Встреча
Алекс
Посоветовавшись с командирами после сообщения старших, выйти решаем немедленно, ночью, чтобы двигаться в режиме ночного видения и не терять ни секунды. Чем раньше мы окажемся на месте, тем больше у нас будет времени, перед тем, как хантеры откроют охоту. Я не стал говорить Матиасу и Кевину о том, что мне сказала Эшли, сообщил только то, что в том районе по разведданным зафиксированы передвижения больших групп, которые надо проверить, и что лидер, возможно, двинул на выручку Ричи. В связи с последними событиями все бойцы предельно напряжены. Многие чувствуют: что-то затевается, большинство устало от чертовщины, творящейся на полигоне и радуется любым логическим объяснениям. Не потому ли мы так лояльно отнеслись к Громли, хотя по большому счету он предатель и должен быть расстрелян.
Кевин старается держаться так, чтобы не упускать Анишку из вида, но при этом он в прямом смысле сканирует местность, чувствуя опасность.
— Мы еще когда с Анишкой от озера шли, я заметил кусты ломанные везде, но не от бури, буря гнет траву, но не выдирает с корнем. Тут много ходят, особенно болванок, — говорит вслух Кевин, придирчиво оглядывая в предрассветных сумерках лес, — я только вот думаю, если у них тут база недалеко, какого хрена они не нападают? Боятся слежки? Или они заманивают нас? Алекс, ты не думал, что это может быть ловушка?
Думал, конечно. Много ли ребенку надо, чтобы внушить ему несуществующие вещи. Одно только моделирование чего стоит, как оно действовало на взрослых людей, мы все знаем, а тут малявка, да еще тоскует по брату. Хрен знает что, да вот только я думаю, Эшли опытный боец, не стала бы она нас посылать на верную смерть, уж кому как не ей знать своих сыновей? Да и не проведешь ее, она бы поняла, если бы это была диверсия.
— Алекс, в квадрате в-7 зафиксировано движение, — раздается в наушнике голос диспетчера, — почти все датчики сработали. Там кого-то много!
— Отряд! Продвигаемся в квадрат активности, быть готовым ко всему. Кевин, иди вперед вместе с Майки, обо всех наблюдениях сообщай сразу. Что-то тут затевается, и мы должны это проверить.
Кевин кивает, и они идут вперед, придирчиво оглядывая окрестности. Я и сам чувствую, сгущается воздух, туман какой-то ползет, хотя вроде не так уж холодно, не должно быть тумана. Значит, это тот самый туман, что бывает перед битвой с киборгами.
— Всем внимание, включить полную защиту, режим альфа.
Я даже не успеваю закончить предупреждение, когда слышатся выстрелы с востока. Но как так? Здесь нет больше Бесстрашных, кроме нашего полигона, и переброски наших сил тоже не было в последнее время. С кем недовольные тут могут воевать, не учения же у них? А если и учения, они могут испытывать новое оружие. А может быть… Мысль пронзает и заставляет двигаться еще проворнее. Отец! Вдруг это он, может быть, он и правда вытащил Ричи, и теперь они бегут. Если это так, то я просто снимаю шляпу!
— Всему отряду, разведать обстановку, где-то может быть ребенок, возможно, это лидер отстреливается, срочно оказать посильную помощь, — командую отряду, и мы все подрываемся туда, в сторону болота. Звуки стрельбы все отчетливее, мои люди переговариваются по рации, делясь предположениями, что это может быть.
— Очень похоже на то, как мы преступников преследуем, — басит в наушнике Матиас, — похоже, ты прав, Алекс, если лидер двинул на выручку мелкого, и у него вышло, то как раз по времени получается. Ты что-то знаешь? Ты с ним держишь связь?
— Все потом, Мат, сейчас нам надо выяснить, что конкретно тут происходит, чтобы своих не задеть. Не знаю кто как, а я киборгов вижу, вон они голубчики, гонятся за кем-то. Давайте, парни, враг нашего врага, наш друг! Кого бы они ни преследовали, полагаю, он им насолил, а мне это уже нравится!
Я на минуту приподнимаю забрало, чтобы рассмотреть происходящее в оптику. Среди деревьев мелькают серые силуэты с эмблемами недовольных, киборги идут вереницей, их даже никто не сопровождает, потому что командиры расставляют их обычно в шахматном порядке. Значит, справиться с ними будет совсем просто, сколько бы их ни было.
— Стрелки, пусть засядут повыше, надо нам им бошки посносить, они тут без командующего. Давайте, парни, поддержите огнем, а мы проверим, кого они там преследуют.
— Алекс, — возникает в наушнике низкий голос Майки, — оглянись! Ничего не видишь?
— Нет, — посматривая по сторонам, отвечаю я ЭнЖи, — я только впереди вижу движение, а что, ты что-то заметил?
— Але-е-екс! — слышу я тонкий визг непонятно откуда. Я узнаю, узнаю этот визг, это же… Ричи, да вашу ж мать!
— Мелкий! Ты где? — оглядываюсь во все стороны, пытаясь понять откуда голос. — Парни, сюда ко мне пару человек отправьте, надо прикрыть, тут, кажется, малек нашелся, — я осматриваю пространство, может быть, это просто слуховая галлюцинация из-за неимоверного напряжения последних дней и еще не до конца ушедших последствий ранения.
Ко мне уже бежит Майки, за ним следом Джонни.
— Что, командир, ты что-то углядел?
— Правее бери, Алекс. Он где-то там, — от волнения Майки начинает говорить односложно. — Ну же, Рич, подай голос, малыш!
— Я тут!
— Где? Ты ранен? Не можешь выйти? — это уже я ору, не справляясь с эмоциями.
— Я боюсь, что меня ранят! — Я иду на голос, он становится все отчетливее и я понимаю, что это он, братец, ебановрот, он! Тут в шлем бьёт пуля, и я понимаю, что огонь ведется откуда-то сверху. Вторая пуля визжит совсем рядом и даже, кажется, царапает кожу, потому что щеку обжигает резкая боль.
— Парни! Прикрывайте, у них тут снайперы, кажется, или уже хантеры вышли, — говорю уже в переговорное устройство, закрывая шлем. Теперь придется искать малька так, по интуиции. Черт, никогда не любил прятки, всегда проигрывал, и прятаться я не умею, бля! — Ну же, Майки, у тебя же чутье, где малец, мы тут до ночи будем по лесу бегать!
— Я лишь чувствую магнитные колебания ебаной техники недовольных, Алекс, у меня просто хороший слух, а не магические способности. Малька я слышу, он тут где-то, но до миллиметра определить его не могу, уж прости, — немного ворчливо выдает мне этот пень. В этот же самый момент я спотыкаюсь о какую-то корягу, которая при ближайшем рассмотрении оказывается именно пнем, от досады пинаю его ногой. При этом то, что должно быть куском дерева, явилось некоей конструкцией, из которой вылезает Ричи и пытается на четвереньках ползти куда-то в сторону.
— Рич! — кричу я, не сразу поняв, что в шлеме он меня не слышит. — Это я! — поднимая забрало, открываю лицо. Мальчишка оборачивается, слегка замирает, лицо его озаряется улыбкой… а рядом в землю врезается пуля. Одним прыжком я закрываю его собой, и мне в спину ударяет вторая. — Слушай меня внимательно, боец. Мы сейчас ползем. В укромное место. Ты в безопасности. Бесстрашные ничего не боятся, так? Мы ведь Бесстрашные? — мальчишка кивает, но я вижу, что он в панике. Еще бы, он впервые оказался на поле боя, не каждому выдается такое счастье в неполных десять лет. — Ты молоток, отлично держишься, ну что, ползем?
Стараясь закрывать его со всех сторон, я пытаюсь найти хоть какую-нибудь ложбинку в земле, чтобы скрыть малька от снайпера. Скорее бы наши его сняли, сколько можно, и главное, откуда, если у них нет командиров. Как так, главного нет, а снайпера посадили. Или это хантеры уже балуют нас своим присутствием? Что-то рановато сегодня, блядский рот!
На наше счастье впереди я вижу довольно глубокий овраг. Заползая туда вместе с мальчишкой, слежу за тем, чтобы он несильно высовывался. Как-то надо его уберечь, ведь если наши все там отбивают лидера от недовольных, то без командира им туговато. Хотя Матиас подхватит, если что. Решение приходит молниеносно.
— Так, Рич, ты сейчас проверишь всю мощь нашей фракции прямо на себе. Смотри! — Я, трансформируя экзокостюм, вылезаю из него, запуская туда брата. — Он на тебе герметично не закроется, да и не надо. Ты, главное, никуда не ходи и старайся вообще не высовываться, ладно?
— А стрельнуть можно? — азартно спрашивает у меня малец. Интересно, как он так быстро справился с паникой?
— Можно, если киборга увидишь. Жми вот на эту синюю кнопку без остановки, и никто к тебе даже на десять метров не подойдет! — А автоматы все активнее огрызаются, надо мне туда бежать, а малька оставлять страшно, до мурашек. Но выбора нет. — Ричи, кто там убегает, это ведь тот, кто вытащил тебя?
— Алекс, там Скай, пожалуйста, помоги Скай! — отчаянно выкрикивает парнишка, а я понимаю только то, что это не лидер.
— Кто такой Скай? Он недовольный?
— Я не знаю, — Рич старается не заплакать, но это дается ему все сложнее, — мы сбежали, а потом появились эти и стали стрелять.
— Так, тихо. Обещай сидеть тут и не высовываться. Договорились?
— А как же ты без защиты, Алекс?
— На мне бронник. Все нормально будет. Главное, тут сиди, ясно?
Рич предположительно кивает сквозь броню, а я, прихватив автомат, уже бегу в направлении болота. Судя по нарастанию боя они тоже не лыком шиты, не подпускают к какому-то объекту наших. Я слышу несколько взрывов, но судя по тому, что после этого звуки боя не утихают, их больше, чем мы думаем. Рич говорит, что его вытащил какой-то Скай, стало быть если этот парень повел киборгов в болота, можно зайти с другой стороны. Наши тоже там окажутся, но им нужно время, чтобы взять основные силы в кольцо, а времени как раз и нет. Надо напролом двигать и вступать врукопашную. Киборги хоть и в броне, а в ближнем бою бошки им откручиваются только так. Главное, чтобы бронник не подвел.
Уже чувствуя, как под ногами хлюпает влага, я замечаю среди редкой растительности фигуру, удивительно напоминающую… «Моего» хантера, твою мать! Он-то что тут делает и какого хрена вот сейчас, блядь! Однако… вся странность ситуации заключается в том, что легкая фигура, почти паря над болотом, швырялась в киборгов… камнями! Камнями, ебт твою мать, против отряда почти неуязвимых машин! Что-то вроде уважения прорезается сквозь привычную досаду и раздражение. Чем ты им так насолил, парень? Неужели это ты близнеца вытащил?
Додумать эту светлую мысль я не успеваю. Киборги замечают меня и открывают огонь, медлить больше нельзя. Тело привычно включается в состояние боевой готовности, четкими до автоматизма движениями я уворачиваясь от атак, даю очередь из автомата по киборгам. Они отлетают друг на друга, сбивая все движение колонны, а я, пользуясь их замешательством, мощно сталкиваю двух ближайших ко мне болванок, и, закрываясь одним, наступаю на остальных. Когда болванка начинает выкручиваться у меня в руках, отрываю у нее башку, и уже вот эта безголовая тушка служит мне щитом. В спину врезается пуля, долбанув чуть ниже лопатки. Дыхалка сбивается, но на ногах устоять я могу. Слева уже наши подходят, снося бошки киборгам, а я краем глаза замечаю пацана, жмущегося за хилыми деревцами. Его окружают, и сейчас ему наступит хана. В другое время я был бы несказанно рад такому раскладу, но сейчас, вспомнив умоляющий взгляд Ричи, я понимаю, что должен его спасти. Как минимум для того, чтобы дать ему в зубы за все эти месяцы непрерывной слежки, блядь!
Выбросив уже ставшее ненужным тело недовольного, я подкатываюсь под ноги киборгам, лишая их устойчивости, одним движением выкручивая из руки одного автомат направляю его в голову другого и, когда с тем покончено, сношу бошку первому. От стрельбы третьего закрываюсь очередным безголовым телом и, когда у «болванки» наконец заканчиваются патроны, вступаю с ним в рукопашную. Поперечный удар с разворота отбрасывает его на несколько метров, но он немедленно поднимается, слегка дезориентированный, бросается на меня опять. Я готов к атаке, шибаю ему ногой с разворота прямо в грудь. Сильный, сука, бля, но есть у них слабое место — блок питания. Он защищен бронированной пластиной, и из автомата его не пробьешь, но в ближнем бою оторвать ее не проблема. Рванув на себя деформированную ударом пластину, вырываю ее и блок питания с корнем. Отпихиваю обездвиженную болванку и понимаю, что никого рядом нет. Вот черт, мальчишка только что был тут!
Бои со всех сторон стихают, то там, то тут отмечаю разрозненные части киборгов, значит, наши их уже всех положили.
— Мат! — во всю мощь легких ору я показавшемся из зарослей другу. — Мальчишка тут, «наш» охотник! Найдите его, он не мог далеко уйти!
— Да он прямо на нас выскочил, когда мы к болоту подходили, — отвечает Матиас, направляясь ко мне, и я различаю сразу за ним фигуру связанного хантера в темных одеждах. Теперь я точно вижу, что Аарон был значительно больше и мощнее этого пацана. Ну твою же мать, сколько мы за ним гонялись, чего только я не обещал ему, и вот он теперь передо мной, и я понимаю, что я даже в зубы ему дать не могу, он ведь совсем еще мелкий. Ну да, мелкий, да вот только сколько убитых Бесстрашных у него на счету. Что за жизнь-то такая блядская?! Гнев, раздражение, напряженность последних дней все равно взяли верх подо мной. В два прыжка оказываясь возле своей группы, я от души отвешиваю мальчишке подзатыльник. Сила инерции толкает его вперед и он, высоким голосом выцедив сквозь зубы «ч-ч-черт», валится на колени. Вот какого хуя его ноги не держат, урода?
— Какого хрена ты уебал, придурок? Хули ты выебываешься, подставился — умей достойно проигрывать! — схватив его за плечи и хорошенько встряхнув, ставлю на ноги тщедушное тельце. Голова пацана дергается, а капюшон толстовки медленно сползает. Смутное, настораживающее ощущение зарождается в моей душе, я резко и с большой силой дергаю ткань так, что она с треском отделяется. И вот я как идиот стою с куском темной материи в руках, а на меня смотрят два голубых, слегка навыкате, глаза, на тощеньком лице, в окантовке беловатых волос. Девка.
— Девица, блядь, вот же ебаная, пиздохуйная блядь! Это девица, прав был Громли. Это значит…
Что это значит, надо с мыслями собраться. Это значит, во-первых, что мы все отчаянные лохи и придурки, если эта мелкая водила нас за нос больше чем полгода, и мы не могли выяснить, что это баба, блядь! Во-вторых, Громли не врал, а скорее всего, мог сказать правду и в остальном. Интересно, он-то вот смог вычислить, что это девка, хоть, когда я от него это услышал, не поверил ни на секунду. В третьих…
— Судя по вашей охуевшей роже, вы слегка удивлены. Что, ожидали не меня тут увидеть? — высоким, почти писклявым голосом говорит недовольная, и я понимаю, что ни разу ведь не слышал ее голоса, хоть я точно знаю, что однажды я подстрелил ее. Пока я стою и раздумываю, что делать дальше, из-за кустов доносится визг, и маленький ураган, едва не сбив меня с ног, бросается к пленной и повисает у нее на шее.
— Скай! Ты спаслась! Ты живая, Скай! — Вот хрень, блядь, я ведь сказал ему сидеть и не высовываться, какого черта? Так, стало быть, это и есть «тот самый» Скай. Спасла она его, значит! А вот он мог и предупредить меня, что это девка, с какой-то потаенной обидой и даже с некоторой ревностью думается мне. Я смотрю на Матиаса, который глядя на меня уже не сдерживает ухмылки, а потом на Ричи, доверчиво прижимающегося к мелкой девице. Она что-то тихо и успокоительно ему шепчет, и я понимаю, что меня сейчас вырвет от этой идиллии.
— Рич! — рявкаю я так, что мелкий вздрагивает. — Отойди от пленной. Она арестована и будет доставлена на полигон до выяснения личности и обстоятельств. Почему ты не остался там, где я тебе приказал сидеть? Как ты из костюма выбрался? Ты знаешь, что у нас бывает за неисполнение приказов?
— Это Скай, Алекс! — проигнорировав три моих последних вопроса, радостно выкрикивает брательник. — Она меня спасла от недовольных, мы вместе с ней сбежали! Она хорошая, Алекс, развяжи ее скорее!
Вот так и происходит проникновение в среду через стариков, детей, женщин, всех, кого проще облопошить. Ну как ребенку объяснить, что его могли похитить для того, чтобы втереться к нему в доверие и проникнуть к Бесстрашным, чтобы таскать у нас информацию. Да никак. Теперь я буду плохой и злой монстр, а эта мелкая сикозявка будет кумиром. Вот блядство!
— Встать в строй, боец! — стараясь совсем убрать из голоса раздражение, говорю я Ричи. Губенки его сжимаются в одну полоску, но он встаёт по стойке «смирно» и задирает подбородок. — Матиас! Кто командир группы?
— Командир особой группы, старший по полигону, капитан штурмового отряда Бесстрашия, Алекс Эванс, — на одном дыхании выдает все мои звания Матиас, спасибо, хоть не ржет в голос, а с такой серьезной миной все это произносит.
— За что отвечает командир группы?
— Командир группы отвечает за выполнение приказов вышестоящих лидеров и лидеров фракции, а также обеспечение безопасности личного состава и всего вверенного ему полигона.
— Ричард Эванс является командиром группы?
— Никак нет, сэр!
— Исходя из вышесказанного, я отдаю следующий приказ. Плененного недовольного арестовать до выяснения личности и намерений, переправить его на полигон. Решать вопросы по его освобождению будет вышестоящее начальство и лидеры фракций. Как меня поняли, бойцы?
— Приказ ясен, сэр! Разрешите выполнять?
— Разрешаю. Боец Ричард Эванс, у вас есть вопросы?
— Никак нет, сэр! — почти сквозь слезы отвечает Ричи, а у меня сердце сжимается. Кем же надо быть, чтобы так манипулировать детьми, чтобы через них пытаться воздействовать на наА ас? А черт, вот хуеблядство! Ну погоди, малявка, дай только засадить тебя в карцер, фиг ты мне подойдешь еще хоть на пару метров близко к ребенку. Однако как я ни стараюсь следить, чтобы Ричи держался от нее подальше, все равно он жмётся к ней и наотрез отказывается идти впереди колонны, когда ее ведут сзади и наоборот. Я оглядываюсь, чтобы проверить как там пацаненок, и взгляд мой утыкается в две склоненные друг к другу головы. Опять она ему мозги пудрит?
— Кев, перестань сверлить Анишку взглядом и отвлеки малька от недовольной. Ты видишь, она ему мозги прочищает! — Кевин равнодушно бросает взгляд на пленную и кричит:
— Рич, хочешь новинку тебе покажу? Иди сюда, у меня тут пушка новая, дам подержать! — Рич пытается сохранить каменное выражение сопатки, но уже через секунду глазенки его загораются, и он рассматривает новое оружие.
— Отряд, слушай мою команду, разбиться по группам, внимательно смотрите, хантеры уже на охоте, защиту и шлемы не снимать до прихода к полигону! Двигаем живее, у нас мелкий без защиты!
— Эта девка спотыкается все время! — подталкивая вперед недовольную, ворчит Джонни. — Ноги блядские еле переставляет, из-за нее хорошо если к вечеру доберемся, ебать в качель!
— Эй, там, сзади! Ноги переставлять живее можем, ебановрот, или у нас пленные сегодня тормозной жидкости хлебнули? — гаркаю я и поворачиваюсь к группе спиной, в которую мне летит фраза.
— Эй, зовут свиней, вообще-то…
Меня будто толкают между лопаток прямо на каменную стену. А потом окатывает водопадом из воспоминаний. Да что же такое? Что она себе позволяет? Она… Я медленно поворачиваюсь к ней, весь отряд останавливается вместе со мной и смотрит выжидательно и настороженно. Во мне закипает такое раздражение, что еще немного, и в руках себя будет уже не удержать. Матиас в который раз продвигается ближе ко мне, опасаясь, как бы я не убил девку на месте, потому что сейчас, по большому счету, меня вообще ничто не останавливает. Толпа расступается, пропуская меня к источнику звука, а я стараюсь не дышать так уж часто.
— Что ты сейчас сказала?
Я знаю, что она боится меня. Если все те месяцы, что мы играли в «кошки-мышки» она следила за мной, то она знает обо мне достаточно, чтобы меня бояться. Но смотрит прямо, глаза не отводит, хотя на ее лицо наползает болезненный румянец и глаза ее увлажняются.
— Если я попала в плен, спасая ребенка, — изо всех сил унимая дрожь в голосе, она старается говорить твердо, — это не значит, что меня можно оскорблять.
— Не в моей компетенции перечислять твои преступления против Бесстрашных, — как можно спокойнее отвечаю ей, — да и не время сейчас для этого, однако, все то, что я обещал тебе во время нашей совместной охоты, никто не отменял, это тебе ясно? Я могу с тобой сделать все, что посчитаю нужным в любое время, и поверь мне, ты будешь с умилением вспоминать тот восхитительный момент, когда тебя всего лишь оскорбляли.
— Умеете вы быть благодарным, — тихо, но твердо говорит она, — я своим врагам, в отличие от вас, в спину не стреляю!
Не потребуется сильного замаха, чтобы переебать девке по морде так, что она отлетает на пару метров и падает на землю.
— А кому ты стреляешь? — холодно спрашиваю. — Друзьям? Или у тебя другая специальность? Навязаться в приятели к ребенку и вынюхивать? Так вас теперь воспитывают на полигонах?
Падая, она сильно мотает головой, светлые волосы ее взлетают и закрывают лицо. В следующую секунду, мне вдруг кажется, что это… Вот сейчас она поднимет голову, дернет ею, отбрасывая волосы назад, и на меня посмотрят самые любимые на свете зелено-голубые глаза. Все тело сковывает, как парализатором, и я даже двинуться не могу. Но она откидывает волосы, и я стряхиваю с себя наваждение. Да нет, конечно, это просто ерунда какая-то. Но голова уже не моя, дурная. Все возвращается: боль потери, тоска по ней, по той единственной девушке, которую я так любил. Это она во всем виновата, какого хрена она говорит словами Лекси, какого хрена она мне ее напомнила? Как она вообще смеет!
— Бить связанных женщин у вас тоже в почете?
— А ты, что же, — гадко ухмыляясь, окидываю ее презрительным взглядом, — напоминаешь мне о том, что ты баба, чтобы мы тебя по прямому назначению употребили? Это война, детка, и нет здесь ни мужиков, ни девиц. Ты, когда Бесстрашных убивала, сильно задумывалась над этим?
Она замирает на какое-то время, пристально меня рассматривая. Потом мотает головой и глубоко вздыхает.
— Жаль, что у меня не получилось вас застрелить. Не думала я, что вы такой урод, товарищ командир.
— Я все равно не буду тебя убивать на глазах у ребенка, можешь меня не провоцировать, — я уже понимаю, чего она добивается, и эта мысль помогает справиться с собой. — Но в качестве совета на будущее, попробуй отрезать себе язык, тогда и все остальное, возможно, будет у тебя целым.
— Послала бы я вас, да вижу вы оттуда.
Все другое: голос другой, лицо, глаза, все, но… Может быть, она ее знает? Видела? Может, она встречала ее там, у недовольных, и набралась от нее словечек?
— Ты видела пленных? — оставив без внимания ее выпад, спрашиваю девицу. — Знаешь кого-нибудь из них?
Но она молчит, не говорит ничего. Только злобно сверкает на меня глазенками. Как бы не окочурилась сейчас, они, недовольные, это любят, помирать в ответ на серьезные вопросы. Не-а, только молчит, подбородок задирает повыше, характер демонстрирует. Ну что ж, вполне в духе «недовольников». Еще надо бы разобраться, отчего она так бесит меня нереально, может быть, из-за того, что нельзя выпустить в нее весь магазин хотя бы потому, что Ричи висит на ней, как шишка на елке. Она опять что-то говорит ему, пытается оттолкнуть.
— Заберите ребенка от нее, в конец-то концов, сколько раз повторять? Рич! Это приказ! — мальчишка глубоко вздыхает, но мое раздражение принимает уже совсем ненормальные формы. Надо бы в руки себя взять, но отчего-то не выходит. Ладно, попробую держаться от нее подальше. Я хочу уже отойти, чтобы вернуться в строй, но внезапно, взгляд мой приковывает что-то блестящее на земле рядом с девицей. Может быть, я и не обратил бы внимания, но она старается как можно незаметнее этот предмет поднять связанными руками, думая, что я уже не смотрю.
— Что это у тебя? — пара движений в том направлении, и я, присев на корточки перед ней, выхватываю… свой собственный нож, блядь! Тот самый, с резной ручкой! От внезапной догадки лицо искажает ухмылка. — Так, значит, ты не только недовольная, а еще и воровка? — нож привычным движением проходится по пальцам. Да, этот тот самый, который я кропотливо делал под себя, он так сбалансирован, что крутить его на ладони можно часами. Все думают, что это ловкость, а на самом деле…
— Я лишь беру пример с вас, дядя! — ехидно отвечает мне девица. Кажется, сегодня у нее совершенно отказывает чувство самосохранения. — Вы же увели мой байк. Да и спасибо за сладкое!
— Ты чего несешь? Ты совсем охренела? Ты вообще понимаешь, с кем разговариваешь?
Резко выпрямившись, я просто-напросто врезаю ей по ребрам с ноги, несильно, но ей хватает, чтобы охнуть и согнуться пополам. Ей бы досталось больше, но железобетонные руки Матиаса уже оттаскивают меня на приличное расстояние, а Ричи выворачивается от Бесстрашных и кидается к ней. Я плохо соображаю, у меня в руках оказывается емкость, которую я немедленно опрокидываю в рот, при этом дыхание перехватывает и какое-то время я не в силах сделать ни одного вдоха.
— Что это за хуйность? — сиплым голосом выдавливаю из себя. — Мат ты охренел? Ты чего во фляжке носишь? Я думал это вода!
— Это спирт. Медицинский.
— Ты охуел такое пить?
— Зато в себя быстро приводит. Правда, при этом клинит чуток.
Я наконец смог разогнуться, и медленно втянуть в себя глоток воздуха.
— А нервы-то у вас совсем ни к черту, товарищ командир! — нагло выкрикивает девица, а я поворачиваюсь к Матиасу.
— Вставьте ей кляп в рот, чтоб заткнулась, сука! Допрашивать ее буду сам. И передайте этой дуре, — погромче говорю я, чтобы всем было слышно, — что следующее свое слово, которое она произнесет, пока мы не придем на полигон, будет для нее последним, клянусь, блядь!
— Ладно, угомонись, — хлопает меня по плечу Матиас и отходит к девке, а я, стараясь на нее не смотреть, отдаю приказ двигаться дальше. Ричи все упрямится и оттащить от недовольной его никак не получается. Надо братца скорее отправлять во фракцию, поедет прямо первым рейсом, вместе с Эрудитами. А вот что с девкой делать, надо подумать хорошенько.
Она враг. Это аксиома, и с ней спорить вредно для здоровья. Однако… Рич никогда, ни за какие коврижки не проникся бы к опасному человеку. Почему именно она? Может быть, она бывшая Бесстрашная? Она была в Бесстрашии и нахваталась там наших фразочек, потому и произносит их? Как тогда понять, почему она хантер — они растят этих бойцов с детства. Может, мать ее была Бесстрашной? Да, это может быть, значит, ее матери должно быть сейчас плюс-минус как моей или старше.
Тогда, во время войны с Эрудицией, почти все недовольные были из Бесстрашных, очень мало кто был из других фракций, а больше в принципе людей-то и не было. Возможно, ее родители из нашей фракции и вырастить могли ее в духе Бесстрашия. Уже легче, всему есть логическое объяснение. А в остальном — мало ли похожих людей.
Очень меня беспокоит невозможность в ее присутствии держать себя в руках. Хотя, это может быть оттого, что денек сегодня выдался не простой, да и Лекси опять вспомнилась. Я прикрываю глаза и ощущаю ее присутствие, просто до отчетливости. Как тогда, во сне, когда я гладил ее мокрые от слез щеки. Больше года уже прошло, а я все еще помню это ощущение, ее взгляд, знаю, что она простила меня. Может быть, она все-таки не погибла? Не может умерший человек так до дрожи, до боли быть осязаем кем-то. Или это и есть самая настоящая безысходная тоска?
— Мат! Дай-ка мне свою фляжку! — Не могу я больше.
— Не надо, Алекс, ты в себя пришел и будет. Сам говорил мне, что это не выход. Я на самом деле у Зои это взял, чтобы ссадины обрабатывать.
— Ну да, конечно, еще что-нибудь мне на уши повесь, блядь. Фляжку дай, а то папирос не получишь!
— А я и не курю, кстати, — смеется он, но фляжку протягивает.
— Ага, знаем мы вас, таких некурящих, — я делаю небольшой глоток, и жидкость, захватывая дух и сбивая дыхание, обжигает горло. — Тьфу, пропасть, как вообще это можно пить, это ж отрава самая настоящая.
Я протягиваю Матиасу сигареты в пачке, он выбивает одну, и мы, приотстав немного от группы, закуриваем, пристально наблюдая за Ричи. Он все время виновато оглядывается на меня и трется возле пленной. То по голове ее погладит, то спрашивает о чем-то. Я замечаю, что девица вроде как ноет, и к раздражению добавляется еще и чувство вины. Тьфу, блядь, ебаный насрать!
— Чего плюешься? — косясь на идиллию, спрашивает меня Матиас.
— Что думаешь о девке? Похожа она на засланную?
— Ну, вообще, что-то в этом есть. Если бы недовольные захотели внедрить в наши ряды кого-то своего, они могли просчитать такой вариант. Меня волнует то, что слишком масштабный проект они замутили. Почему бы ей просто не прийти к нам на полигон, если она, допустим, выкрала мальчика и хотела таким образом втереться к нам в доверие. Пришла бы и, прикрываясь ребенком, сказала бы, вот мол, привела, прошу любить и жаловать. Но ее преследовали киборги как преступницу, и это меня беспокоит.
— Почему? Ведь если бы они захотели внедрить к нам крысу, никаких ресурсов на это не жалко!
— Все так, но есть более дешевые способы, Алекс, подумай! Даже если они именно для этого украли ребенка, была, как минимум, еще парочка комбинаций, более простых и достоверных. Киборгов послали, чтобы ее убить, это я тебе могу совершенно точно сказать. А дальше не знаю. Надо ее допросить и, если не окочурится, будем дальше думать.
— Я ей не верю. Чем она таким приковала к себе близнеца? Может быть, его опоили чем-то? Вдруг его тоже зомбировали? Как и других недовольных?
— Трис говорила, что бывали такие недовольные, которые умирали во время допроса от яда в их организме. Не от мозгового удара и не от сердечного приступа. Все эти люди были частично или полностью дивергентами. Эрудиты сделали предположение, что на диверов не действует внушение. Это все надо еще сто раз проверять, конечно, но факт, если она не обработанная, то возможно, ее готовили для внедрения, или она сбежала спонтанно, спасая Ричи. Вот и думай.
Если честно, вот вообще не хочу об этом думать. Была бы моя воля, расстрелял ее бы прямо сейчас. Есть одно «но». Если она и вправду сбежала, спасая Ричи, может быть, она будет сотрудничать? Хотя это вряд ли, особенно после втыка по ребрам. Вот ведь твою же сучью мать! Ладно, разберемся по ходу дела. А пока…
— Отряд! — устало выкрикиваю насколько позволяет голос. — Слушай мою команду! Продолжаем движение в установленном порядке, не расходимся и не задерживаемся. Отлепите мелкого от пленной, и не дай ей бог открыть свой блядский рот!
Скай
Разворошенные обрывки ощущений из самых потаенных закромов памяти никак не желают укладываться хоть в какие-то логические и понятные объяснения, и я ловлю себя на том, что смотрю на этого мужчину не отрываясь. Впечатления, конечно, он производит самые разнообразные, чего стоит одна только презрительная ухмылочка стянутых в тонкую линию губ, словно я самое мерзкое существо, которое видел в своей жизни командир. И лицо, угрюмое, искаженное выпуклыми шрамами, прорезающими лоб его так, что один глаз сильно прищурен, и заросшую серой щетиной левую щеку, отчего вид он имеет уж очень устрашающий, скажу я вам, выражает только неприязнь и отвращение к своему пленнику. Хмурится, между бровями залегает маленькая складочка, он сильно расправляет и без того широченные плечи, будто постоянно готовится отражать физические атаки противника.
По мере наблюдения за ним во время охоты, у меня успело сложиться об этом человеке какое-то своё представление в голове, но даже когда он стрелял в меня, я не думала, что Эванс настолько агрессивный. Он мне казался, ну не знаю, благороднее, что ли. По крайней мере, не думала я, что он станет лупить безоружную и связанную малявку. Противно-то как, и не по себе, и обидно. Странное впечатление производит еще и голос, низкий, даже немного хриплый, а когда он не орет громогласно, то разговаривает как-то тихо, проникновенно, но с большим чувством, заставляя дрожать от ужаса.
Командир просто взбешен, желваки в раздражении рвут скулы, он нетерпеливо отмахивается от всех руками и сжимает кулаки так, что белеют костяшки на пальцах, все время досадливо сплевывает, морщась, искоса глядя на меня своими таящими угрозу стальными глазами, остро блестящими, словно лезвия ножей, что мне становится не по себе и холодит спину от ощущения опасности. Но я все равно предпочитаю следить за ним, когда он оказывается в настораживающей близости от меня, уже подсознательно не ожидая ничего хорошего, кроме очередной зуботычины.
Он же, в свою очередь, жжет своим тяжелым, полным ненависти взглядом мою спину, будто раскаленное клеймо между лопаток прикладывает. М-да, вот и познакомились с командиром, что восстанавливать дыхание от удара по ребрам приходится довольно долго. Мало мне пинка от киборга было, так этот еще врезал не слабее, ирод. Зачем он вообще полез меня спасать, если я так ему противна? Почему не дал киборгам убить меня, не пачкая своих ручонок? Значит, что-то им еще от меня нужно и, скорее всего, это информация о местонахождении главной базы недовольных. И каким способом они будут ее из меня выбивать, думать мне отчего-то совершенно не хочется. Ну, надо чтоб так повезло, черт возьми!
Заставив себя успокоиться, чтобы не рыдать так уж откровенно на потеху Бесстрашным, закусываю изнутри щеку до крови, до искр в глазах. Ненавижу выставлять свои слабости напоказ. Черт, и рука болит, и в голове гудит после оплеухи, и щека наливается синим. Обидно-то как! Хотя, чего ты ждала от врагов, шоколадных пирожных и чая? И что мне теперь дальше предстоит, допрос с пристрастием от командира полигона? Знаю я, как они допрашивают, в лучшем случае, отделаюсь сломанными пальцами, или… А если он меня и правда, отдаст своим солдафонам на развлечение? А сейчас не стал убивать только потому, чтобы потом вдоволь помучить? Сердце делает предательский кульбит к глотке, внутренне вся сжимаюсь в пружину. Спокойно, принцесса, спокойно. От одной только мысли, что они могут со мной сделать, у меня волосы шевелятся на затылке и по коже пускается целый батальон холодных мурашек, а разошедшаяся фантазия подкидывает жуткие нарезки кадров, один страшнее другого. Ой, мамочка-мамуля, нет, нет, нет, лучше пулю в лоб.
— А нервы-то у вас совсем ни к черту, товарищ командир! — громко выдаю я мужчине, пытаясь снова его спровоцировать, в надежде, что смерть у меня будет быстрой и значительно безболезненней, чем я себе уже представила, без всяких там наматываний кишок на кулачище и его прочих экзотических фантазий.
— Вставьте ей кляп в рот, чтоб заткнулась, сука! Допрашивать ее буду сам, — тут же ведется на провокацию командир, полоснув по мне яростным взглядом, и его гневный голос набирает обороты. — И передайте этой дуре, что следующее свое слово, которое она произнесет, пока мы не придем на полигон, будет для нее последним, клянусь, блядь! — Господи, сколько ж можно орать-то? Сейчас башка треснет…
— У тебя что, нет ни грамма инстинкта самосохранения? — рядом материализуется мужчина, который оттащил от меня своего психованного дружка, не дав забить пленную ногами. И судя по высокому росту и комплекции, это второй командир и еще один лидерский сын. Ну и ну, куда я попала, блин, прям в элиту. — Я не всегда буду рядом, чтобы его остановить, да и за ребенка тебе не удастся спрятаться, так что засунь свой язык в жопу и послушно топай вперед, тогда, может, и останешься жива, — доверительно советует он.
— Я совершенно несильна в таких акробатических упражнениях, — оправдываюсь я. Вот так всегда, мой язык со страху начинает жить отдельной жизнью. Как надолго теперь вообще моя жизнь? Меня аж в жар бросает от нового витка обиды и опасений, и слезы вновь набегают на глаза. Спокойно. Не вздумай тут расплакаться на радость всем этим! — И вообще, я к вам в гости не напрашивалась и прикрываться мальчишкой не собираюсь. Почему бы вам просто сразу меня не пристрелить, и всё? В то, что я сбежала по своей воле, вы всё-равно не поверите, так что вам от меня надо на самом деле, а?
— Пристрелить мы тебя всегда успеем, не обольщайся, — говорит мужчина, разворачивается и отходит, а мою спину прошивает очередной тычок, призывая пошевеливаться.
— Очень обнадеживающе, — шепчу я себе под нос, стараясь не свалиться на обессиленных ногах, как новый тычок пронзает мою спину. Больно же! Я закусываю костяшку указательного пальца, чтобы не рычать. Бли-и-ин, да они что, издеваются, что ли? — Да хватит уже! — не выдерживаю я, пока конвоир мне позвоночник весь не истыкал. — Парень, ты чего, пилюльки с озверином принял, хорош толкаться-то. И вообще, это в душе я очень добрый и чуткий человек. Но как выйду из душа — редкая сволочь!
— Не выпендривайся, ебановрот, а живее переставляй ноги. Нехуй из-за тебя в лесу лишний раз ночевать! — хмуро выдаёт мне Бесстрашный в затылок, но ему приходится заткнуться, так как ко мне снова прорывается маленький сорванец, предпочитающий не отходить от меня, как бы ни орал его брат и ни приказывал своим подчиненным оттащить мальчишку в сторону.
— Скай, тебе больно? — косясь влажными глазками на мою прижатую к ребрам руку, пищит Ричи.
— Нет, Рич, всё в порядке, не обращай внимания, — отмахиваюсь я, а в голосе вновь звенит слеза. — Сам знаешь, палец порежешь — и то больно. Но от этого не умирают, и беспокоиться совершенно не о чем. Через пару минут все будет отлично.
— Он больше не будет тебя бить, правда, — бурчит ребенок, оглядываясь на своего брата, замыкающего наше шествие и все так же подозрительно сверлящего мою спину, словно я сейчас превращусь в чудовище и наброшусь на ребенка. Ну да, не будет, это он просто не в настроении, надо полагать, а так он очень заботливый и терпеливый. И этой своей заботой, меня калекой сделает. — Алекс, он хороший. Ты только не плачь, — продолжает успокаивающе расхваливать своего родственника мальчик, привстав на мысочки и осторожно гладя меня по голове, жалея, отчего целая волна нежности поднимается в моей душе к маленькому сорванцу. Ведь ближе его у меня больше никого нет, по крайней мере, из тех, кого я помню.
Интересный человек, этот командир. Сперва бросившийся, сломя голову, спасать своего врага, да еще и опять сняв экзокостюм, а теперь еле сдерживает себя в руках, чтобы не свернуть мне шею, и убивает взглядом. Ричи явно в нем души не чает, утверждая, что он хороший, добрый, обладающий всеми положительными качествами, но пинающий ногами связанную девушку, меньше его в два раза — это чересчур противоестественно и затейливо для моего понимания. Ладно, о вкусах не спорят, впрочем, могло быть и хуже. Могло, еще как хуже, например, если бы до нас успел добраться Керри. Но никто не даст мне гарантий, что и Бесстрашные не станут издеваться над пленником, срывая на мне свою ярость и злость за всех недовольных. Все сводит внутри от боли и беспомощности, но маленькая ручка тянется к моим связанным рукам и доверчиво цепляется ладошкой. Страх за его жизнь, радость, облегчение, что теперь он в безопасности и вернется домой, разом пробивает скопившееся напряжение так, что я дергаюсь, как от удара током, и судорожно хватаюсь за эту ладошку пальцами, словно боюсь, что он растает в воздухе. На самом деле, все не так погано, ведь Ричи жив! А это главное.
— Не бойся, Скай, — совершенно серьезно говорит малыш, заглядывая мне в глаза. — Раньше ты за меня заступалась и защищала, а теперь я буду!
Подталкивающий меня в спину Бесстрашный хмыкает, пробормотав под нос «вот же ж, еблноврот», что улыбка против воли наползает на лицо, а я стираю слезы со щек и глубоко вздыхаю. В конце концов, я знаю себя, подберу сопли, стисну волю в кулак и… И не знаю что, но точно уверенна лишь в одном, что мне нужно остаться в этой местности и необходимо выяснить хоть что-то, проливающее ясность на своё прошлое. Ведь ничего особо страшного еще не произошло, убивать они меня пока не собираются, а по ребрам и лицу я и раньше недурно получала. Ничего нового, просто по наблюдениям за этими людьми на их полигоне, мне показалось, что они намного лучше, чем кажутся, и совершенно не такие жестокие и беспринципные убийцы, как мы привыкли думать о Бесстрашных.
А сердце колотится, как бешеный мотор. Потому что я боюсь, ведь одно дело осудить врага, и может быть, даже расстрелять, но если они прознают, что я якобы дочь лидера недовольных, то оставят в заложниках, чтобы попробовать манипулировать им, или же обменять на своего лидера, а вот когда поймут что все их надежды тщетны и папеньке я точно никуда не уперлась, могут сильно осерчать от отчаяния. И тут уж одному господу богу известно, насколько их гнев может разрастись.
Свалить я уже не смогу, поздно. Придется хлопать ресницами, изображая глупую блондинку, и молчать до последнего о родственных связях. Интересно, как надолго меня хватит, когда они возьмутся за дело всерьез? Профилактическая затрещина и пинок от дяди командира мне точно покажутся нежной лаской, когда ценность моей жизни в качестве заложника упадет до нуля. Хотя, чего уж там, я же знала на что иду, сбежав от недовольных. И прекрасно понимала, чем всё это может для меня закончиться.
— Отряд! — командует Эванс, впрочем, уже значительно спокойнее. — Слушай мою команду! Продолжаем движение в установленном порядке, не расходимся и не задерживаемся. Отлепите мелкого от пленной и не дай ей бог открыть свой блядский рот! — предупредительно тыкает в меня пальцем мужчина, пока подскочившая к нам невысокая девчушка, оттягивает за собой сопротивляющегося ребенка и, крепко ухватив его за руку, уводит вперед всего отряда.
И такое бешенство берет, что сердце болезненно скачет, до спазма в дыхалке. Да какого хрена, он что, думает, что я смогу причинить вред Ричи? Очень, блядь, логично, тогда зачем я его выводила к ним, интересно, сама, подставившись по-полной? Но своё праведное возмущение приходится придерживать, послушно передвигая ноги до самого полигона, и так сил больше не осталось, а если уж опять начнут бить… Ничего-ничего, ты ж храбрая, до чертиков, после каждого удара судьбы гордо распрямляющая спинку и сейчас что, так просто сдашься? Да никогда! А внутри скручивает отчаяние и пустота. Нет даже беспредельного страха или потрясения. К черту, пусть хоть убивают! Будь, что будет!
Время сливается в один непрерывный поток, развлекаю себя тем, что внимательнее приглядываюсь к окружающим меня людям. Только диву даюсь, как гневно покрикивает командир на своих подчиненных, подгоняя процессию, аж кишки в узел скручиваются. Во, снова кого-то уже расчихвостивает, не повезло бедняге, но хоть от меня отстал, изверг. Голова просто лопается от боли, и когда я уже начинаю вырубаться на ходу от переутомления и усталости, меня, проведя через всю немаленькую территорию полигона, демонстрируя всем Бесстрашным, запихивают в карцер и, наконец-то, хоть на какое-то время оставляют в покое.
Я падаю на железные нары, растираю затекшие запястья и оглядываю свой новый гостеприимный приют звереныша в клетке. Я, может, и не избалована хорошей жизнью, но привыкла быть хотя бы свободной. Стискиваю кулаки, из одной тюрьмы в другую. А какой у меня теперь есть выбор? Да никакого! Если киборги не убили и здесь не убьют, то выйдя за главные ворота полигона, я попаду в заботливые руки Керри, пипец, как приятно. Отец отдал приказ уничтожить меня, а если лидер приказывает, то это всегда исполняется!
Тошно мне. Тянущее тошнотворное чувство полной безнадеги и безысходности накрывает меня. Только бы выдержать это все и сохранить присутствие духа до последнего. Пить хочется до невозможности. Интересно, а водичку тут выдавать будут строго в обмен на информацию? В подвале темновато, немного сыро и весьма зябко, даже в жару. Тем более что после заплыва в болоте моя одежда еще не подсохла. Скидываю мокрую обувь и толстовку, задираю майку, оголив живот, и только присвистываю. Вся левая сторона ребер, где резвились подошвы киборга, а потом и командира, разлинялась в фиолетовый оттенок. Трижды «блядь!»
Забиться в тихой истерике мне не дает очередная перепалка между братьями Эвансами, когда Ричи самоотверженно отказывается покидать меня даже в кутузке, обвинив братца в предательстве. Глаза у командира лезут на лоб, лицо бледнеет, ноздри раздуваются, кулаки сжимаются. А смотрит он на меня с таким убийственным выраженьицем, что желудок вместе с сердцем удирает в пятки на ПМЖ, и кажется, мне вот сейчас точно пальцы будут ломать, медленно, по одному суставчику. Охуенная перспектива, ничего не скажешь!
***
Дни в заточении тянутся мучительно-медленно, хоть на стенку лезь. Впрочем, сильно обжиться в уютной камере мне не дают, через день ведут на допрос. Пока иду по темному коридору до допросной, сердце, кажется, пропускает с десяток тактов, во рту пересыхает. А что, если там Эванс, и он меня сейчас пытать будет, резать, или еще чего… В общем, совсем нехорошо мне становится. Но одно радует, что товарищ командир не снизошел до моего посещения, доверив сей волшебный момент своим замам.
В ярко освещенной комнате без единого окошка меня усаживают на стул, перед металлическим столом и провожатый — молодой, изящный парень, устраивается в дверях, сложив руки на груди и все время только хмыкает, постоянно приглаживая свои светлые волосы. Высокий, темноволосый молодой мужчина — тот самый второй командир и лидерский сын, — по имени Матиас проводит мой предварительный допрос. У него цепкие темные глаза на довольно симпатичном лице. Он сверлит меня ими добрую минуту, прежде чем осторожно начинает задавать наводящие вопросы, пристально наблюдая за моей реакцией, видимо, пытаясь вывести из душевного равновесия. Хех, вот мог бы так не стараться: я из него уже давно выбита напрочь. И вряд ли уж скоро в него обратно вернусь, но излучаю только спокойствие, стараясь не трястись, делая самые честные глаза из своего арсенала. Да врать-то, кстати, и не приходится, отвечаю правду. Чистейшую правду, глядя мужчине прямо в глаза. Ну, почти чистейшую, умолчав о статусе своего «родителя». Я ж сиротинушка!
Называю своё имя, возраст. Почему сопля такая воюет? Ха! А меня кто спрашивал, когда полигон бомбили, хочу ли я воевать? Какой полигон? Где и когда? Молчу. Ну, а что, ведь если признаюсь что почти не помню — не поверит все-равно. Род занятий? А то вы не в курсе, кто за вами по лесам прыгал? Почему? А что, мне кто-то давал иной выбор? У меня был приказ от лидера, а приказы, как вы знаете, не обсуждаются. Расстрел на месте, мать его. Была ли я когда-нибудь в городе? Нет, конечно. А кто б меня туда пустил, если я почти всю свою жизнь под землей провела, прячась от жутких убийц и захватчиков — Бесстрашных. Почему за мной гнался отряд киборгов? Так убить хотели, за неисполнение приказов командования, а у них тоже приказ. Они ж пустоголовые болванки, что им запрограммировали, то и исполняют. Зачем помогла сбежать ребенку? Идиотский вопрос. А что, мне надо было сложить руки на коленочках и позволить утилизировать мальчонку? И нечего на меня так подозрительно смотреть, я и не собиралась к вам на постой проситься, прикрываясь Ричи, давно б уже где-нибудь сама устроилась. Зачем они изучали ребенка? Так я не ученый, откуда мне знать. Что я знаю о лидере невольных? Да немного, я сошка маленькая, не по рангу мне. А ведь я правда о папеньке толком ничего и не знаю.
Не отводя от меня внимательного взгляда, мужчина вклинивает несколько пустых и весьма далеких от дела вопросов. Понимаю, что не просто так: должно быть, готовит ловушку. Эх вы, хотела бы соврать — соврала бы с три короба, меня этому тоже, вроде, учили. И когда я округляю глаза, делая вид, что уже очумела, выскакивает тот самый вопрос-сюрприз: Каким образом мне удалось похитить ребенка, что никто и не заметил моего присутствия на полигоне Бесстрашных? «Бах», — долбит сердце по больным ребрам, я морщусь, но отвечаю честно, подробно рассказываю всю операцию. Не вижу никакого смысла скрывать.
Матиас выворачивает своими серьезными глазами всю мою воющую душу наизнанку, будто рентгеном меня просвечивает. Надеюсь, испуга у меня во взгляде все-таки больше, чем жрущей поедом вины. Догадываюсь, что сейчас начнется, внутренне вся съёживаюсь, готовясь к наказанию. Заслужила, чего уж там. Справедливо, не отрицаю. Моя вина — отвечать только мне. И это честно! Вдох-выдох. Сердце бесчинствует, то разгоняясь, то переставая биться. Тишина. Слышу лишь собственное тяжелое дыхание.
Но ничего не происходит. Меня не бьют и даже не орут на меня. Странно, Матиас меня совершенно не пугает, а может, и не хочет просто пугать. У него красивые глаза, но в них столько боли и тоски, что становится не по себе. Знаю ли я хоть что-нибудь о пленных? Откуда ж, меня к тюремному блоку и на пушечный выстрел не подпускали, туда только офицерам можно. Мат тяжко вздыхает, трет пальцами переносицу и кивает. Зачем пробиралась к ним на полигон? Как это зачем? За байком своим, конечно. Как смогла пройти незаметной? Да боже ж ты мой, тоже мне, конспираторы великие. В заборе щели такие, что хоть отряд таких доходяг, как я, пролезет. И места расположения всех ваших датчиков я давно уже выяснила. Блондин снова хмыкает за спиной. Матиас нахмуривается, смотрит строго, качает головой. После еще целой кучи вопросов он спокойно кивает, и меня уводят, сдав на попечение караулящего под дверями, Ричи.
Почему они не интересуются, где основная база недовольных? Почему они меня не убивают?.. Не понимаю, я же враг! Что еще они задумали, какие планы вынашивают? Хотят меня как-то использовать? Хоть бы долечку, чуточку информации. Это ожидание смерти хуже самой смерти.
Одно радует: Ричи от меня почти не отходит, не дает окончательно упасть в пучину отчаяния. Мерзко пребывать в подвешенном состоянии полной неопределенности и безнадеги. Пусть бы уж самый плохой расклад, обратной-то дороги все-равно уже нет. Главное Ричи в безопасности, скоро его оправят домой, он увидит маму, братьев, и исчезнет последний лучик, согревающий меня на этой земле… Жаль. Жаль, что я так много не успела, не сделала, и вот попалась, чуть ли не впервые в жизни поступив так, как требовало сердце. Но единственно верно. И да, за это и умереть не жалко!