Поваренная книга Танит

Дети всегда появляются не вовремя. С этой житейской мудростью познакомила меня матушка, когда застала в чулане. Я там была не одна, а с мальчишкой-посыльным, и мы целовались. Мне было тринадцать, ему немногим больше. Мне не особенно понравилось. Еще меньше это понравилось моей матушке. Я получила много крика, пару шлепков и неимоверно долгую и нудную лекцию о том, что такое дети и как с ними бороться. На случай, если я вдруг забыла, матушка расписала в тысячный примерно раз, как не вовремя у них появилась я, какие тяжелые были времена, как подходил срок выплат по закладным, и не было денег. То есть ни магического свитка тебе, ни повитухи с вязальной спицей.

Балда я. Вязальной спицей аборт делают только в глухих деревнях.

В конце своей речи матушка все-таки спохватилась. Она всегда спохватывается, рассказав родной дочери, что чуть не сделала аборт. «Конечно, я не пожалела, что оставила тебя. Но все-таки дети должны появляться в подходящее время, в обстановке стабильности и благополучия». Ха, вот я думаю совсем наоборот. Детей следует заводить в самом глупом и легкомысленном возрасте. Иначе потом не наберешься решимости.

Вернувшись в гостиницу «Парус удачи», где мы остановились в Ламассе, я объявила Кенджиро:

– Дорогой, у нас будет ребенок.

– От кого? – съехидничал дорогой.

Очень смешно. Так я ему и сказала. Вообще-то я рассчитывала, что он воспримет сакраментальную фразу несколько серьезнее. Например, побледнеет и упадет в обморок.

Время для детей, кстати, было классически неподходящее. За три месяца с открытия «Золотого льва» я не получила ни гроша прибыли. Зато поймала здоровенный штраф от службы надзора за городским процветанием. Проверяющие сочли, что крохотная мышь в погребе моей таверны является этому самому процветанию серьезной угрозой. Не удивлюсь, если они сами ее подкинули. Вдобавок ко всему говядина подорожала, крыша конюшни протекла во время грозы, одна из официанток уволилась, вторую я подумывала уволить сама. Газеты грозились финансовым кризисом и обострением политической обстановки. Словом, самое время завести лишний рот.

Я изо всех сил сохраняла скорбное выражение на лице. Дорогой начал проявлять первые признаки беспокойства:

– Стой, погоди. Ты разве не магией предохранялась?

– Я забыла заклинание обновить! – простонала я, трагически ломая руки в лучших традициях уличного театра.

Кенджиро поднял бровь и фыркнул. Не верю, дескать.

Я не выдержала и расхохоталась, выдавая себя с потрохами:

– Мог бы подыграть, между прочим. Жалко, что ли?

Он немедленно приложил руку к сердцу и провозгласил с надлежащим пафосом:

– О, как я ждал этой новости! Надеюсь, это мальчик, женщина! Как мы его назовем?

– Вообще-то у него уже шестнадцать лет как есть имя, и зовут его Муса, – сказала я, плюхнувшись ему на колени.

На самом деле настроение у меня было не такое веселое и беззаботное, как могло показаться. Всю дорогу до гостиницы меня терзали сомнения. И вовсе даже не смутные.

Когда Ласло предложил мне опеку над мальчиком, меня волновал лишь вопрос, зачем мне такая ответственность. Но с тех пор много воды утекло. Вот я хозяйничаю в собственной таверне, отвечаю за кучу народу, раздаю направо-налево указания, строю поваров и официанток. Честно сказать, с иными взрослыми разумными людьми куда сложнее иметь дело, чем с глухонемым арисланским мальчиком с задержкой развития. Да после крикливых и наглых рассыльных я Мусу просто облобызать готова!

Теперь вопрос стоял иначе. Какое я право имею втягивать мальчика в шпионские игры? Кэт и Кенджиро – другое дело. Они знали, на что идут. Да и прошлое у них такое, что нынешняя работа покажется отдыхом.

Ласло, с которым я, собственно, встречалась в Ламассе, возразил:

– Не хочу показаться, хм, циничным, но у вашего найденыша прошлое тоже – врагу не пожелаешь.

– Вы так настойчиво пытаетесь мне его всучить, потому что он глухонемой и не очень умный, да? – сказала я в сердцах. – В случае чего не проболтается и показаний не даст. А если б я наняла в конюшню нормального парнишку, пришлось бы с оглядкой ходить.

– Да нет, мы бы вам подыскали такого, которому можно доверять. Я просто даю вам предлог для поездки в Арислан. Надо, чтобы вы были там самое позднее через неделю и кое-что сделали для нас. Не буду скрывать, задание сложное и опасное. Должен, однако, заметить, что, хм, особые обстоятельства мальчика снимают с него всякую возможность судебного преследования в случае вашего провала. Простите за прямоту, он будет выглядеть невинной жертвой марранской тавернейры, решившей завести бесплатного слугу.

Мне аж кровь бросилась в лицо. Не найдя, что сказать, я принялась яростно крошить булочку (мы сидели в уютной кофейне, спрятавшись за развесистым фикусом).

– Вам решать, заберете вы его с собой или нет, объясните ему возможную опасность или нет. Не исключено, что он вполне доволен пребыванием в приюте. Но вы должны поехать в Искендерун, а любой другой предлог может оказаться недостаточно, хм, убедительным. Вы же слышали, что приграничные посты усилены? И разрешений на портал стали выдавать впятеро меньше.

– Да-да, в связи со злодейским убийством аравана в его собственном доме. Газеты я читаю. «Глас Пророка», конечно же, видит в этом «руку Трианесса». Да уж, кто бы сомневался, что старенький военный министр со своей мирной политикой житья не давал продажным криданским политиканам. Кстати, ловля злодеев – отличный предлог закрыть границы, взвинтить пошлины и тряхнуть бандитские логова.

– Так и есть. Все это ставит нас в неудобное положение. Купцы сейчас предпочитают выжидать, сотрудники иностранных посольств в Искендеруне находятся под наблюдением, нелегальный переход границы возможен только через Дикую степь, а там тоже сейчас неспокойно, да и дорога займет не менее трех месяцев. Продажа свитков магического портала поставлена под контроль, а в гильдии перевозчиков полно, хм, информаторов всех существующих спецслужб. Кроме того, грамотный маг – а таких на службе халида немало, смею вас уверить – с легкостью засечет и отследит мобильный портал. А наша с вами задача – не только вывезти из страны человека, но и обеспечить его безопасность в дальнейшем. Поэтому остаются старые добрые парики и фальшивые документы. Я предупрежу нашего человека в Искендеруне, чтобы на мальчика тоже заготовили метрику, на всякий случай. Вы можете перечислить его приметы?

И мы погрузились в обсуждение деталей плана, который я теперь наскоро пересказала Кенджиро.

– Вот ты в каком-то смысле сирота, да? – сказала я напоследок. – Если бы тебе в юности предложили опеку, усыновление в приличный дом – ты бы радовался? Или подумал, что тебя хотят использовать?

– Та-нит! – он с наисерьезнейшим видом постучал меня пальцем по лбу. – Кончай грузиться, а то мозги закипят. Приедешь в Исфахан – сама его спросишь, делов-то. И жалованье не забудь предложить, а то знаю я тебя!

Я расхохоталась и пошла собирать вещи.

* * *

Шейх аль-терияр-аблар – начальник въездного управления, по-нашему – был до крайности сердечен и велеречив. Но разрешение на портал не давал ни в какую. Все уговаривал повременить с поездкой до тех пор, пока, цитирую, «великий халид, да проживет он тысячу лет, не снизойдет до своего погрязшего в невежестве народа и не исцелит его от мерзости преступлений, чтобы даже тринадцатилетняя девственница без провожатых могла чувствовать себя в полной безопасности на улицах столицы». То есть пока рак на горе не свистнет.

У меня язык чесался заявить, что мне не тринадцать лет и я далеко не девственница. Кроме того, провожатый у меня имелся, и не какой-нибудь хлюпик, а плечистый степняк. Ой, ошибочка. Криданин степного происхождения, так полагается говорить.

Однако дела с фарри делаются не через правду-матку, а через другое место. Я прищурилась и в самых сладких выражениях поведала, что корреспондент «Гласа Пророка» в Марранге придет в совершеннейшее изумление, буде до него дойдут слухи, что марранской гражданке препятствуют в получении опеки над арисланским сироткой, который ждет ее не дождется. Ведь упомянутая газета всегда ратовала за укрепление связей между двумя соседскими народами – арисланским и марранским. Я чуть язык не сломала, изрекая всю эту напыщенную ерунду. Но выражение лица начальника терияр-аблар надо было видеть. Он рассыпался в извинениях и мигом подмахнул нужную бумажку.

Через два дня мы с Кенджиро уже ступили на раскаленные цветные плитки улиц Искендеруна. Ох, я и забыла, как тут жарко. У нас уже осень, а тут зной, будто в разгар лета.

В столице климат был еще ничего. От широкой реки тянуло прохладой, с гор иногда налетал ветерок, гоня белые пушистые облака, будто овечек. Высокие платаны, кипарисы и тополя щедро бросали тень. Но мы наняли бричку, крытую парусиной, и покатили на юго-восток, в сторону пустынь, где гораздо жарче. Кажется, температура повышалась с каждым поворотом колес. На постоялых дворах мы стаскивали матрас с кровати и ложились на пол, касаясь друг друга только локтями и коленями. И еще кое-чем, когда настроение было. Жара, знаете ли, любви не помеха. Разрыв сердца, конечно, помешал бы, но мы еще молодые.

Полтора года назад я ехала тем же путем, только в обратную сторону. Исфахан, Искендерун, портал, Крида. Было куда прохладней. Зима – она и в Арислане зима. К моему душевному состоянию это здорово подходило. На душе у меня было пусто и холодно, жизнь казалась никчемной. Бывало, я полночи рыдала в подушку – может быть, в этой самой комнате придорожной гостиницы. Смешно. Кто же знал, как все обернется.

Я прижалась лбом к плечу Кенджиро и про себя возблагодарила Единого бога, что этот балбес позволил подслушать его разговор с агентом Тайной службы. Может, через пару лет я наберусь храбрости спросить, не было ли здесь тайного расчета. Как он там говорил: «Не доверяй никому»?

* * *

Исфахан мне никогда особо не нравился. Один большой, шумный, пестрый и порядком загаженный базар. Говорят, здесь даже людьми торгуют, хотя официально в Арислане работорговля запрещена. Само рабство еще сохранилось, но только наследственное или долговое. Не сказать чтобы часто встречается. В Марранге рабство отменили лет двести назад, а вот в Криде его вовсе никогда не было. Уважаю кридан. Впрочем, если подумать, у них свои методы – ну вот хоть магический контракт.

Когда я увидела знакомые ворота приюта, сердце забилось, будто мне предстояла встреча с любовником, а не с мальчишкой-найденышем. Особенно я волновалась, что его не узнаю. У меня хорошая память на лица, но люди так быстро меняются. Тем более в шестнадцать лет.

В самом приюте не изменилось ни-че-го. В большом тенистом дворике по-прежнему сушилось штопаное приютское бельишко, валялись непарные сандалии, кувшин для полива грядок, костыль и облезлая деревянная лошадка. Разве что мочальный лошадкин хвост сильно поредел. Было тихо, откуда-то тянуло вкусным запахом еды – близилось время обеда. Дети наверняка трудились: кто на прополке, кто на сборе хлопка, кто в мастерских, кто в сарайчике, где держат кроликов, уток, кур и овец. Хозяйство было большое – в прошлый раз у меня три часа ушло только на то, чтобы сунуть везде любопытный нос, уж не говоря про детальный осмотр.

Начальник приюта господин Сайиф наверняка по арисланским меркам считался очень прямолинейным человеком. Это значит, что он говорил не десять лишних слов, как свойственно фарри, а всего лишь два-три. Узнал он меня сразу. Немудрено, ведь господин Сайиф умудрялся различать и помнить по именам всех этих одинаковых темнокожих сорванцов, в одинаковой одежде, с одинаково бритыми головами, населявших его приют.

Мое произношение он похвалил и даже сказал, что я сойду за уроженку Хызы. Было приятно.

Он вызвал Мусу к нам, не заставляя выискивать найденыша в толпе других мальчишек. Пара минут, и он на пороге: кланяется, прижав руки к груди, а я жадно обшариваю его глазами. Так, рубашонка чистая. Обувка приличная. Щеки округлились. Нет, не подрос и в плечах не раздался, все такой же худенький и мелкий. Но что-то в нем изменилось настолько разительно, что я даже не сразу поняла, что.

Он радовался. Вот этой чистой, искренней радости я никогда прежде не видела на его мордашке. Только усталость, неуверенность, страх. Господи благослови господина Сайифа.

Мне даже стало на мгновение стыдно. Мальчик ждал меня, надеялся, а я... Ну, а что я? Раскрыла объятия и сказала смущенно, стараясь почетче шевелить губами:

– Иди сюда, зайчик.

Он кинулся ко мне и зарылся лицом в мой бюст, неплохо подходящий для этой цели. Бедняга по-прежнему едва доставал мне до плеча. Господин Сайиф неодобрительно поморщился, и я сообразила, что картина не слишком пристойная. Не объяснишь же ему, что я позволяла мальчику в моей постели спать и за юбку мою держаться. Практически грудью кормила, ага. Так что я продолжила тискать мальчика, кудахча над ним вполне по-бабски.

И тут он выдал.

Поднял сияющую мордашку и сказал очень старательно:

– Та-нит!

Прямо судьба у меня – вот и второй парень заговорил, когда я этого совершенно не ожидала.

Тут даже удивляться нечему было. Именно так говорят глухие, кто учился специально. Ну, громко, странно и непривычно. А умники из Тайной службы записали его в бессловесные. Господи, благослови господина Сайифа еще сотню раз.

Упомянутый господин покашлял, погладил бороду и поведал, что методы обучения глухих от рождения детей не так уж сложны. Правда, начинают они с более подобающих слов: мать, отец, родина, Пророк. И только один упрямый осленок не успокоился, пока его не научили произносить некое марранское женское имя. Принадлежавшее даме, которая привезла его в приют.

– Слава Пророку, вы расписались в документах разборчиво, сударыня. Видите ли, дети-сироты легко привязываются к людям, которые проявляют к ним заботу и нежность. Возможно, до вас подобных людей на пути мальчика не встретилось. Что ж, полагаю, вы желаете осмотреть приют и узнать, в каких условиях живут дети. Муса вам все покажет. Гонг – сигнал к обеду. Надеюсь, вы не побрезгуете разделить с нами трапезу.

И сияющий Муса потащил меня за руку показывать кроликов, недавно разродившуюся кошку, гигантский огурец на дальней грядке и утят, плавающих в пруду. Заглянули мы и в стойло к смирной печальной коняге. Муса бесстрашно поднырнул под оградку и угостил животину пучком травы. Похлопал себя по груди, показав на лошадиный скребок и вилы в сторонке. Да уж, для него это не работа, а удовольствие.

– Любишь коней? – спросила я. Он яростно закивал. – У меня есть конь, его зовут Дельфин. И целая конюшня, там гости лошадей оставляют. Столько работы! Всех чистить, кормить, запрягать...

Он улыбнулся широко и потрепал лошаденку по широкому боку. Дескать, он бы справился! Перелез обратно ко мне, и я рассеянно сняла с его воротника соломинку.

Мне казалось, все произойдет как-то само собой. Но теперь язык не поворачивался.

Гонг было слышно повсюду, и со всех сторон к дому заспешили детишки. Кто-то, заглядевшись на меня, аж споткнулся. Гости, наверное, тут нечасто бывают. Муса вел меня за руку с таким видом, будто я королева, а он – мой верный паж.

Обед был поздний и сытный, как принято в Арислане. Правильный распорядок дня: утром по холодку заняться делом, потом от пуза налопаться и бряк в тенек – переваривать. Горячий суп по такой жаре меня совершенно не прельщал. Странно, что суп с потрохами. Мне казалось, в Арислане не уважают внутренности, особенно птичьи. Не принято у них. Я запустила ложку в тарелку, попробовала. Отличный суп, прямо как сама варила.

Я подцепила гущу со дна и удивилась еще больше. В Марранге такой суп варят с лапшой и картошкой, во всех поваренных книгах написано. Но в нашем степном лагере с картошкой было туго. Поэтому я заправляла суп рисом, воображая, что изобрела новый рецепт.

– Забавная история с этим супом, – сказала вдруг румяная Закия, старшая жена господина Сайифа, которая заведовала всем хозяйством приюта. Мы, как и полагается приличным женщинам, сидели отдельно от мужчин. – Кухарка рассказывала. Вашему Мусе как раз пришла очередь помогать на кухне. Знаете, прислуги нет, женской работой приходится мальчикам заниматься. У нас тут прежде никогда потроха не готовили, сразу выкидывали. А он не дал – замычал, замахал руками. Кухарка шутки ради дала ему небольшой горшок. Он так ловко потрошки порубил, морковку почистил, горсточку риса всыпал, сбегал в огород и нарвал приправ разных. Прекрасный суп получился. Главное, дешево и быстро. Нам теперь мясник потроха специально завозит и даже денег не берет... – Она продолжала щебетать, но я уже не слушала.

Мальчик один раз помогал мне, когда я варила такой суп. Один раз! Ну, может, два. И он запомнил все в точности: состав, приправы, пропорции. По-моему, из нас двоих задержка умственного развития именно у меня.

Внутренний дворик так густо увивали виноградные лозы, что беленые стены почти не просвечивали сквозь густую листву. Мы уединились в уголку, и я, наконец, преодолела свою немоту:

– Ты ведь знаешь такую страну – Маррангу? Около моря? Я родом оттуда. Там немножко другие обычаи, чем здесь, и язык тоже другой... Ты бы хотел туда поехать?

Глаза его расширились, рот приоткрылся. Он не сводил взгляда с моих губ, пытаясь понять, что ему такое померещилось.

– Зайчик мой, здесь очень хорошее место. Ты можешь жить здесь всегда, если хочешь.

Он неуверенно кивнул, все еще не понимая, к чему я клоню.

– Но если хочешь, можешь поехать со мной. Жить в моем доме. Быть мне... – я проглотила комок в горле и закончила: – Как сын.

Он смотрел на меня так, будто я говорила с ним не на фарис, а допустим, на джарском.

– Муса, читай по губам! – сказала я, для убедительности тыкая в них пальцем. – Я могу забрать тебя отсюда, чтобы ты жил со мной, как раньше. Только в моей постели ты спать не будешь, ясно? И работать придется на конюшне. И вообще, там еще много всяких сложностей, но я совершенно не представляю, как тебе о них рассказать. Ну что ты так на меня смотришь? Скажи что-нибудь. Да или нет?

Легкое раздражение отлично снимает пафос, знаете ли.

Но он все еще смотрел на меня, открыв рот, в полном остолбенении.

– Хорошо. Я подожду в кабинете господина Сайифа, а ты подумай, – заявила я и развернулась, чтобы уйти.

Муса в буквальном смысле кинулся мне в ноги и обеими руками вцепился в юбку, пряча в ней лицо, как встарь.

Потом, намного позже, Кэт объяснила, почему бедный мальчик был в таком замешательстве. Он прекрасно понял, что я предлагаю забрать его к себе. Он только не мог взять в толк, что ему нужно для этого сделать! Поклясться в вечной преданности, отречься от Пророка, вырезать себе один глаз? Или два? Я не заплакала, когда она это мне рассказала. Потому что все слезы я выплакала тогда, под виноградными лозами, прижимая к себе своего мальчика, который обнимал меня в ответ с недетской силой. Хорошие, светлые слезы, приносящие облегчение. Теперь я знала, что поступаю правильно.

Единственное, что мне не нравилось во всем этом – что Муса теперь тоже принадлежит Тайной службе. Со всеми потрохами. Но за все приходится платить.

Господин Сайиф не только подписал документы на опеку, но и распорядился собрать Мусе небольшой узелок в дорогу. Всего лишь смена белья, башмаки и томик наставлений Пророка. Я немедленно устыдилась, что сама даже не купила Мусе одежду. Тоже мне, новоиспеченная мамаша! Оправдание у меня было одно: я до последнего момента не была уверена, что уеду из приюта с ним.

Когда за нами заехал Кенджиро на бричке, Муса его узнал. Узнал и напрягся. Но Кенджиро уже не был похож на степняка. Обычная одежда, волосы собраны в хвост и повязаны платком. Даже оружие не на виду. Он хлопнул Мусу по плечу, протянул руку и сделал это настолько естественно, по-мужски, что Муса пожал ее почти без стеснения. А уж потом и вовсе перестал дичиться, когда степняк предложил посидеть рядом с ним на козлах и подержать вожжи. Обаяние Кенджиро косило всех без разбору. Когда мы в сумерках подкатили к придорожной гостинице в соседнем городке, Муса настолько расслабился, что прикорнул на широком плече Кенджиро. Даже не проснулся, когда мой степняк поднял его на руки. Я шла рядом и думала, что с нас троих можно писать аллегорию дружбы народов. В высшей степени необычная троица. Не скрою, на нас пялились предостаточно, где бы мы ни проезжали. И уж точно запомнили, когда мы прошли порталом обратно в Ламассу.

Однако, как ни странно, это были не мы. А подставные лица, загримированные под нас, с нашими документами. Да-да, пришло время для плаща и кинжала. Точнее, для поддельных документов и накладных бород.