Моя ревность тебя погубит

Заблокировав машину, я собираюсь побыстрее пойти к подъезду, но моё внимание отвлекает отсутствие машины её охранника. На парковке полно пустых мест, но конкретно его машины нет. И я не понимаю, какого хуя он уехал, если я не говорил ему оставлять её одну, даже если она сама попросит.

Набрав его номер, недолго жду, прежде чем он возьмёт трубку.

— Станислав Юрьевич?

— Почему ты, блядь, решил, что можешь оставить её одну и уехать посреди рабочего дня? Разве это входит в твои обязанности?

— Я не уезжал, — слышу немного нервозности в его голосе, но он отвечает быстро. — Я сейчас на старом адресе.

— И что ты там делаешь?

— Меня попросили приехать сюда.

— Зачем? — спрашиваю я, а затем, в один момент, открываю свою машину и сажусь обратно на водительское место. Не понимаю, какого чёрта ей понадобилось посреди вечера отправиться в эту помойку, о которой я пытаюсь заставить её забыть.

— Мне не сообщили.

— Она рядом с тобой?

— Она пошла в дом.

— Блядь, — ругаюсь я, со свистом разворачиваясь и выезжая с парковки.

Обычно я не полагаюсь на интуицию, но не в том случае, если дело касается Полины. Когда что-то связано с ней, я могу даже поверить в Бога, будучи атеистом всю свою жизнь.

— Никуда не уезжай. Я сейчас буду.

— Понял.

Сука, что-то не даёт мне успокоиться. Что именно? То, что её планы резко поменялись, и она даже не предупредила меня? Я стараюсь не держать её на поводке, хотя очень хочется, но она рассказывает мне о своих планах, что делает мою жажду чуть менее проблемной. Я могу понять то, что она хочет увидеться с отцом. Я принял это, но какого хрена её потянуло туда? Я звонил ей совсем недавно, после этого она прислала мне сообщение, что купила торт и едет к отцу. Даже через это короткое сообщение я мог услышать радостную интонацию в напечатанных ею словах.

Что могло поменяться? По городу, с вечерними пробками, к её старому дому мне ехать минут двадцать. Учитывая то, как я протискиваюсь между рядами на своём джипе, выезжаю на встречную и выжимаю максимальную скорость, я буду ещё быстрее.

Когда я забрал её, мне казалось, что я хотя бы немного успокою своего внутреннего зверя — но на самом деле я стал ещё более диким и бешеным. И я превращаюсь в неадекватное животное, когда не имею представления о том, что с ней происходит — или что происходит у неё в голове.

По дороге звоню ей несколько раз, но она игнорирует каждый звонок, отчего я становлюсь ещё более бешеным.

Чёрт, она издевается надо мной.

Или пытается проучить за то, что я помешан на контроле.

Быстро пересекая очередной светофор, я сворачиваю налево, в узкий проулок, ведущий к её дому. Охранник уже стоит у машины, я вижу его в свете единственного горящего фонаря неподалёку. Здесь почти нет машин, у владельцев этих домов их либо нет, либо они все стоят в старых гаражах.

Припарковавшись, я выхожу и бросаю на него свирепый взгляд.

— Почему, блядь, ты не сообщил мне, что вы здесь?

— Я не был уверен, что это нужно.

— Заткнись, нахуй. Это нужно, если ты знаешь, что этот адрес не входит в список обычных мест, которые она посещает. — Я бы разбил его лицо, но не мог больше терять времени. Игнорирование Полины — это то, что выводит меня из себя больше, чем что-либо. — Можешь ехать, и впредь будь уверен, что мне нужно сообщать всё, что с ней связано, если это выбивается из её стандартного графика.

— Я вас понял, — отвечает он, как солдат, после чего я ухожу в сторону старого подъезда и захожу внутрь. Быстро поднимаюсь наверх, пересекая по три-четыре ступеньки за раз.

Подойдя к двери, опускаю ручку и понимаю, что она закрыта на цепочку и не открывается в полную силу.

— Полина, — говорю я, понимая, что, если дверь закрыта изнутри, то она точно здесь. Но она не отвечает, вместо этого я слышу странные звуки спереди. Они напоминают всхлипы, смех, крики — и всё это вперемешку. Чуть дальше от коридора, на полу, я замечаю её мобильный. Кровь в моих руках закипает, когда резкое осознание вторгается в голову. Одним мощным движением я разрываю эту цепочку нахуй, открывая дверь. Она ударяются о стенку, а я вбегаю внутрь и быстрым шагом иду на звуки.

В ванной.

Зайдя в ванную, я вижу свой самый жуткий ночной кошмар, который напрочь отключает мой мозг.

— Давай, красотка, тебе понравится.

Два блядских отродья держат мою девочку таким образом, что она вжимается поясницей в раковину. Одежда на ней разорвана, красные от слёз глаза закрыты, даже зажмурены, чтобы она не видела этих ёбанных рож. Они стоят над ней, готовясь сделать самые ужасные вещи, готовясь сделать то, что я с ней не делал.

Я, блядь, её любимый мужчина.

Я их убью.

Нет, я их замучаю, зубами перегрызу их глотки, а потом подвешу, как свиные тушки, на их собственных кишках. И только потом убью, если к тому моменту они не сдохнут от болевого шока.

Когда, опомнившись, они обращают на меня внимание, я уже не сдерживаюсь и одёргиваю одного урода от своей девочки. Хватаю его сзади за шею и ударяю лицом о стену с такой силой, что с первого раза оно превращается в сырой фарш. Безжизненным грузом он падает на пол, и я подавляю в себе желание забить его ногами. Подавляю, потому что здесь ещё один. Беру второго ублюдка за грудки и впечатываю спиной в стену. Одной рукой я сжимаю его горло и поднимаю вверх, когда он хрипит и пытается вырваться, барахтается ногами и всем телом, словно сейчас захлебнётся собственной слюной.

О, ты сдохнешь, но не надейся, что так быстро.

Мне кажется, мои побелевшие пальцы так сильно впиваются в кожу его шеи, что вот-вот — и проткнут её. А потом я вырву его кадык и заставлю сожрать, пока он будет биться в конвульсиях. Я душу его, снова и снова впечатывая в стену.

И я готов задушить это мерзкое отродье, но сосредотачиваюсь на её всхлипах сбоку от меня.

— Одно неверное движение — и я раздавлю твой череп руками, — рычу я, ударяя его о стену и кидая на первого ублюдка. Надеюсь, этими ударами я не убил их, и они просто в отключке.

С трясущимися от невыносимого гнева руками я поворачиваюсь и подхожу к Полине, закрывающей лицо ладонями.

Блядь, какой я идиот, конченный кретин. Думал, что она умышленно меня игнорирует, а она за это время пережила ад.

Подойдя вплотную, я обхватываю её за спину и талию. Так нежно, как только возможно. Она вздрагивает от моих прикосновений, словно это не я, а те ублюдки.

— Тихо, малыш. Это я, — пытаюсь её успокоить и убрать руки от лица. — Я здесь.

— С-стас, — шепчет она, когда её лицо уже открыто, и мои ладони гладят её влажные щёки. После этого она обрушивает на меня рыдания, настолько душераздирающие, что я опять зверею.

Одна только мысль о страданиях моей девочки может меня уничтожить.

Да, я не могу вынести мысли о её боли, потому что Полина — это то, чем я живу. Она воздух, которым я дышу. Пища, которую я поглощаю. Я растворяюсь в ней и заставляю её точно так же растворяться во мне. Она моё спасение и моё наказание в одном лице, потому что я помешан и не могу даже спокойно вздохнуть.

— Ты п-пришёл, — её голос заикается, но не так, как обычно, от стеснения или неуверенности. Она выглядит, как затравленный котёнок, которого загнали в угол. Которого пинали. С которого сдирали шкуру.

— Я пришёл, моя девочка. Я здесь, видишь? Никто больше не тронет тебя.

Он едва заметен, но я слышу — вздох облегчения, за которым снова следуют жуткие рыдания.

Она прижимается к моей груди, делая ткань рубашки влажной и грязной. На всём её теле красные отметины, на груди и животе замечаю что-то и понимаю, что это рвота.

Должно быть, её стошнило от прикосновений этих ублюдков.

Сам я теперь тоже весь в её рвоте и слезах, и мне плевать, потому что самое главное — я рядом.

— Сейчас мы всё сделаем, — я стараюсь звучать как можно мягче и быстро снимаю с себя пиджак, который надеваю на неё. Вещь для неё слишком большая, поэтому закрывает всё, что нужно, чуть ли не до колен.

Беру её на руки и выношу отсюда в гостиную, в которой перевёрнут маленький деревянный столик, разбросаны остатки ткани и видны следы борьбы. Господи, лучше бы меня пытали самым жестоким способом, лучше бы в мои глазные яблоки засунули лезвие, чем она перенесла такое.

Она не смотрит на меня, лишь тяжело и прерывисто дышит в моё плечо, подавляя рыдания.

— О-они сами. Я не хотела. Клянусь, я не х-хотела, — заикаясь и задыхаясь, пытается сказать Полина. Блядь, неужели она думает, что я зол на неё? Что я считаю, будто она хотела?

— Тише, принцесса. Пожалуйста, ничего не говори. Ничего не бойся. Ты теперь в безопасности. Я здесь.

Осторожно я кладу её маленькое тельце на диван и присаживаюсь на корточки, чтобы она видела, что я рядом. Достав из кармана брюк мобильный, я набираю номер её охранника.

— Станислав Юрьевич? Всё в порядке?

— Возвращайся.

Быстро сообщив ему, на какой нужно подняться этаж, сбрасываю трубку. С этими уёбками я разберусь своими руками, но мне нужно, чтобы он увёз Полину отсюда как можно скорее.

Когда охранник приезжает, его глаза мечутся по всей квартире. Переварив увиденное, он понимает, что здесь могло произойти.

— Отвези её домой прямо сейчас. И жди меня там.

Поднимаю женскую сумку с пола, после чего беру Полину на руки и передаю ему, ведь она не может самостоятельно идти.

Видеть, как её касается другой мужчина — мучительная каторга для меня. Чёртова пытка, но я переступаю через свою нескончаемую ревность и позволяю охраннику взять её на руки. Потому что она не должна находиться здесь больше ни минуты. Потому что ей нужно оказаться в нашем доме, в безопасном месте, которое ассоциируется у неё только с позитивными моментами.

Она не сопротивляется, лишь обхватывает свои плечи ладонями.

— Я скоро приеду к тебе, малыш. И ты забудешь всё, что произошло здесь, как страшный сон.

Когда охранник покидает эту мусорку с ней на руках, я закрываю входную дверь и отправляюсь на кухню. Беру в ящике маленький кухонный нож. Он мне не нужен, я убью их своими руками, но вдруг боли только лишь от одних моих рук для их преступления будет недостаточно.

Я думал, что пройдёт больше времени, прежде чем они придут в себя. Но я захожу в ванную, а они уже несмело стоят на ногах. Они смотрят на меня как на Бога, судью и палача в одном лице. Я стану для них всем и сразу.

— Прошу, — начинает кто-то из них.

— Закрой рот, — я стою на месте, прежде чем подойти ближе и за минуту расправиться с ними. — Вы всё-таки потрахаетесь сегодня, как и хотели. Только выебут вас.

Они даже не пытаются сбежать, потому что знают: я не оставлю от них мокрого места.

И это в любом случае.

— Вы знаете, что такое деньги? Власть? Возможности? Связи? Нет, вы нихуя не знаете о негласных правилах этого мира. Всё из перечисленного хорошо по отдельности, а вместе — это гремучая смесь, предоставляющая вам неприкосновенность. И могущество. Чем могущественнее ты становишься, тем страшнее другим приближаться к тебе и тому, что ты защищаешь. Это боятся и стараются обходить стороной, потому что в людях работает инстинкт самосохранения, но бывают исключения. Отбросы вроде вас. У вас есть этот инстинкт, но отсутствие интеллекта не даёт в полной мере понять, в каком дерьме вы окажетесь, если сделаете то, что вам не позволено.

Теперь я подхожу ближе, крутя между пальцами одной руки маленький нож.

— Вы не просто отбросы. Вы самоубийцы, подписавшие себе смертный приговор своими действиями, — говорю я и вонзаю этот мелкий нож одному ублюдку в его член, отчего тот вопит, как недорезанная свинья. Он отшатывается, когда я ударяю его по лицу, которое и до этого напоминало кровавое месиво. — И я с радостью исполню его.

♡ ♡ ♡

Полтора часа проходит с момента, как я позвонил своим людям из органов и сказал о том, что для них есть работа. Я дождался их для того, чтобы лично дать распоряжение. Я смотрел на два изуродованных мёртвых тела и жалел, что не помучил их больше.

Мне стоит выпить, но я не хочу приезжать и вонять перед ней перегаром.

Когда я наконец оказываюсь дома, охранник стоит возле ворот, как статуя. Такое ощущение, что он простоял неподвижно всё время, что был здесь.

— Станислав Юрьевич, — начинает он, но я жестом заставляю его заткнуться.

— Можешь завтра не приезжать.

— Я уволен? — неуверенно хрипит он, откашливаясь.

Да, я мог бы его уволить за халатность и тупость, но он работает её водителем уже больше полугода. И я не смогу снова доверить это кому-то другому.

— Я приставил тебя к ней не для красоты, как статуэтку. Её безопасность — вот, что меня интересует.

Он хмыкает, прочищая горло и клянётся, что станет её тенью.

— Если что-то подобное повторится, я тебя не уволю, а убью, нахуй. Теперь ты свободен, я позвоню, когда понадобишься, — сообщаю я, прежде чем он уходит.

Зайдя внутрь, я не разуваюсь и сразу же нахожу Полину на первом этаже на диване. Она сидит всё ещё в моём пиджаке, поджав ноги под себя. И она трясётся, уставившись в одну точку впереди.

Очень быстро, огромными шагами я уничтожаю расстояние между нами и присаживаюсь возле неё на корточки. Кладу ладони на её оголённые колени, отчего она снова вздрагивает.

Теперь она будет бояться любого прикосновения и шороха.

— Я здесь, принцесса, — говорю я, целуя её колени и кладя голову на них. Мне приходится пробыть какое-то время в таком положении, потому что только так я могу успокоить своего внутреннего зверя — быть с ней, дышать ею, касаться её, заботиться о ней.

Кто-то скажет, что я ёбнутый на всю голову псих. И он окажется прав, потому что я и сам могу признать то, насколько это ненормально и одержимо с моей стороны.

Вдруг её пальцы зарываются в моих волосах, и мой внутренний гнев стихает.

— Ты вся дрожишь, — замечаю я, наконец вставая на ноги. — Давай пойдём примем горячую ванну.

— Мне холодно, — отстранённо говорит она.

— Я знаю. Сейчас ты согреешься.

— Стас, п-пожалуйста...

— Что?

— Позвони папе. Спроси, где он.

В эту самую секунду мне становится всё понятно. Она должна была встретиться с отцом, но каким-то образом оказалась в своей старой квартире, а сейчас просит позвонить ему. Ничего не выясняя, я одобрительно киваю и достаю свой мобильный. Набрав номер её отца, слушаю несколько продолжительных гудков, прежде чем он возьмёт трубку.

— Он не берёт? — с трепетом и волнением в голосе спрашивает Полина. Мне хочется успокоить её, заверить, что с ним всё в порядке. И, как раз в тот момент, когда я хочу ей ответить, мужской голос говорит:

— Д-да? Стас?

— Леонид, где ты сейчас? — я отхожу на несколько шагов от Полины, когда она замирает, словно разучилась дышать.

— Я д-дома. Что случилось? Ч-что-то с Полиной?

Не скажу, что хочу уберечь его от правды. Я просто не собираюсь делиться её болью. Я хочу полностью забрать её себе, не поделившись ни с кем.

— Всё в порядке. Думаю, будет неплохо, если вы встретитесь на днях. Она скучает.

— Я т-тоже очень скучаю.

— Я передам, — отвечаю я, завершая вызов и возвращаясь к Полине. — С ним всё хорошо, принцесса, он у себя. Почему ты волновалась и решила поехать в этот старый дом?

Она отводит взгляд, словно сохраняя от меня какую-то информацию.

— Хорошо, мы разберёмся в этом потом.

Заправив две пряди её растрёпанных, влажных от слёз волос за уши, я беру её на руки и несу на второй этаж, в нашу спальную ванну. Оказавшись внутри, включаю тёплую, ближе к горячей воду в джакузи. Пока она наполняется, я скидываю с Полины пиджак и остатки её рваной одежды. Отметины на теле проявляются ещё больше, теперь они имеют не только красный, но и жёлто-фиолетовый оттенок.

Синяки.

Иногда я не знаю, как мне касаться её, потому что могу быть жёстким во всём, включая прикосновения. А она очень хрупкая, миниатюрная, словно её можно сломать.

Что эти твари сделали с ней, чтобы её тело покрылось таким количеством синяков? Как они посмели? Как они могли даже подумать о том, чтобы причинить ей боль?

Блядь, я не прощу себе того, что не смог защитить её.

Усаживая её в ванной, я намыливаю мочалку и прохожусь по всем уголкам её тела. Нежно, мягко, так, чтобы не причинить ей ещё больше боли или малейшего дискомфорта.

— Клянусь, я не хотела, — снова оправдывается Полина, прижимая колени к груди.

— Я знаю, малыш. Ты ни в чём не виновата. Это последний раз, когда я так халатно относился к тому, что происходит вне моей досягаемости.

— Тебе теперь от меня п-противно? — она всё так же не смотрит на меня, а гипнотизирует взглядом свои разодранные коленки. Неужели я похож на изверга, который может обвинить её в этом? Блядь, я виноват в том, что допустил такое. А она считает, что я могу злиться на неё.

— Не смей так думать, принцесса. Пожалуйста, просто не смей. Ты единственное, что мне нужно, Полина. Мне никогда не будет противно от тебя. Я никогда не откажусь от тебя. Я всегда, слышишь, всегда буду твоим мужчиной и никогда не отпущу тебя, моя девочка. Даже если ты захочешь уйти, я переверну весь мир и сделаю так, чтобы ты осталась. Ты моя, Полина.

В уголках её глаз застывают слёзы, когда я целую их, а затем и щёки, губы и шею, стараясь вернуть ей комфорт от моих поцелуев. Её нежно-молочное тело очищается от пота, рвоты и грязи. Сам я снимаю с себя грязную рубашку и намереваюсь пойти в душ чуть позже, когда она уже заснёт.

Оказавшись в нашей кровати, Полина переворачивается на противоположный от меня бок. Странное ощущение, что теперь она игнорирует мои взгляды, прикосновения и внимание. Но я понимаю, что после случившегося у неё шок, и ей нужно время, чтобы прийти в себя.

Много времени.

Но, сколько бы ни понадобилось, я буду рядом и не буду давить. Когда я оставляю лёгкий поцелуй на её плече и собираюсь подождать, пока она уснёт перед тем, как пойти в душ, она подаёт голос:

— Ты действительно меня так сильно любишь? — Сам вопрос не застаёт меня врасплох. Нет ничего в этой жизни, чтобы бы застало меня врасплох, но я удивляюсь тому, что она решает это спросить.

— То, что я чувствую к тебе, Полина, это больше, чем просто любовь и больше, чем одержимость и зависимость. — Каждый раз думая о ней, я испытываю смешанные чувства: я говорю о том, что она успокаивает меня, но при этом я не могу спокойно дышать. Парадокс, который случился в моей жизни. — Я люблю тебя. Для меня есть только ты, моя девочка. Никто и ничто в этой жизни не заставит меня потерять тебя.

Она ничего не отвечает, и после всего пережитого сегодня я позволяю ей просто заснуть. Когда понимаю, что она спит, я тихо встаю с кровати и направляюсь в душ. Мне нужно смыть с себя этот блядский вечер и немного выпить.

Вернувшись обратно в спальню с обёрнутым на талии полотенцем, вижу, как она бьётся в припадках. Блядь.

Моментально бужу Полину, пытаясь избавить её от кошмара. Она вскакивает и несдерживаемый порыв рвоты льётся на постельное бельё.

Полина виновато смотрит на грязную простынь слезливыми глазами, извиняясь и плача.

— Прости. Я не хотела.

— Всё хорошо, принцесса, — я обнимаю её, когда она снова плачет. Обнимаю и целую в губы, несмотря на то, что из неё только что вышла рвота и мелкая её часть теперь в моём рту. Мне насрать. — Поспим в другой спальне, с утра домработница всё уберёт.

Я отношу её в спальню в другой части дома, приношу воды и глажу по спине до тех пор, пока она снова не засыпает.

Никогда не прощу себя за то, что допустил это. Но сделаю всё, чтобы это исправить.