Глава 11. Часть I
Самое трудное на утро после расставания – это найти в себе силы встать. Пробиться сквозь пелену печали и боли, жалости к себе. Безысходность и опустошение, плотно окружившие удушливым туманом, отрезают способность глотать воздух. Как прежде, как это было раньше, до того момента, когда для них распахнули душу.
Для беззаветно любящего сердца достаточно намека, что его вновь хотят оживить, заставить работать на пределе своих возможностей и ощущать его биение. Одно неверно истолкованное проявление заинтересованности – и остановить запущенный процесс окажется затруднительно.
Так устроен человек: раздувает внутри себя едва ли не догоревшие остатки прошлых отношений в надежде получить из чуть горячих углей огонь. Если не такой же, исходный – обжигающий, согревающий, ослепляющий, – то приближенный к нему по мощности. Только надышавшись дымом до режущей боли в легких, понимаешь, что возродить былое пламя невозможно. И обидная, злая, с горьким привкусом правда в другом: костер дымится до тех пор, пока его не зальют водой. Слезами, солеными, безнадежными, льющимися без остановки, бесконтрольно, потому что иного способа борьбы, ответной реакции на токсичные пары организм не нашел.
Энн, зарывшись в одеяле и обхватив колени, сидела на диване в полутемном кабинете. Крупица за крупицей собирала внутри силы, чтобы заставить себя подняться. Тело словно отделилось от души. Не слушалось, не понимало указаний, не хотело подчиняться. Мозг и вовсе, казалось, не способен на восприятие каких-либо команд. Данное Мартину обещание разбилось вдребезги, разбросав повсюду осколки, стоило подсознанию напомнить о том, почему Энн находится не в любимых объятиях, а в цепком, безжалостном захвате собственных чувств. Как в клетке. Маленькой, темной, тесной.
Голова болела от длительных рыданий, горло саднило, будто расцарапали, нещадно искромсали. Не самое страшное. Переживет. Хуже всего ощущать себя разгромленной, разломанной на части, обессиленной.
Опустилась обратно на жесткий диван и уткнулась в сырую, пропитанную слезами, подушку. Никак не стыковались образы ее Артура с парнем, какого видела в последний раз. Не могла понять, что сделала неправильно. За что он с ней поступил так мерзко, хладнокровно и цинично. Стиснула зубы. Не желала снова погружаться в этот мрачный колодец, утопать в жалости к себе. Сама виновата. Влюбленная идиотка с никому не нужными сильными чувствами. Серьезные отношения не для таких, как она. Не умеет наполовину. Отдается полностью, из-за чего и страдает.
Вспомнился Федя – единственная попытка что-то изменить в себе. Потерпела неудачу. Все начало заходить дальше, чем представляла, – просто-напросто сбежала. Ухватилась за возможность уехать, только бы не окунаться с головой туда, откуда не сможет легко выбраться. Заменить в сердце одного человека на другого все равно не получится.
«Мне жаль, что ты этого не понимаешь, Арт, – прошептала севшим голосом. – Не отпустил».
Зажмурилась. Прекратила стараться встать. Дала себе возможность целиком выплеснуть все эмоции, чтобы не оставлять ни капли. Когда заканчиваются слезы и внутри – пустота, становится проще делать вид, будто ничего не случилось. Единственный свидетель – глухие бетонные стены, которые сохранят драму в секрете. Все следы скроет обезоруживающая, солнечная улыбка, какая выглянет, словно из-за тучи, воскрешая надежду на то, что новый день станет теплым, наполнится красками, разгонит тоску и мрачное настроение.
Вновь накинула на голову стеганое одеяло и с шумом, несколько раз всхлипнув, затерялась в собственной вселенной, перешагнув оттуда в мир снов.
Как ни странно, открыть глаза оказалось не так и сложно. В пространстве вокруг по-прежнему царил полумрак. Показалось, время застыло на одной отметке, но часы на руке говорили об обратном. Энн провела ладонями по лицу и приподнялась. Помотала головой и тряхнула затекшей рукой. Ослабила ремешок часов, задержавшись взглядом на оттиске на запястье. Страшно представить, какой отпечаток оставила на лице затянувшаяся истерика.
Девушка аккуратно опустила ноги на холодный пол. Практически наощупь добралась до небольшого, спрятанного в углу кабинета помещения. Каким-то непостижимым образом удалось умыться. Лишь тогда дотянулась до выключателя. Несколько секунд привыкала к свету. Едва получилось взглянуть на себя в зеркало, как непроизвольно испустила смешок. От макияжа осталось лишь слабое воспоминание в виде не до конца смытой туши, зато цвет глаз на красном фоне казался зеленее обычного. Снова сполоснула лицо водой с мылом, окончательно убирая косметику. Нащупала под умывальником расческу и улыбнулась, когда обнаружила на ней резинку для волос. Быстро соорудила на голове хвост. Теперь больше походила на привычную себя. Но одежда неподходящая. Простонала в голос. Отрицать не имело смысла: нужно возвращаться домой. Словно подтверждая ее мысли, на столе кабинета зазвонил телефон. Дернулась. Меньше всего хотелось разговаривать сейчас с папой, а не взять трубку – заставить его активировать функцию недовольного отца с последующими расспросами, подключением охраны и систем слежения. Энн проходила через подобное дважды. Повторять ни малейшего желания не возникало.
В мозгу промелькнула мысль, что, кроме папы, больше никто не звонил и не писал. Невесело усмехнулась отражению в зеркале. Надежда – маленький юркий зверек, который прячется глубоко внутри, не обращая внимания ни на кого, появляется будто из ниоткуда и так же быстро исчезает. Не то чтобы Энн ожидала скорых действий, она знала: еще предстоит побиться, побороться за свое спокойствие.
В глубине радовалась: кто-то о ней помнит. Пересекла комнату, почти запнувшись об свою обувь. Втянула воздух через нос и выдохнула, ответила на звонок.
– Алло, – прохрипела и в уме чертыхнулась. Голос предательски выдавал ее.
– Здравствуй, ребенок, неужели разбудил? – изрек оглушительным басом мужчина. Даже если бы спала, от такого приветствия мигом проснулась и вскочила с постели.
– Пап, – со стоном выскользнуло, – я же просила. Ты обещал: никаких больше «ребенок», «принцесса» и «Аннушка»!
– А ты обещала, что приедешь сегодня домой.
В тоне отца звучал упрек. Энн мысленно стукнула себя по лбу. Совсем вылетело из головы. Неудивительно. Стоило выйти из ресторана, и разговор с родителем ушел на задний план. Как и все остальное. Исключение... Тяжело выдохнула, отрезая подсознанию попытки вновь забрать контроль над ситуацией.
– Наверное, погода на меня действует. – Оправдание нашлось само собой. Метель за окном лишь усугубляла внутреннее состояние. – Проспала весь день. Извини, пап. Завтра?
– Сегодня.
– Я неважно себя чувствую.
– Так, дочь, что случилось? – Казалось, Григорий Алексеевич только и ждал момента задать этот вопрос. – Не ври мне! Все равно узнаю.
– Устала, наверное. Скучаю по теплу...
Не думала, будто придется снова уйти с головой в ледяные воды грусти, отчаяния и боли. Не предвидела предательского удара в спину. Солнце ушло за горизонт, а она осталась все так же стоять, наблюдая за его закатом, не мешая темноте поглощать ее.
– Анна! Пулей домой! – прорычал грозно папа. Не поверил. Ни капельки. Энн и сама себе не верила. – Или пришлю за тобой машину.
– Одну из тех, что следит за мной?
– Ребенок, ты из-за этого не в настроении? – засмеялся Бажин, немного расслабившись. Его любимая наследница не была капризной, но и терпеть не могла, когда он действовал за ее спиной. Характер проявлять умела, к удовольствию отца. – Ездила бы с водителем, отпала необходимость посылать ребят наблюдать.
Откровенно дразнил. Аня управлялась с авто едва ли не лучше самого Григория Алексеевича и объективно превосходила в мастерстве большинство его головорезов из охраны.
– Нет, спасибо. Я люблю водить, – тоном обиженной девочки проговорила. – Сама. Твоим... мальчишкам заняться больше нечем?
– Поэтому машина стоит возле приюта, а ты катаешься на такси? – пропустил мимо ушей последний вопрос.
– Папа! Убери их! Я не дочь президента, и сейчас не 90-е.
– И в кого такая упрямая?! – со смешком вылетело. – Анна, ты моя дочь! Единственная. А врагов хватает.
– Может, мне обратно – в Африку или Европу?
– Шантаж, Анна Григорьевна?
– В этом у тебя больше опыта.
– Мы вернемся к разговору дома, – жестко отрезал. – Собирайся. Ребята сейчас подъедут.
– Я не у себя.
– Я в курсе. – Простая констатация факта. Бажин замолчал на доли секунды, меняя интонацию. – Пицца с курицей? – Веселые нотки в голосе отца заставили Энн улыбнуться и признать поражение.
– И грибами.
– И побольше сыра?
– И никаких допросов, пап.
Григорий Алексеевич рассмеялся. Безумно любил свою принцессу. Расспрашивать ни о чем не собирался. Полные отчеты лежали на столе и отображались на мониторе компьютера. Если бы она знала обо всех средствах, с помощью которых отец следит за каждым ее шагом, выполнила угрозу: вновь укатила за границу, оставляя его на долгие месяцы. Не простила бы. Натура такая: мягкая, но со стальным стержнем внутри; открытая, но лишь избранным людям позволено пересекать личные границы; искренняя и ранимая, однако отбрасывала, запечатывала чувства, если ее обижали, поворачивая против обидчиков их же злость.
Мужчина предпочитал не вмешиваться без явной необходимости. Приглядывал на расстоянии, держа руку на пульсе. Не допускал и мысли, что когда-то потеряет оставшуюся часть сердца. Это было не похоже на страх в его обычном проявлении. Чудовищно деформированное чувство. Иррациональная любовь к единственному ребенку – самому лучшему, что случилось в жизни Бажина. Сильнее любил лишь ее маму, которой клялся оберегать их девочку. Грозный, могущественный, несгибаемый и непотопляемый, отец Ани наготове уничтожить любого, кто попытается сделать его дочери больно.
Об этом осведомлены все, но кое-кто, по-видимому, забылся, решил испытать на себе в полной мере силу и гнев Григория Алексеевича.
Отложил в сторону телефон и фотографии, захлопнул ноутбук. Опрометчивый, неправильный шажок – и человек, посмевший выскочить перед его Аней, в мгновение ока будет раздавлен многотонной, не знающей жалости и пощады махиной.
***
– Я думала, мы пришли к консенсусу, Григорий Алексеевич!
– Консенсус нецелесообразен. Вы не учли несколько факторов, Анна Григорьевна.
– И возникли они почему-то именно сейчас, да?
– Умение смотреть далеко вперед развивается годами практики, ребенок.
– Мы все еще говорим о моей машине? – скептически приподняла бровь и улыбнулась.
Спор зашел в тупик, потому что никто из Бажиных не уступал. Энн по-прежнему радовалась, что отец не спрашивал ни о чем личном. Заплаканное лицо дочери остудило пыл. Сделав вид, словно ничего необычного не произошло, поцеловала папу и поспешила убежать наверх, в спальню. Пока приводила себя в порядок и переодевалась, мужчина, сжав челюсти, заколачивал внутрь желание лично поквитаться с человеком, который довел Аню до слез.
Не оценит. Его принцесса не выносила жестокости. Кого бы это ни касалось.
Бажин, скрипя зубами, отогнал мысли о зверской расправе. Усугубить положение необдуманными действиями не хотелось. Переключился на более безопасную тему. Душу грело то, что его ребенок наконец-то дома. С ее появлением пропадало ощущение пустоты и одиночества, ставшее постоянным спутником сурового мужчины. И самым могущественным людям мира сего необходим кто-то рядом.
Григорий Алексеевич прилагал усилия для того, чтобы Аня возвратилась в родное гнездо. Сегодняшний визит несколько отличался от предыдущего, но привычные для отца и дочери ритуалы никто не отменял.
Ели обожаемую ими пиццу из любимого итальянского ресторана и смотрели старую французскую комедию, сидя на полу возле камина.
Мужчина, чтобы разрядить напряженную обстановку, завел разговор про авто, какое собирался подарить Ане еще на окончание учебы. Покупка откладывалась много раз. Сначала в ней не было смысла, поскольку Энн отсутствовала в стране. Потом велись бесконечные споры по поводу марки, а несколько последних месяцев Аня предпочитала ездить на позаимствованном в автопарке папы внедорожнике. Предложенный Григорием Алексеевичем вариант не устраивал ее из-за баснословной суммы, в которую выльется приобретение. Вылилось. Только об этом с недавних пор умалчивалось. С другой стороны, и ребенок у мужчины один, горячо обожаемый, какого не избаловали деньгами и воспитали с пониманием того, что ничто в мире не дается просто так. Иногда рациональность не имела никакого значения, как и закрывались глаза на стоимость машин или недвижимости.
– Ты не будешь ездить в спичечном коробке! – безапелляционно заявил.
– Это компактная, маневренная модель. Быстрая и легкая, – настаивала на своем.
– Анна, нет! Забираешь насовсем Mercedes, или завтра под окном будет стоять Audi? Выбирай.
Для сюрприза до сегодняшнего момента не находилось подходящего часа.
– Так ты... Папа! – задохнулась от возмущения и отвернулась. Отец опять решил все за нее.
– Пригнали еще неделю назад, – как бы между прочим сообщил. – Даже не спросишь, в каком цвете?
– Не имеет значения. Я ее не приму.
– Не вижу реальных оснований для отказа.
– Экономически невыгодная сделка. Ты сам говорил, что деньги нужно расходовать с умом.
– Заработанные своим трудом. Речь шла об этом.
– Вот именно, пап! Я на нее не заработала и никогда не смогу себе позволить. Как ты не понимаешь?!
– Прекрати тратить свободное время на ерунду и займи, наконец-то, законное место в нашем бизнесе! Сможешь позволить себе не только машину.
– В твоем. Он – твой. Я занимаюсь тем, чем всегда хотела. Мама меня понимала...
– Вы с ней похожи, – успокаивающе обнял Энн, заключив в крепкие объятия. – Но даже она совмещала работу и хобби.
– Не просто хобби. Это моя жизнь! Важная ее часть. Мне жаль, пап, что ты до сих пор отрицаешь неоспоримый факт.
– Мы не пришли к единому мнению, – деловым тоном выпалил. – Переговоры ничего не изменили. Предлагаю решить вопрос по-нашему.
Энн прыснула от смеха и поднялась на ноги, протягивая отцу руку.
– Если выигрываю я, ты отзываешь охрану и покупаешь мне MINI Cooper.
– Ты не сядешь за руль этой букашки. Снято с обсуждения.
– Ладно, – сдалась. Попыталась, но не выдержала суровый взгляд папы. – Можем договориться на Audi, как ты предлагаешь, но подешевле. TT, например.
– Выигрыш за мной – переезжаешь домой, выходишь ко мне на стажировку и, естественно, забираешь свой подарок.
– Почему ощущение, будто при любом исходе ты ничего не теряешь? И внес дополнительную поправку. Об этом речи не шло. Я останусь у себя, пап.
– Еще пересмотрим этот пункт, – пожал дочери руку и буквально утопил в своих медвежьих объятиях, потрепав по волосам и поцеловав в лоб.
Так и шли в обнимку до лестницы, ведущей на второй этаж.
– Кстати, тебе привет от Берта. Случайно встретились вчера, – почему-то вдруг вспомнила, когда поднялись в бильярдную. Остальное гнала прочь с усиленным старанием. – Согласуйте свои графики. Поиграем. Он требует от меня реванша, представляешь. И не забыл же, – испустила нервный смешок, поскольку следом за Альбертом перед глазами возник образ другого, не менее привлекательного мужчины. У него тоже память феноменальная. Огорчает, что это качество скорее оказывает на Арти отрицательное воздействие, чем помогает.
Арт. И сокращенное имя отдается болью в сердце.
Поспешила отвернуться от отца, пряча глаза. Аня сняла с себя старую безразмерную толстовку и бросила на кресло.
– Давненько Берта у нас не было. Хорошая идея, – одобрительно кивнул папа и быстро установил шары, убрав в сторону треугольник. – При случае обсудим одно дело, – сдвинув брови, процедил. – Красный или черный? – дотянулся до игровой фишки на столе.
– Черный.
Подбросил в воздух двухцветный кружок и поймал, демонстрируя результат.
– Начальный удар твой, папа. Разбивай.
Не успел прицелиться, как сзади него раздалась звонкая мелодия мобильного. Мужчина рассерженно развернулся и сунул руку в карман кофты, из какой доносился звук. Мельком глянул на экран, где высветилось не только имя. Самодовольная усмешка на знакомом лице едва не порушила железобетонный каркас самообладания.
– Анна! Никаких телефонов при мне! – отчитал дочь, впихивая ей в руку трубку. Поймал растерянный взгляд дочери и задал вопрос, который Аня никак не ожидала услышать от отца: – Что у тебя происходит с Артуром Горским?!