Поваренная книга Танит

Дунбарроу был крошечный городок на краю цивилизации, состоящий в основном из лавок и питейных заведений. Верлонцы вообще в принципе не любили города. Насколько я могла судить после длинного путешествия на перекладных через всю страну, Вер-Ло состояло из хуторов, усадьб, придорожных таверн, коневодческих хозяйств, разбросанных там и сям среди бескрайних лугов и пашен. Соседями здесь считались те, до кого можно было доехать за световой день, не останавливаясь на ночлег в чистом поле. За окном дилижанса часами напролет не было видно никаких следов человека, даже дымка на горизонте. Правда, потом можно было час простоять, дожидаясь, пока через дорогу перегонят гигантский табун лошадей или отару овец. Расписание, какое расписание? Большинство верлонцев даже часами не пользовались, предпочитая узнавать время по солнцу. В Дунбарроу мы должны были прибыть к полудню, а прибыли уже в сумерках.

Я очень порадовалась, что в дорогу надела штаны и сапоги, а не юбку, когда вступила в кучу навоза, вылезая из дилижанса. Мощеные улицы? Деревянные тротуары? Нет, в Дунбарроу про такое и не слышали. Ешкин кот, что за дыра!

Впрочем, если задуматься, а зачем им блага цивилизации, если сюда приезжают из окрестных усадеб только за продуктами, к кузнецу и шорнику да пропустить стаканчик по вечерам. Может, есть еще бордель и какой-нибудь захудалый театр или клуб с танцульками. Гостиница была одна, она же таверна, и явно практически пустая.

Я так устала, что даже ужинать не стала. Сняла номер, заказала тарелку бутербродов и кружку местного эля, слопала все и отрубилась на трогательном постельном белье в цветочек.

Утром солнце еще не взошло, а уже начали орать петухи. Хозяйка постучалась в дверь с вопросом, не желает ли гостья кофе. Гостья очень желала продолжить сон, но к петухам присоединился скрип тележных колес, стук молотков в кузнице и крики: «На-а-айси, ты корову выгонять будешь али как?» Пришлось согласиться на кофе.

Кофе оказался без молока и сахара: видимо, суровые верлонцы не признавали подобных излишеств. Если я им расскажу, что в кофе можно добавлять специи, шоколад и клубничный сироп, у них случится культурный шок.

Я сидела на подоконнике, закутавшись в одеяло, попивала горячий горький кофе, пахнущий степными травами, и размышляла, что делать дальше.

С одной стороны, найти Кенджиро в этакой глуши ничего не стоит. Здесь все друг друга знают. Имя он наверняка сменил, не дурак же, но разве много тут молодых красивых мужиков очевидно степного происхождения? Как минимум на одну-две ночи остановился в этой же гостинице, когда только приехал — сколько, месяца четыре назад, не больше? Хозяйка наверняка его не забыла, такого хрен забудешь.

С другой стороны, в этакой глуши много кто скрывается от кредиторов, правосудия, бывших жен, любовников и все такое прочее. Лишних расспросов здесь не любят и тому, кто только что приехал, вряд ли выложат всю подноготную. Если Кенджиро тут поселился, то уж наверняка догадался намекнуть, чтобы про него не трепались. Дескать, если кто-то будет расспрашивать, ничего не говорить, а отправить к нему гонца с предупреждением. И денег посулил.

Конечно, деньги у меня тоже есть, и золотой лев чудненько развязывает язык, получше пыток, но кто мешает сказать: «Да, был такой, милсдарыня, проезжал тут, а куда делся, понятия не имею! В степь поехал, наверное, степь-то большая!»

Больше всего я боялась, что все опрошенные сделают круглые глаза: «Степняк, говорите? Впервые слышу». И как узнать, правда или вранье? Сидеть и ждать тут месяц, чтобы заехал коня подковать, или объезжать близлежащие усадьбы? Тьфу, не мог оставить записку в гостинице? Впрочем, я другим именем назвалась: Маргитт. Метрику тут не спрашивают, чай, не Трианесс. Откуда ему знать, под каким именем я путешествую? Даже внешность не опишешь, я же успела похудеть, постричься, перекраситься в брюнетку, да еще напялила кожаные штаны и сапоги до колен, как наемница. Ну а что, такой удобный наряд для дороги!

Так, мне нужна легенда, внушающая доверие. С какой целью дама может разыскивать красивого молодого кавалера, чтобы эта цель вызывала сочувствие и желание помочь? Например, занял денег и сбежал? Не знаю, не знаю, тут скорее посмеются над богатой легковерной простушкой. Ммм, пообещал жениться и наврал? Ха-ха, у женщин сработает зависть, у мужчин — мужская солидарность, не выдадут.

Из щелей окна дуло, и я перебралась на кровать, подобрав под себя ноги и подоткнув одеяло получше. Посмотрела на себя в этом коконе, и меня озарило. Хорошо, что я вчера приехала так поздно, хозяйка меня толком не рассмотрела из-за стойки. И когда она кофе принесла, я дверь только слегка приоткрыла, чтобы не одеваться.

Я достала из саквояжа шаль, завязала ее на животе, а под шаль запихала полотенце. Надела штаны и длинную тунику, посмотрела в зеркало. Вполне, вполне убедительный живот, примерно пятый месяц. То, что надо. Главное, чтобы шаль не сползла.

Придерживая рукой свой накладной живот и стараясь не делать резких движений, я спустилась к завтраку. Заказала кучу еды, не преминув добавить, что «теперь нужно есть за двоих, наверняка парень будет, подавай ему с утра бекон и сосиски, да побольше!» Хозяйка гостиницы, милая приветливая дама в летах, стала ко мне особенно внимательна, принесла мне огромную порцию омлета с беконом и безропотно добавила в кофе молока и сахара. Беременная женщина имеет право на подобные причуды. Себе она тоже налила кофе, подсела ко мне, и мы тихонько, чтобы пара остальных постояльцев-мужчин не слышали, завели традиционную женскую беседу: не тяжело ли в моем положении путешествовать одной, тошнит меня по утрам или по вечерам, который месяц пошел и все такое прочее.

Даже не пришлось самой заводить разговор про отца — госпожа Ирен первая спросила, с плохо скрываемым сочувствием. С актерскими способностями у меня не так уж прямо хорошо, но тут я превзошла самое себя: горестно подперла щеку рукой, поотнекивалась немножко и призналась, как бы через силу, что будущий отец ничего не знает. И возможно, даже не захочет знать.

— Ох, госпожа Ирен, знаете, как это бывает. Проскочит искра, запылает костер, и неделю из постели не вылезаешь. Собственное-то имя забудешь, не то что заклинание бесплодия обновить. А потом с утра красная роза на подушке и записка: «Заезжай в Дунбарроу, если будет по дороге». Я вообще хотела ребенка одна растить, но потом думаю: он отец, имеет право знать. Денег я с него не возьму, но вдруг он захочет поучаствовать в воспитании. Особенно если правда мальчишка будет. Вот если девчонка, то пиши пропало. У него же степная кровь, они к сыновьям по-другому относятся. Хотя он только с виду степняк чистокровный, а у самого отец из Криды, или мать, не помню уже. Я вот отдохну у вас пару дней, а потом поеду, у меня записано, как из Дунбарроу добираться, как-то там усадьба называется...

— Не Дун Морна случаем? — подсказала госпожа Ирен, у которой уже давно язык чесался сознаться, что она вычислила, про кого я толкую.

— Да, кажется, Дун Морна. Сложные у вас тут названия.

— Молодец девочка, что приехала. И зря ты так: «денег не возьму». Господин Джиро — человек не бедный. Он же Дун Морну купил сразу за наличные, не в рассрочку, и не торговался даже, говорят. Когда у меня тут жил, чаевые каждый день оставлял. Нет, не обидит он тебя, езжай смело. Он только рад будет, у него же до сих пор хозяйки нет, а как в хозяйстве без хозяйки-то? Правда, дом пока что ремонтируют, там же пожар был, потому Дун Морну дешево отдавали. Но конюшня-то уцелела, и табун весь ему отошел, уже пасут у Клеверной заимки, рановато выгнали, видать, зимнего фуража не хватило. Давай, я сынка отправлю с запиской, пусть сам приедет и тебя заберет?

— Нет уж, спасибо. Хочу сюрприз сделать господину Джиро.

~ ~ ~

Сюрприз мой не удался. Когда сын госпожи Ирен запряг коня в подводу и отвез меня в Дун Морну, миль за пять-шесть от Дунбарроу, никого я там не застала, кроме старичка-сторожа. Все мужчины — стало быть, хозяин и работники — пасли табун у Клеверной заимки.

— Не знаю даже, когда обратно ждать, — развел руками сторож. — Возвращайтесь-ка обратно в Дунбарроу, госпожа хорошая, а как они вернутся, так я передам, что вы заезжали.

— Ничего, я здесь подожду, — сказала я, слезая с подводы.

С большим трудом удалось убедить сына госпожи Ирен, что беременную женщину можно оставить тут, в глухомани, и что она не собирается разродиться «вотпрямщас». Сторож тоже был не в восторге, но на все его протесты я отвечала, что господин Джиро будет просто счастлив меня видеть. И вообще, собственно, не хочет ли сторож взять вот эту золотую монету и съездить в Клеверную заимку, чтобы сообщить господину Джиро о моем приезде? Ах, нельзя отлучаться, надо присматривать за усадьбой? Я могла бы пари держать, что сторожу приказано заворачивать всех, кто будет интересоваться хозяином Дун Морны.

Пока я осматривалась, старик как бы невзначай подбросил в костер пару сырых поленьев, и от костра поднялся стол густого белого дыма, наверняка заметный от пресловутой Клеверной заимки. Я усмехнулась и продолжила обход усадьбы.

Большой двухэтажный дом, пострадавший от пожара, стоял в лесах. Уже настелили новую крышу и вставили окна, но работы еще было на пару месяцев, не считая внутренней отделки. Работники, судя по всему, жили в больших парусиновых палатках, поставленных на дощатые настилы, с печками и грубо сколоченными деревянными койками.

На меня аж ностальгия нахлынула: так это было похоже на лагерь в степи, где мы с Кенджиро познакомились! Точно такие же бревнышки для сидения по четырем сторонам общего костра, и так же везде валяются седла, корзины, мешки с овсом и крупой, в колоду воткнут топор — я, бывало, на такой колоде мясо рубила. А вот грязной посуды с дождевой водой я бы никогда не допустила, живо бы заставила вымыть. Одно слово — мужики!

Сторож ходил за мной по пятам, как будто боялся, что я что-нибудь стяну, и бурчал:

— Говорил я, надо сначала дом заканчивать, потом уж табун выгонять, но хозяину все равно, что под теплой крышей, что в палаточке, так всю зиму, считай, в чистом поле и прожил, да еще самолично молотком стучал и пилой пилил, где это видано, чтобы хозяин усадьбы руки марал, на это работники есть, деньги им за это платят, значит, чтобы молотком стучали, а я сколько говорил, надо хоть кухарку нанять, вот же кухня готовая есть, но нет, кухня без дела стоит, а готовит на всю ораву старый Кайлте, кому ж еще-то...

И правда, к дому была пристроена чудесная летняя кухня, просторная и светлая, с широкой верандой, выходящей в сад. Окна застеклены, стены побелены, и вообще складывалось впечатление, что кухню отремонтировали в первую очередь, еще даже до того, как взялись за дом.

Я заглянула в окно и замерла от восхищения. Отличная большая печка, огромный рабочий стол посередине, куча шкафов и шкафчиков, полочка со специями, по стенам развешаны все орудия поварского мастерства: сковородки, сотейники, половники, ножи. Эта кухня была очень похожа на... ну да, на мою кухню в «Золотом льве». Даже полочка для специй на том же месте.

Я засмеялась, легко и радостно. Толкнула дверь, оказавшуюся незапертой, и вошла.

Господи, даже фартук висел у двери.

«Ты такая смешная в фартуке».

Сторож поперхнулся своей гневной тирадой, когда я засунула руку под тунику, развязала шаль и разом избавилась от своей пятимесячной беременности. Заявила безапелляционно:

— На обед сегодня будет свинина с картошкой. Хозяйка гостиницы сунула мне в дорогу роскошный копченый окорок. Несите сюда мешок с картошкой, я там у костра его видела. Я даже сама ее почищу, дорогой мой господин Кайлте. А грибы у вас есть, свежие или сушеные? И лук еще нужен, репчатый или зеленый, какой есть? Ёшкин кот, да не стойте столбом, есть хочется, как из пушки! Ведро воды еще принесите, пожалуйста, или скажите, где набрать, я сама принесу.

— Так это он про вас говорил, госпожа хорошая, хозяин-то! — протянул сторож.

— Ах, так говорил, значит? И что сказал?

— Ну вот когда я его спрашивал, зачем летнюю кухню отстраивать, если кухарки нет, он все смеялся и говорил, что кухарка-то будет, никуда не денется. Это вы, стало быть, госпожа хорошая?

— Между прочим, не кухарка, а повариха, — поправила я с достоинством.

Надела фартук и принялась разжигать печку.

~ ~ ~

Он подошел так тихонько, что я не услышала. Поставила шкворчащую сковородку на подставку, подняла глаза, а он стоит, прислонившись к дверному косяку. Такой высокий, красивый, смуглый. Волосы едва-едва отросли, чтобы стягивать в хвостик на затылке.

— Чего так долго? — спросил Кенджиро восхитительно хамским тоном, широко улыбаясь. — Я тебя еще на прошлой неделе ждал!

— Мог бы, знаешь ли, упомянуть, что собираешься купить имение в Вер-Ло, как-нибудь так, между делом! — сказала я, уперев руки в боки. — «Господин Джиро», с ума сойти. Жалованье-то платить будешь?

Он расхохотался, схватил меня и подкинул так, что я от неожиданности взвизгнула. Обняла его за шею, и мы принялись целоваться.

— А пожрать дашь? — спросил он, прерываясь и скашивая глаза на сковородку. — С утра не жрал, табун перегоняли на другой луг.

— Ценю твои приоритеты: наброситься первым делом на меня, а не на жареную картошечку, — съехидничала я и достала тарелки.

Пожирая картошку со свининой и луком, Кенджиро издал стон наслаждения и пробормотал с набитым ртом:

— Выходи за меня, а?

Я закатила глаза:

— Господи, вот мужики: за тарелку еды на все готовы!

— Я, между прочим, по местным меркам завидный жених, богатый конезаводчик.

— Да уж вижу: дом недостроенный, спишь в палатке, табун пришлось пораньше выгнать на выпас, потому что сена не осталось, а сам с утра не жрамши и в драных штанах.

— Через три месяца ярмарка в Круахане, у меня такие двухлетки подросли, закачаешься. Нормально продам, так на каждый вложенный золотой два получу.

— Вот через три месяца и поговорим. Может, мне здесь не понравится.

Кенджиро задрал бровь и посмотрел на меня ехидно.

— Уж всяко получше, чем та бандитская дыра, в которой ты когда-то кашеварила.

— Мне там золотом платили, между прочим. Ах вот зачем ты жениться предлагаешь, чтобы жалованье не платить? Имей в виду, меньше, чем на тридцатку серебром, не соглашусь!

— С наличкой сейчас туго, — сознался он, облизывая вилку. — Можно, я натурой заплачу?

— Нужно, господин Джиро, — сказала я и села к нему на колени. — Приступайте немедленно.

— Танит, солнышко, — шепнул он нежно и поцеловал меня.

Новый дом. Новая глава моей жизни. Не терпелось к ней приступить.