Кайфэн. Записки о необычайном

На рассвете следующего дня Чжань Чжао с Ма Ханем отправились в патруль и, проходя по улице Сюаньу, неожиданно услышали шум и крики с четвёртого переулка. В дверях меняльной лавки «Кайюань» происходила какая-то свара.

Обменявшись выразительными взглядами, Чжань Чжао и Ма Хань подошли ближе и увидели, как двое работников выталкивают из лавки старика в потрёпанном платье.

— Скажи ещё спасибо, что не сдали властям! — бранились они. — Припёрся тут шуметь!

Старик же, горячась, пытался во что бы то ни стало прорваться в меняльную лавку.

— Но это правда мой пуховый халат, не краденый. С какой стати вы его отобрали? Пока не вернёте, не отстану!

— Твой? — холодно усмехнулся один из работников. — Да ты, уродец, посмотри на себя, оборванца, где тебе взять такой халат? Не уйдёшь сам, так я тебя вышвырну. — И с этими словами он замахнулся.

Прежде, чем он успел ударить старика по лицу, кто-то вдруг крепко схватил его запястье. Придя в ярость, работник лавки хотел было разразиться бранью, но едва увидел, кто его удержал, от страха мигом прикусил язык и растерял свои наглость и высокомерие.

— Г-господин Чжань, — заискивающе улыбнулся он.

— Что здесь происходит? — сурово спросил Чжань Чжао.

Старик, сжавшись от испуга, промолчал, зато работник принялся оправдываться.

— Дело вот в чём, господин Чжань, с утра пораньше этот старик пришёл к нам в лавку заложить женский пуховый халат. Вещь изысканной работы, стоит немало лянов серебра, а старик вон какой нищий, мы подумали, наверняка украл у кого-то или отнял силой, хотели оставить пока у себя и доложить властям. Кто ж знал, что этот проходимец устроит тут скандал...

— Оставить у себя и доложить властям? — с холодной усмешкой перебил его Ма Хань. — А по мне, так это вы издеваетесь над одиноким стариком, решили обмануть его и оклеветать.

Слова Ма Ханя попали в цель, и работник залился краской стыда, про себя досадуя, что не повезло сегодня попасться на глаза приказным из управы. Второй же, видя, что дело плохо, бросился в лавку за пуховым халатом и с заискивающей улыбкой вручил старику.

— Почтенный, мы собирались доложить властям об этой вещи, но раз уж приказные здесь, объяснитесь с ними сами, а наша меняльная лавка к этому делу более не имеет отношения.

Ну что за скользкий тип, парой фраз сбросил с себя всю ответственность.

Фыркнув, старик забрал халат и, ни словом не поблагодарив приказных, собрался уходить. Чжань Чжао не стал принимать такое отношение близко к сердцу и уже собрался окликнуть Ма Ханя, как заметил, что тот переменился в лице и вдруг бросился вслед за нищим.

— Эй, старик, подожди-ка.

С этими словами он протянул руку и потянул пуховый халат, который старик держал подмышкой.

Заволновавшись, нищий выдернул халат обратно.

— Ма Хань, ты что творишь? — укорил товарища подоспевший Чжань Чжао.

Поджав губы, Ма Хань посмотрел на старика, на Чжань Чжао и в страхе проговорил:

— Чжань-дагэ, я не ошибся, это же тот самый халат с меховой оторочкой, что мы с Ван Чжао подарили Дуаньму-цзе перед её отъездом.

***

Едва проснувшись, Ван Чжао услышал шум за дверями. В комнату ворвался Ма Хань.

— Ван Чжао, глянь-ка, это разве не тот пуховый халат, что мы дарили Дуаньму-цзе?

Как только Ван Чжао услышал имя Дуаньму Цуй, сердце его сковало холодом. Приняв вещь из рук товарища, он внимательно присмотрелся, потом вдруг вспомнил о чём-то и поднёс воротник ближе к глазам.

— Точно, помню, у портного тогда закончились чёрные нитки, а мы торопили, поэтому он пришил оторочку зелёными и сказал, что под мехом будет незаметно. Смотри, это же зелёная нить? Откуда у тебя пуховый халат Дуаньму-цзе? Неужели...

Неожиданно ему подумалось о плохом, и по спине пробежал холодок.

Ма Хань топнул ногой.

— Сегодня мы с Чжань-дагэ патрулировали улицы и увидели, как старик в лохмотьях пытался заложить его.

— Как, заложить? — заволновался Ван Чжао. — А где этот старик?

— Чжань-дагэ повёл его к господину Бао.

Торопливо одевшись и обувшись, Ван Чжао вместе с Ма Ханем поспешил в кабинет судьи.

Едва ступив за порог, они услышали голос Бао Чжэна.

— Объясни подробно, какое именно прошение ты хочешь подать? И откуда у тебя этот пуховый халат?

«Хорошо, что поторопились, ничего не пропустили», — с облегчением подумали приятели.

— Вообще-то недостойный не собирался подавать прошение, да и вовсе не знал, что за господин Бао из управы Кайфэна, но в тот день... в тот день... — Он вдруг содрогнулся, словно от сильного испуга.

— Не волнуйтесь, почтенный, — приблизился к нему Гунсунь Цэ. — Расскажите по порядку, какова ваша фамилия, где живёте и почему решили обратиться в управу Кайфэна с прошением.

— Да-да, — снова зачастил старик, — фамилия моя Лю, ох, то есть, фамилия недостойного — Лю, в семье я седьмой по старшинству, так что звать меня Лю Лаоци. Родом я из Шаньси, уезда Вэньшуй...

Когда прозвучало последнее слово, у всех дрогнуло сердце.

— Вэньшуй? — вскрикнул Ван Чжао, не сдержавшись.

— Живёт недостойный в нищете, — продолжал старик, покосившись на Ван Чжао, — да ещё пристрастился к вину. По правде говоря, всё своё имущество я и пропил... В тот день у Ван Даху изгоняли демона...

— Изгоняли демона? — удивлённо воскликнул Бао Чжэн. — В Вэньшуе тоже были демоны? Ты сам видел? Не барышня ли то была?..

— Барышня? — растерялся нищий. — Я только даоса видал.

— Продолжай, — с лёгким разочарованием велел Бао Чжэн.

— Так вот, в тот день у Ван Даху изгоняли демона, а когда закончили, устроили пир, — рассказывал Лю Лаоци. — Ну и я в толпу затесался и винишка выпил немало, домой возвращался уж поздно, по темноте да по пьяни свернул не туда и оказался за городом, на заброшенном кладбище. От выпитого потерял всякий страх и улёгся спать прямо там, а среди ночи слышу — какая-то девушка зовёт меня по имени: «Лю Лаоци, Лю Лаоци». Разлепил я глаза и вижу перед собой барышню красивую в том самом пуховом халате, что сегодня заложить пытался. Уж не знал, что и думать, а барышня-то мне и говорит: отнеси, мол, письмо с прошением в управу Кайфэна да передай господину Бао. Мне это смешным показалось — с чего бы мне ни с того ни с сего идти с прошением к чиновнику? Но барышня настаивала, чтоб я непременно вручил письмо господину Бао. Тогда я и говорю: на что ж мне ехать-то, я ж сущий голодранец, ни монетки на житьё-бытьё нет? Она тогда задумалась, сказала, что вышла второпях и серебра с собой не взяла, дала мне резную грелку для рук и сняла с себя пуховый халат с мехом, и говорит: «Заложи в меняльной лавке, и будут тебе деньги на дорогу». Мне всё равно не хотелось ехать, а барышня возьми да и потеряй терпение, угрожать стала: «Не поедешь, так не жалуйся, что я тебе весёлую жизнь устрою». Я аж проснулся с перепугу.

— Проснулся? — изумился Гунсунь Цэ. — Так это всё вам приснилось?

Лю Лаоци кивнул было, но тут же замотал головой.

— Я тоже сперва подумал, что приснилось, а когда глаза-то протёр, глянь — рядом лежит пуховый халат, медная грелка и запечатанное письмо. Жуть просто. А когда вскочил, понял, что отрубился я в свежей могиле, ох, ещё бы мне призрак покойной не явился во сне.

— Брехня, — зло бросил Чжан Лун, едва тот умолк.

Лю Лаоци испуганно вздрогнул. Бао Чжэн устремил на Чжан Луна упрекающий взгляд. Тот сразу понизил голос, но всё равно не удержался от замечания:

— У меня вырвалось от волнения, когда Лю Лаоци сказал «призрак покойной».

— Где письмо с прошением, о котором ты говорил? — снова обратился к старику Бао Чжэн, оставив подчинённого без ответа.

Лю Лаоци торопливо вытащил из-за пазухи шёлковый свиток, который Гунсунь Цэ принял у него и передал Бао Чжэну.

— Недостойный и хотел украдкой посмотреть, что там, да распечатать не вышло.

«Письма нашей Дуаньму-цзе, — фыркнув, подумал про себя Ма Хань, — само собой, кому попало не открыть».

Развернув шёлковый свиток, Бао Чжэн вдруг ахнул и подозвал Гунсунь Цэ.

— Господин Гунсунь, взгляните-ка.

Тот приблизился, и на лице его тоже отразилось удивление. Чжань Чжао подошёл посмотреть — свиток разорвали посередине, и на верхней половине было лишь торопливо написанное «здесь». В свёрнутом виде и не заметить, что половины недостаёт.

Преисполнившись подозрений, Бао Чжэн посмотрел на Лю Лаоци.

— Показывал ли ты этот свиток кому-либо ещё?

Старик тут же повалился на колени.

— Недостойный бы не посмел, я даже распечатать его не смог, и уж конечно, никому не показывал.

— Странно, — задумался Гунсунь Цэ, — почему же барышня Дуаньму послала лишь половину письма, и что может означать «здесь»? «Здесь» что?

С дрогнувшим сердцем Чжань Чжао разгадал смысл послания Дуаньму Цуй.

— На мой взгляд, — сказал он, — в письме должно быть написано «здесь несправедливость».

— Согласен, — кивнул Бао Чжэн, — раз в управу Кайфэна подали прошение, разумеется, где-то произошла «несправедливость». Однако почему в письме только «здесь» без продолжения? Где же «несправедливость»?

— Думаю, — тяжёлым голосом проговорил Чжань Чжао, — «несправедливость» в уезде Вэньшуй. Явившись во сне Лю Лаоци, барышня Дуаньму велела ему принести в управу письмо с прошением, чтобы передать господину судье: «Здесь, в Вэньшуе, произошла несправедливость».

***

Глубокой ночью Гунсунь Цэ, проходя по галерее, заметил, что в комнате Чжань Чжао мерцает пламя свечи.

Когда он толкнул дверь и вошёл внутрь, обнаружил гвардейца в задумчивости сидящим у столика, на котором лежали собранные в узел вещи и меч Цзюйцюэ.

— Гвардеец Чжань, ты что же, ещё не ложился?

— Как и вы, — слегка улыбнулся Чжань Чжао.

— Назавтра будем сопровождать господина Бао в Вэньшуй, нужно ещё подготовить кое-какие бумаги, — объяснил Гунсунь Цэ и резко сменил тему, лицо его озарилось улыбкой. — А что, ты, как Ван Чжао и остальные, не можешь заснуть, получив новости о барышне Дуаньму? Только что проходил мимо — они тоже ещё не ложились, всё гадают, что такое произошло в Вэньшуе, чтобы настолько затруднить её.

Чжань Чжао улыбнулся, но вид у него был невесёлый и встревоженный.

У Гунсунь Цэ ухнуло сердце, но он давно выучил привычки молодого человека и знал, что если тот не пожелает говорить, из него и слова не вытянешь, так что только вздохнул про себя.

— Постарайся отдохнуть.

Он уже развернулся, но не сделал и пары шагов, как услышал тихий голос гвардейца.

— Господин Гунсунь.

Учёный замер на месте и обернулся — теперь Чжань Чжао поднялся на ноги с нерешительностью на лице.

— Господин Гунсунь, я беспокоюсь за барышню Дуаньму, — поколебавшись, проговорил он.

— От барышни Дуаньму так долго не было новостей, а теперь, наконец, мы получили весточку и встретимся с ней, когда доберёмся до Вэньшуя, а ты всё равно беспокоишься? — не понял Гунсунь Цэ.

— Весточку-то получили, но чем дольше я о ней думаю, тем больше мне кажется, что дело неладно. Если с ней ничего не случилось, почему же она не приехала сама, а передала письмо с прошением через Лю Лаоци? Даже если... Допустим, ей зачем-то понадобилось отправить письмо именно с ним, почему тогда она не пришла к нему как обычно, а явилась во сне? К тому же, ей некогда было сходить за деньгами, она сказала Лю Лаоци заложить вещи, подаренные ей Ван Чжао и остальными, и даже... и даже прошение написано наспех...

С каждым словом Гунсунь Цэ становилось всё тревожнее.

— Гвардеец Чжань, — не выдержал он, — что ты себе надумал?

— Ничего, — прошептал Чжань Чжао, — даже думать об этом не хочу. Когда приедем в Вэньшуй, быть может...

Быть может — что? Но он не договорил, а Гунсунь Цэ не стал спрашивать.

***

Согласно правилам, Бао-гун путешествовал тайно, и «Придворный кот» должен был разведать дорогу.

Ехал он не останавливаясь, звёзды ему были вместо плаща, а луна — вместо шляпы, и два дня и две ночи спустя, добрался до уезда Вэньшуй, который в самом деле оказался небольшим.

Только на главной улице в центре города царило оживление — по обе стороны от неё были разбросаны редкие жилища, а за пределами стен тянулась пустынная дорога.

Крепостные стены — одно название. Возведённые из утрамбованного глинозёма, высотой чуть больше человеческого роста, они были испещрены трещинами. Въезжая в город, Чжань Чжао собственными глазами видел, как дети с весёлыми криками шастали туда-сюда, пролезая сквозь дыры в стене.

Нести караул у ворот полагалось четверым стражникам. Один из них дремал, прислонившись к зубцу стены, двое, раскрасневшись, играли в кости, а четвёртый...

Чжань Чжао долго высматривал, пока не определил, что торгует у ворот печёным бататом — тоже один из караульных, успешно сочетая два дела разом.

Не иначе как по той причине, что небеса высоко, император далеко, законы здесь соблюдаются плохо, приказы доходят с трудом, и в результате чиновники и рядовые обленились и отупели.

В полдень Чжань Чжао медленно шёл по улице, ведя в поводу Тасюэ.

В уезде Вэньшуй редко встречались такие благородные, приветливые и вежливые мужчины, и поэтому, хоть Чжань Чжао и не знал, но множество юных девушек и молодых женщин собирались в комнатах, украдкой приоткрывали окна и, зардевшись от смущения, обсуждали его облик, и многие из них испортили себе жизнь, засмотревшись на «Придворного кота».

Тем временем Чжань Чжао попытался расспросить девушку, что торговала на обочине печёными лепёшками с кунжутом, однако та, не сказав и пары слов, опускала голову всё ниже и ниже, пока в конце концов не убежала, бросив двузубую вилку.

Ну не слишком ли смутилась девушка? В итоге Чжань Чжао пришлось вытащить за неё кунжутные лепёшки из печи, чтобы не сгорели.

Когда опустились сумерки, он заселился на постоялый двор «Радость близких» в ту же комнату, что прежде занимала Дуаньму Цуй.

За день расспросов он почти убедился, что гибель Лян Вэньци крайне подозрительна, и, скорее всего, семейство Ван решило отказаться от помолвки и убило его под видом изгнания демона. Кроме того, Дуаньму Цуй исчезла наверняка в доме Ванов, потому что многие помнят, как туда заходила красивая, изысканно одетая барышня, а вот потом её никто не видел.

Что же до постоялого двора, то можно предположить, что Дуаньму Цуй ушла одна, не взяв с собой подчинённых. Однако тем вечером, когда она исчезла, все последователи Сихуалю, словно получив высочайший указ, покинули комнаты, невзирая на поздний час.

— Я тогда всё гадал, — вспоминал приказчик здешней ветви постоялых дворов «Радость близких», — на сотню с лишним ли вокруг остановиться негде, куда они могли так поздно направиться из Вэньшуя?

Куда они могли направиться?

Это и хотел бы выяснить Чжань Чжао.

В начале часа Свиньи(1) он переоделся в чёрное и направился обследовать жилище Ван Даху.

Надо сказать, оказалось это не сложнее ночной прогулки. Хотя Ван Даху нанял нескольких охранников, но то были всего лишь здоровяки посильнее обычного человека, а не искусные воины. К тому же, в уезде Вэньшуй не держали сторожевых псов. Если поначалу Чжань Чжао осторожничал, то на заднем дворе расхаживал уже на виду — и не то, чтобы его никто не заметил. Напыщенный домоправитель с помутившимся от старости зрением крикнул в его сторону:

— Сейчас же иди спать, не то урежу твоё жалованье!

Чжань Чжао не ответил, и домоправитель, громко фыркнув и уперев руки в бока, удалился.

— Урезать моё жалованье у тебя полномочий нет, — усмехнулся Чжань Чжао, дождавшись, когда тот отойдёт подальше.

Неожиданно услышав шаги за спиной, он с дрогнувшим сердцем поспешно отступил в тень.

Слуга в накинутом на плечи ватном халате, дрожа всем телом, подбежал к стене, развязал пояс и стал справлять малую нужду.

Это был тот самый Ли Сань.

Надо сказать, молодой человек, сделав дело, почувствовал лёгкость необычайную, даже стал напевать, завязывая пояс — как вдруг почувствовал холодок у шеи, хотел было выругаться, кто тут шутки шутит, но, опустив голову, увидел перед собой блестящий клинок и от испуга снова обмочился.

— Как умер зять твоего хозяина? — тяжёлым голосом вопросил Чжань Чжао. — Что ты слышал и видел в тот день? Рассказывай быстро и без утайки.

Ли Сань был на самом деле добрым и честным малым, искренним и добросовестным, и выложил все большие и малые дела как на духу, вплоть до того, во что был одет в тот день, сколько маньтоу съел на завтрак и сколько супа с клёцками. Болтал он без остановки, и Чжань Чжао не раз пришлось напомнить ему, чтобы переходил к сути дела.

Когда он поведал, что незнакомая девушка уже не дышала, рука Чжань Чжао, крепко сжимающая меч, дрогнула, и лезвие слегка задело шею Ли Саня. Разумеется, это была лишь царапина, но Ли Сань-то так не думал, он решил, что его сейчас безжалостно убьют — и заорал как резаная свинья.

Как он и надеялся, во многих комнатах загорелся свет, но никто не успел раскрыть дверей и прийти на выручку — Чжань Чжао, схватив его в охапку, уже перемахнул через стену.

Когда Ли Сань приземлился, смотрел он прямо, как смотрит оцепеневший человек, ноги его обмякли — как у дрожащего от страха.

— Где вы похоронили эту барышню?

— На з-з-западном заброшенном кладбище.

— Отведи меня туда.

И он отвёл.

Поначалу Ли Сань шёл на ватных ногах, еле тащился, на какое-то время ему показалось, что всё это сон, и тогда он свирепо ущипнул себя за ляжку.

Уверившись, что не спит, он стал украдкой поглядывать на незнакомца.

После просьбы отвести его на кладбище, Чжань Чжао не проронил ни слова. Ночь была тёмная, лица не удавалось разглядеть, вот только спина его выглядела очень прямой, возможно, даже слишком, будто застывшей.

Чжань Чжао зажёг запал и осмотрелся в его пляшущем свете. Заброшенное кладбище оказалось вовсе не таким, как он себе представлял — здесь не было разбросанных костей в зарослях бурьяна, отчего он вздохнул с некоторым облегчением.

— Где похоронили барышню?

Дрожащий от страха Ли Сань шагнул вперёд и указал на две свежие могилы.

Чжань Чжао долго молчал, затем наклонился и прошептал:

— Прости, Дуаньму, я должен тебя потревожить.

Ли Саню показалось, что перед глазами у него на краткий миг засверкал меч, а потом в лицо ему полетела могильная земля. Он торопливо попятился, защищая голову руками, а когда снова раскрыл глаза, Чжань Чжао с запалом в руке в задумчивости смотрел на гроб. Вскоре он постучал по крышке и обратился к Ли Саню:

— Это ваш хозяин о гробе позаботился?

— Хозяин сказал, хоть зять и оказался демоном, а всё ж родичем был. А эта барышня умерла от испуга, родни её не нашли, значит, семья Ван должна понести ответственность — вот он и приготовил гроб и устроил похороны.

— Есть сердце у вашего хозяина.

Поскольку стенки гроба были тонкие и похороны проводили наспех, крышку не приколотили гвоздями. Поколебавшись, Чжань Чжао сдёрнул её одной рукой.

С мыслью, что девушка мертва уже давно, а значит, запах будет дурной, пусть даже говорят, будто в мёрзлой земле тела долго не разлагаются, Ли Сань немедленно зажал нос и отошёл в сторону. Однако Чжань Чжао велел ему:

— Подойди и посвети мне.

Ли Саню ничего не оставалось, кроме как приблизиться и принять из рук незнакомца запал, хотя заглянуть в гроб он не решался — боялся, что увидит жуткую картину и потом не сможет спокойно спать по ночам. Кто же знал, что Чжань Чжао, наклонившись, вытащит девушку из гроба.

«Он и покойную осмелился обнимать», — в ужасе подскочил Ли Сань.

Хоть поджилки у него и тряслись, а любопытство всё же одолело. Посветив Чжань Чжао запалом, он не удержался, взглянул украдкой на девушку у того на руках — и сердце его застучало в груди, точно барабан.

Пусть глаза девушки были закрыты и она не дышала, но разве так выглядят трупы, что пролежали в земле два месяца — с тонкой и гладкой кожей, изящными чертами лица?

Потому он подумал: «Не может простой человек спустя столько времени после смерти выглядеть точно живой, неужели покойная барышня — демоница?» Поразмыслив, он решил, что такая красавица демоницей быть никак не может, а значит, наверняка она — бессмертная дева.

Чем дольше думал, тем больше убеждался в верности своего суждения, совершенно позабыв, что среди нечистой силы привлекательных совсем не мало.

Бросаясь от одной мысли к другой, он вдруг услышал шёпот Чжань Чжао.

— Дуаньму, скажи хоть слово.

Ли Сань опешил — он ни за что бы не поверил, что красавица ещё может заговорить. Тем не менее тут же навострил уши, опасаясь, что не расслышит голоса.

Ждал он долго, но девушка так и не заговорила. Пламя запала затрепетало, бросая на лицо Чжань Чжао неясную тень.

Тело Дуаньму Цуй в его объятиях оставалось ледяным.

------------------------------------

(1) Час Свиньи — время от 9 до 11 вечера.