я пришла просить у тебя помощи не для себя, но, похоже, у тебя не хватило терпения дождаться сути проблемы, да, Фредерик?
- Не для себя? Удивительно даже, – парень всплеснул руками, и губы искривились в злобной ухмылке. – Да разве можешь ты думать еще о ком-то, кроме себя? Подумай на досуге, может, мамочка не зря водит тебя к психологу, и с твоей головой действительно не все в порядке?
Это был удар по больному. Он знает обо мне слишком много, как я и говорила. Такое никогда не кончается хорошо. Сдерживая слезы, понимаю, что губы сами дрожат. Потираю руки и стараюсь все списать на холод.
- Э-это... было неверное р-решение, – голос предательски дрожит из-за холода и надвигающихся слез, но я отхожу на шаг и договариваю. – Мне д-действит-тельно не стоил-ло к тебе обращ-щаться.
- Эй, Кэс...
- Нет, ты прав, – я не хочу, чтобы он еще что-то говорил. Разве он может сделать что-то лучше? Час назад я искренне в это верила, но не сейчас. – Я должна и-исправить все сама. И-и я это сделаю. С-сама.
Разворачиваюсь и неровным шагом иду домой. Пожалуй, это одна из самых крупных ошибок, сделанных мной. Сейчас я чувствую, как хочу сохранить остатки самообладания и энергии, совершаю минимум действий, по пути даже не запоминая, о чем я думаю. Прихожая, кроссовки, кухня, стол. Я просто сижу и смотрю вперед. Я не знаю, что делать, у меня нет даже приблизительных мыслей. Даже насчет того, чтобы просто уснуть. Ничего.
Я все равно должна ходить к ней, чертова миссис Вайолет. Каждый раз, когда я нахожусь перед ее дверью, мне хочется застрелиться, потому что я знаю, что меня ждет: расспросы, копание в моей душе, вечное исписывание страниц симптомами и выводами. И так до бесконечности. Похоже, что вот и есть мой удел: без конца ходить к психологу и заставлять всех верить, что у меня проблемы.
Что я люблю в кабинете этого доктора, так это кресла. Они всегда очень удобные, мягкие и успокаивающие. Одно из таких – темно-синее – стоит прямо напротив белого дивана, на котором обычно сидит Нина. Их разделяет небольшой, низенький журнальный столик из стекла, который, должно быть, еще чудом не разбился.
Сегодня я зашла в кабинет быстро и просто плюхнулась в это кресло боком. Лицом к окну: слева все освещали лучи солнца, проникавшие сквозь просторные окна, редко закрываемые жалюзи. Уткнувшись в мягкую и холодную спинку кресла, я свесила ноги на подлокотник, заведомо скрестив их в щиколотках. Я знаю, что женщина не будет против, но и она знает, что я прихожу сюда по нужде. Чего она хочет?
Иногда она принимает попытки задать вопрос, вроде:
- Кэсси, как дела с Фредериком?
Но я не отвечаю. Мне больно произносить слова, больно снова что-то говорить и говорить. Все чего-то хотят, но непонятно, зачем.
Она три часа спрашивала меня о чем-то, а я смотрела, как облака плывут мимо этих широких окон, и думала, что же сейчас происходит.
А произошло вот что: я снова одна, снова такая же, как и была еще летом, но теперь у меня отняли еще кое-что. Это доверие. Последние его крупицы, что у меня оставались, я неразумно потратила на всегда делающую все наперекосяк сестрицу и человека, которого знаю чуть меньше месяца. Отличный выбор, о котором уже бессмысленно жалеть.
Я не желаю ни с кем разговаривать, а уж тем более кому-то доверять. Я рада, что Фредерик Ребел вновь вернул меня к прежнему состоянию, пусть и ценой опьянения с последующим отрезвлением.
И теперь я примерно представляю, что творится в семье без меня. И должна придумать, как быть с братом. Я не оставлю его с людьми, которые причинили мне столько боли. Я и сама там не останусь.