Поваренная книга Танит

Мне снилось, будто меня зачерпнули поварешкой и вылили на раскаленную сковороду, как блин. Я растеклась от края до края, зашипела, запузырилась... Блин, приснится же такое! Я приоткрыла один глаз, но спину по-прежнему припекало огнем. Я, наверное, все еще в степи, в лагере Райно, и полог забыла задернуть, и полуденное солнце этим радостно пользуется.

Вот и черноволосый затылок в наличии, и смуглое плечо, и спина... остального не видно под простынкой. Он почти всегда во сне отворачивается. Говорит – привычка. У степняков, дескать, принято спать ногами ко входу, спиной к спине, с мечом в обнимку. Не знаю, правда ли, но похоже на правду. У них, может, это высший знак доверия – спиной повернуться. Угу, задницей. Я не сдержалась, хихикнула. Кенджиро зашевелился, пробормотал что-то, натягивая простыню повыше и открывая упомянутую часть тела. Ммм, какой вид... Был такой художник, не помню, как звали, любил малевать голых мужиков в разных видах и позах. Только он уж умер давно, теперь его открыток не достать. Я видела всего парочку. Может, заказать картину с голым Кенджиро и в спальне повесить, как богатые купчихи?

Солнце бьет в глаза, чтоб ему. Я урвала край простынки, накрылась с головой, прижалась к степняцкому боку. Бок-то степняцкий, но тут никаким боком не степь. Не так душно, и запах стоит, в степи невозможный: свежеструганного дерева, лака, обойного клея. В большой комнате на втором этаже только вчера закончился ремонт. Никакой мебели пока еще нет, матрас лежит прямо на полу. Нет даже занавесок, и полуденное солнце... ну вы поняли.

Жара, как в Арислане. А до первого месяца лета еще три дня.

Неудивительно, впрочем, что я вспомнила лагерь. Живем уж сколько времени по-походному, спим на полу, едим на ходу, до глубокой ночи пашем. Вчера, например, таскали на помойку мешки со строительным мусором. Сегодня еще привезут столы, стулья для ресторана, кровати и шкафы для комнат, посуду, столовые приборы, полотенца, постельное белье... Дел невпроворот, некогда разлеживаться.

Но не эта мысль подняла меня с кровати, а желание полюбоваться ресторанным залом при свете дня. Вчера как-то не до того было.

Я сунула ноги в туфли, накинула шелковый арисланский халатик и сбежала по лестнице.

Слава Единому, дом выбирала не я. Иначе бы я свихнулась еще на первом этапе. Поди найди такой, чтобы и на бойком месте, и большой, и с садом, и не очень дорого, и срочно... Точно бы свихнулась. Гильермо – мой, как модно говорить, агент – уже начал капитальный ремонт к моему приезду. Разумеется, все было оплачено из «моих» не моих денег. По его словам, бригада плотников и каменщиков практически заново отстроила развалюху на Трехвратной улице в пригороде Иниссы. Почему в пригороде, а не в центре? Здесь налоги ниже, меньше городской стражи, больше глухих закоулков, больше проезжего люду, близко море и горы, и торговый шлях на Арислан прямо тут начинается. Гостей будет много, и не все, кстати, будут жить в уютных номерах второго этажа. Для особо избранных была комнатка в подвале, с отдельным потайным входом из сада, и еще одна, в конюшне. В моей комнате (вернее, нашей с Кенджиро, поскольку ни в какой другой кровати, кроме моей, ночевать он не будет, и точка!) был небольшой сейф, скрытый в стене, и еще пара тайников на первом и втором этаже. Потайная лестница вела из моей купальни на первый этаж и в сад – такая узенькая, что Кенджиро со своими плечами протискивался только боком. А я бедрами стены обтирала.

К дому пристроили террасу, выходящую в сад – не для красоты, для дела. На втором этаже стало больше места, а на террасе в теплое время можно поставить минимум три стола. Будут козырные места за отдельную плату.

Перед домом был дворик, мощеный булыжником, как и вся улица. Здесь я поставлю палаточку, столы под зонтиками и буду продавать прохладительные напитки, мороженое, кофе, булочки... если, конечно, деньги найду. В чем у меня были большие сомнения, потому что первоначальный план по затратам уже давно улетел к бесам и демонам.

Когда дошло до внутренней отделки, я взвыла. Как же пришлось трудно! Пока я продумала обстановку, чуть мозги не спеклись. Хорошо, меня Ласло снабдил парой альбомов с криданскими интерьерами, так что я содрала немножко оттуда, немножко отсюда, а чего не нашлось на рынке, заменила тем, что нашлось. Главная идея была: сделать непохоже на традиционные марранские таверны и добавить криданского шика. Потому стены на пояс от пола были отделаны лакированными деревянными панелями (в Марранге обычно используют керамическую плитку, тесаный камень, сланец или кирпич). Не красное дерево, конечно, и не дуб, а дешевая сосна, но коль скоро лак был темный, смотрелось богато. Обои для верхней части стен я заказала в Криде, потому что в Марранге ни в жизнь такого не найдешь, чтобы неброско, изящно, с выдавленным рисунком. Столы и стулья тоже должны быть деревянные, сверху донизу, а не с железными ножками, как повсюду в городе. Я велела столяру вырезать ножки в виде львиных лап. Тоже дополнительные расходы. Как смету ни составь, все равно приходится сверху приплачивать. То материал подорожал, то не хватило чего, докупить надо, то мысль светлая в голову взбредет, вот как с картинами. Я увидела на городском рынке целую серию – и тут же купила, потому что подходили они идеально. На каждой – какой-нибудь волшебный замок или чародейская башня среди гор. Немного слащаво, но в тему.

Старинные бронзовые подсвечники я приобрела на распродаже, вместе со столовыми приборами из мельхиора, корзинами для фруктов, ведерками для льда, подставками для салфеток, тазиками для умывания и прочими шикарными штучками, которые должны были придать моему заведению стиль и налет старины.

Пригодился даже огненный шелк, презентованный в недоброй памяти ночь в «Альгамбре». Из него получились прелестные драпировки на верхнюю часть окон. Правда, я замучилась подбирать занавески в тон. Обошла, наверное, три десятка лавок с лоскутком, прикладывая ко всему подряд, пока не нашла более-менее подходящую ткань.

Но теперь я стояла в дверях и смотрела на большую, с четырьмя колоннами, залу, освещенную солнцем, пахнущую свежим лаком и обойным клеем: плитка на полу под красный киаранский мрамор, окна в сад от пола до потолка, слева барная стойка, справа – сцена для музыкантов, бронзовые львиные морды на стенах, с чародейскими лампами в зубах... И совсем не думала о том, сколько труда все это стоило. Я смотрела в будущее, не в прошлое. Вот оно, будущее, передо мной, как накрытый стол, как гора аппетитных пирожков или стопка блинов... Говорят, первый блин комом – но это только у тех, кто ленится масло на сковородке сначала разогреть. Потому и первый блин прилипает, а потом рвется, когда пытаешься его перевернуть. Все можно сделать, как надо, даже без опыта, если есть мозги и желание...

Я вспомнила Анастис, подругу детства. Ту самую, единственную, которую можно было назвать моей девушкой. Она всегда следила голодными глазами, как я пеку блины, и клянчила позволения слопать самый первый, «неправильный». Как ритуал. Даже когда первый блин получался совершенно классический. Она хитро жмурилась и говорила: «Ну посмотри, он же неправильный».

Я улыбнулась воспоминаниям, но через мгновение мне стало не до смеха.

Так, кто тут говорил про первый блин? Вот и сглазила.

Плитка на полу сочеталась по цвету с панелями, панели сочетались по цвету с обоями, а вот обои и плитка... Блин! Нет, я бы даже сказала, адские врата! Не то чтобы это прямо так уж бросалось в глаза, но теперь, когда я заметила, радость как-то потускнела. И гардины можно было сделать пошире... а стойку виночерпия – поуже. Да на ней валяться можно!

Настрой «как мне все нравится» пропал начисто. Я прошлась по зале, внимательно разглядывая стены и пол, и нашла еще пучок огрехов. То плитка кривенько положена, то панель чуть-чуть отошла, то кусочек обоев отстал... А вот стекло с пузырьком, а вот трещина, а вот гвоздь торчит... Мелочи, конечно, сами по себе, но меня что расстроило? Что я вчера ничего не заметила, работу похвалила и деньги отсчитала, идиотка. Где были мои глаза? Ей-богу, надо было с лупой по всему залу поползать.

Настроение у меня стремительно испортилось. Балда, не могла хотя б гардины получше разгладить! Ведь так радовалась, когда, наконец, нашла, что сразу повесила, как только привезли. И вчера, при свете свечей и магических ламп, складки были незаметны. И этой разницы оттенков плитки и обоев не было... Мысль немного утешила. Да, тут же солнечного света не предполагается. А при свечах не так заметно.

Тут я вспомнила, что через три дня торжественное открытие и банкет на сто человек, и приглашения не только разосланы, но и приняты. Торчащие гвозди? Право слово, какая ерунда. Тут ко мне чуть не сам наместник придет! Ну, не наместник, конечно, но секретарь городской управы и еще полдесятка чиновников; а еще поставщики провизии, один винный магнат, начальник инисского порта (или кто-нибудь из его замов), начальники средней руки из купеческой гильдии и газетчики, куда же без них. Унынию будем предаваться после, а пока надо шевелиться. Начну с одевания, а то скоро Кэт придет, не в халате же ее встречать. Она пока ночевала в городе, но должна была перебраться сюда, как только ее комнату обставят.

Стыдно признаться, но Кэт с первого дня очаровала меня тем, что смотрела на моего степняка совершенно равнодушно – без нарочитости, без презрения, однако и без всякого интереса. Зато ее небесно-голубые глазки прямо искрились, когда мы обсуждали жалованье и прочие приманки, вроде бесплатного стола и крова. Она не скрывала, что страшно любит деньги и наряды, и то верно, что к ее стройной фигурке невероятно шли модные тряпки и безделушки, и был в ней эдакий столичный лоск, больше даже криданский, чем марранский. Она будет замечательно смотреться в моем ресторане. Такая вся солнечная, золотистая, юркая, миленькая!

Второе, чем она покорила мое сердце – любила вкусно покушать. Я ее позвала к обеду и удовольствием следила, как она уплетает за обе щеки, хвалит и просит добавки. Хороший аппетит, как я всегда считала, идет рука об руку с легким нравом и любовью к жизни.

Я не расспрашивала Кэт о прошлом, но по паре слов решила, что выросла она в очень бедной семье. Может, в детстве и не ела досыта. Нет, я не собиралась оправдывать ее былое занятие. Но предубеждения больше не чувствовала. Только сомнения в том, насколько охотно бывшая воровка станет заниматься честным трудом. Надо будет приглядеть за ней первое время, чтоб не халявила. Впрочем, кроме нее, еще будут официантки и горничные для будничной работы, а Кэт нужна для особых поручений. Понятно, для каких. Отчаянно смущаясь и маскируя это деловым тоном, я попросила ее показать мастерство. Она улыбнулась и протянула мне серебряный браслет, очень знакомый. Я схватилась за запястье – вот бесовка! Наверное, сняла, когда руку пожимала. Глядя на мое замешательство, она тоже смутилась.

– Простите. Я не для забавы. Просто я так и думала, чтобы вы спросите. Давайте я вам лучше фокусы покажу.

И вынула у меня из уха монету. А ведь была в платье без рукавов!

– Я еще в карты умею мухлевать и в кости, но у вас тут не игорный дом, не пригодится. Да я не очень это люблю. Я гораздо лучше вещи нахожу, ну, если спрятал или потерял кто. Чем дороже, тем лучше. Вроде как дар такой. Мне даже работу предлагали, но тогда меня Гильдия не отпустила.

А как же, Гильдия и у воров есть. Бывает, и захочешь ремесло сменить, а не позволят. Должно быть, Тайная служба заплатила Гильдии воров звонкой монетой за Кэтрин. А может, у них и в Гильдии связи. Вопрос моей крыши мы не обсуждали – может, Кэт думает, что я тоже работаю на Гильдию. Мне это, в общем, на руку. Чем меньше народу знает тайну, тем лучше.

В тот же вечер вопросом о жаловании меня огорошил Кенджиро.

– Постой-ка, – я сделала круглые глаза. – Разве тебе понятно кто не платят?

– Ты удивишься, нет. (Быстро он подцепил это мое словечко!) Денег на расходы дают, вместе с заданием. Когда работаю под прикрытием, получаю жалованье. Райно ваш гроши мне платил, думал, я дикарь, цены деньгам не знаю. Как щас помню, в селхирском кабаке все и просадил.

– Погоди, погоди... – я все еще не понимала. – А как же контракт, все такое? За что ты на них вкалываешь тогда?

– Моя жизнь Криде принадлежит.

– Что ж ты, по гроб жизни ей должен?

– Типа того. Про магический контракт слыхала?

– Это же запрещено. Это же... это же рабство!

– В Марранге и в Криде запрещено. А я из Дикой степи. Для меня ничего получше не нашлось.

Я все никак не могла переварить эту новость.

– Блин! Если б я раньше знала!..

– Неужто Ласло тебе не сказал, что я обязан подчиняться твоим распоряжениям? Мне сказал.

– Вот это ничего себе! То есть если я скажу «пойдем потрахаемся», ты не сможешь отказаться?

Кенджиро фыркнул.

– Смогу. Но не буду.

Странный он все-таки человек. Кажется, простой, понятный, без особых заморочек. А за душой тайн до черта. И прошлое так темно, что я боюсь задавать вопросы. Но еще больше боюсь вот этого равнодушного тона, которым он говорит мне в лицо: «Магический контракт, слыхала?» Без стыда, без обиды, без смущения. Тем же тоном он мне расскажет, что его, например, купили в каком-нибудь подпольном борделе или взяли в плен на войне, и что мне тогда делать? Рыдать полдня?

– Что там насчет жалованья? – вернул он мои мысли обратно. – Мне штаны новые нужны, и вообще. Я на бабки умею раскручивать, но с тобой не хочу, да и не пройдет, боюсь, – и усмехнулся.

– Мне показалось, или ты только что меня жмоткой обозвал?

Он засмеялся.

– Пятьдесят серебром дашь?

– Ну ты охамел! Виночерпию, да пятьдесят? Двадцать.

– Я еще и вышибала, и телохранитель, про остальное вообще молчу. Сорок.

– Тридцать.

– Не хочу хвастаться, но мне, бывало, за ночь золотом платили.

– Не хочу об этом слышать. Двадцать пять.

– В неделю.

– Что-о? В месяц!

– Заметь, слово «жмотка» не я сказал.

Я скорчила жалобную мину:

– Может, на долю от прибыли сговоримся?

В конце концов сошлись на тридцати серебряных монет в месяц плюс чаевые.

Будь он просто наемным работником, меня бы жаба задавила.

Не то чтобы я жадничала, но количество расходов пугало. Ремонт, как и полагается, не влезал ни в какие сметы, в обстановку тоже пришлось вложить кругленькую сумму, а тут еще банкет на носу, а в конце месяца налоги и плата новым работникам... Ох, боюсь, не пришлось бы мне самой у плиты вставать!

Вечером мы с Кенджиро обмывали ремонт, а именно валялись на барной стойке, попивая из горла белое игристое вино. Ступени перед входом уже были политы вином, как требует обычай, первый тост выпит, и бокалы грохнуты об пол. Горела только пара чародейских ламп, да три свечи на одном из столов в тяжелом подсвечнике.

То ли мы за день устали, то ли мало закусили, то ли шипучие пузырьки ударяли прямо в голову, но понемножку нас развезло. Я притащила косячок, доставшийся мне когда-то от нашего лекаря в лагере, джарца Хаштубы, и заныканный до лучших времен. Траву я прежде никогда не курила, и с непривычки горло зверски драло, аж глаза на лоб вылезали. Затянувшись, я прокашлялась и торжественно сказала:

– Первый, блин! – и вдруг захихикала, как ненормальная, до того мне это смешно показалось.

Кенджиро курнул пару раз и тоже стал давиться смехом, глядя на меня. Тут я поняла, что степняк мой, конечно, к спиртному стойкий и может в одно рыло выкушать бутылку бренди без всяких проблем, но вот с игристого вина его грозит унести далеко и надолго. И если меня не унесет раньше, то я буду наблюдать редкое и возбуждающее зрелище: пьяного Кенджиро. У него уже раскраснелись щеки, глаза затуманились, а губы все время разъезжались в ухмылке. Стоило только что-нибудь сказать, и мы оба начинали давиться смехом.

– Ну вот ты мне скажи, как я могла так лажануться с цветом обоев, а? – жаловалась я, не переставая хихикать через слово.

– Нет, ну я с тебя тащусь, – похохатывал грубый варвар, не понимающий моих душевных страданий. – Ты еще скажи, обои к твоему платью не подходят. А это... еще скатерти на два пальца шире, чем нужно! Гы-гы... и камни на дворе неодинакового размера, ужас-ужас-ужас! Ой, смотри, тут царапина! – он сделал такие страшные глаза, что я шлепнула его пониже спины и прямо зашлась хохотом.

– Хватит уже издеваться! Никакого художественного вкуса у человека!

– Главное, чтобы тут можно было вкусно пожрать, а все остальное – такая фигня.

– Ой, не говори мне про пожрать, я еще повара нормального не нашла.

– А ты что, сама готовить не будешь? – удивился Кенджиро.

Подумав, он сообщил:

– Ты такая смешная в фартуке, – и мы опять заржали.

– Да ну тебя! Я его надевала-то пару раз всего.

Опираясь на его колено, я глотнула еще вина. Язык уже слегка заплетался.

– Слушай, ну это же нечестно: почему у меня никогда ничего с первого раза не получается?

– Ну почему ж ничего. Меня с первого раза завалила, я и пикнуть не успел.

– Да щас, – я опять захихикала. – Не прикидывайся невинной овечкой. Ты там сидел с видом «отдамся даром». Странно, что других желающих не нашлось.

– Нашлись, только я не хотел, – сказал он, и мне аж щекам жарко стало.

Такой комплимент.

Мне тоже захотелось сказать ему что-нибудь приятное.

– Ну вот у тебя вообще все всегда получается, все знаешь, все умеешь, мне аж завидно временами...

Кенджиро вдруг захохотал, откидывая голову назад и ударяя кулаками по стойке. Так ржал, что слезы из глаз брызнули. Он их вытер и с трудом выговорил, все еще содрогаясь от смеха:

– Да если бы... если бы мне все всегда удавалось, я бы тут не сидел!

На трезвую голову мне бы это, конечно, смешным не показалось, но тогда до меня не дошло. Я спросила, тоже давясь и хихикая:

– Так ты что хочешь сказать, тебя в наказание сюда отправили?

– Да нет, ты не поняла. Если б у меня руки-ноги из того места росли, из которого надо, я был бы нормальным эссанти, сейчас бы коней в степи пас, ну там, не знаю, самогонку бы пил, мясо жрал, с воинами бы на шкурах валялся...

– Ну, если тебе тут не нравится, никто тебя...

– Да я не о том, погоди. Просто я один раз так облажался, что тебе и не снилось. Ты же слышала про эссанти? Про воинские испытания? Я их провалил, понимаешь? А испытания провалить – это... Все, ты никто. Слабак, падаль. Валяешься на земле, кровью харкаешь, ребра сломаны, кровь глаза заливает, потому что тебя вышибли из седла и краем щита приложили, и сейчас к тебе кто-нибудь подойдет и перережет глотку, как барану...

– Но ведь не перерезали?

– Как видишь, – он пожал плечами, все еще ухмыляясь. – Просто по сравнению с этим уже больше ничего не страшно. Уже плюешь на все неудачи, потому что самое страшное уже случилось. Все. Хуже ничего не будет, понимаешь?

– Нет, ну почему, я еще есть, – сказала я довольно ядовито.

Он опять засмеялся.

– Да ты вообще лучшее, что я за последнее время видел. Я ж не в обиду тебе, Танит, солнышко, – приподнялся и обнял меня. – Ты радуйся давай, что можешь думать про всякую фигню.

Конечно, слова «ты лучшее, что я видел за всю жизнь» порадовали бы меня куда больше, но и так неплохо. Растрогавшись, я его поцеловала, и кончилось это все предсказуемо: торопливым нетрезвым сексом прямо на барной стойке.

Утром я первым делом спросила:

– Ты вообще помнишь, что вчера говорил?

– Конечно, помню. Ты думаешь, я пьяный, что ли, был?

– Можно, я тогда спрошу кое-что? Как ты вообще в Криду попал?

– Спросить можешь, только я ответить не смогу. Нельзя. Наврать могу, хочешь?

– Ну ладно, я другое тогда спрошу, – я легла ему на грудь, с удовольствием прижимаясь кожей к коже. – А ты сам чего бы хотел? Ну, мне как-то слабо верится, что скакать по степи на коняшке и жрать самогон – предел твоих мечтаний.

Он заложил руки за голову, потянулся сладко.

– Чего б я хотел? Свободным быть, конечно. И много бабла.