Глава 6
Лес становился всё гуще. Ветви деревьев, протянувшихся к небу, казались лапами великанов, заслоняющих солнце. Свет пробивался сквозь листву золотистыми пятнами, танцуя на земле. Гибкая Лиана ступала осторожно — с каждым шагом в ней чувствовалась новая твёрдость, но и затаённая неуверенность. Она снова была одна.
И всё же… уже не той, какой была раньше.
Ветер шептал в кроне деревьев, разносил запахи сырой земли, мха и зверей. Где-то вдалеке куковала кукушка, а в кустах зашуршал ёж. Лес жил своей жизнью, и теперь Лиана чувствовала его чуть лучше — словно после близости с другим существом, после простого, но настоящего “спасибо”, между ней и этим миром что-то изменилось.
Она шла долго. Тело просилось к отдыху, но душа тянула вперёд. И всё же, когда желудок жалобно сжался, она позволила себе остановиться.
Оглядевшись, Гибкая Лиана затаилась в траве у корней раскидистого дуба. Её взгляд выхватил шевеление — мелкий серый комочек, суетящийся у пня. Мышь. Она затаила дыхание, и тело само вспомнило охотничьи приёмы, будто лапы знали, как двигаться, раньше, чем ум успевал отдавать приказы. Прыжок. Короткий, точный. Хруст под когтями. Удача.
Она села, положив мышь перед собой. Лес замер, только пели птицы в кроне и шелестели листья. Дул лёгкий ветерок — тёплый, как прикосновение маминых языков в детстве. Она склонилась и укусила.
И тут…
Мир дрогнул.
Как вспышка. Как шорох, пробежавший по нервам. Как запах, вернувший забытое.
Гибкая Лиана замерла с куском мяса в зубах. Глаза расширились. Где-то в глубине сознания развернулась сцена, полупрозрачная, зыбкая, как отражение в воде.
Маленькая она. Совсем крошка. Шерсть ещё мягкая и тонкая, уши больше головы. И перед ней — точно такая же мышка. Мама рядом, нежно толкает её носом, поощряя. Малышка берёт первый укус и зажмуривается от неожиданного вкуса, от тёплого, сильного аромата. Она фыркает, но продолжает грызть, радуясь одобрительному мурлыканью матери.
Образ дрогнул и исчез.
Гибкая Лиана отпустила мышь. Слеза сорвалась с её глаза, скользнула по щеке и упала на землю. Сердце билось глухо, не от страха — от боли, неясной, тянущей.
— Почему я это вспомнила?.. — прошептала она, словно надеялась, что лес ответит.
Но лес молчал. Лишь ветер качнул ветви, и над головой заворковал голубь.
Она сидела молча, пока не стихла дрожь. И только потом снова посмотрела на добычу. Осторожно продолжила еду — теперь осознанно. Каждый укус теперь казался связанным с прошлым, которого она не знала, но которое начинало оттаивать изнутри. Как лёд, с которого капля за каплей стекает вода.
Насытившись, она поднялась, огляделась. Трава зашуршала под лапами, и она двинулась дальше, сквозь лес, к солнцу, которое всё ещё упрямо двигалось вперёд — как и она.
В этот день Гибкая Лиана не просто стала сильнее. Она поняла: её прошлое не исчезло. Оно ждёт. Оно прячется в запахах, звуках, во вкусе, в ощущениях. И если идти — оно начнёт говорить с ней.
А она слушала.
Сытость наполняла Гибкую Лиану лёгкой негу — но не настолько, чтобы остановиться. Сердце подсказывало: путь ещё не окончен, день ещё не умер. Лес начал редеть. Кроны деревьев уступали место широким просветам, и с каждым шагом ветер становился более открытым, просторным.
Она вышла на опушку.
Перед ней раскинулось огромное золотистое поле — колосья пшеницы раскачивались, шелестели, словно переговаривались друг с другом. Свет заходящего солнца обливал их тёплым янтарём. Гибкая Лиана замерла, вдыхая аромат зреющего злака, пряный, терпкий, пьянящий. Ветер гладил её усы, запутывался в шерсти. Всё вокруг дышало жизнью, даже в своей заброшенности.
За полем, словно остров в море пшеницы, возвышался амбар — старый, деревянный, с прогнувшейся крышей, чёрными щелями между досками и покосившимися воротами. Но он был стоек, как и всё, что давно забыли, но что не сдалось.
Гибкая Лиана шагнула в пшеницу. Колосья били по бокам, щекотали усы, слегка шуршали, словно её провожали. Путь через поле казался вечностью — солнце садилось быстрее, чем она шла, и небо переливалось оттенками медного, пурпурного и фиолетового.
Она добралась до амбара, когда последние лучи уже скользили по земле, прячась за горизонт. Дверь была приоткрыта — достаточно, чтобы она проскользнула внутрь. Внутри пахло временем: старым деревом, сеном, пылью, и… мышами.
— Хорошее место, — прошептала она себе, прищуриваясь.
Амбар встречал её тишиной. Но не мёртвой — а уютной, наполненной звуками ночной жизни. Где-то пискнуло, где-то скрипнула балка. Сверху тихонько колыхалась паутина, а на сеновале засуетилось несколько маленьких существ.
Она поднялась на второй уровень, по скрипучим доскам, и устроилась в куче сухого сена, пахнущего солнцем и прошлым летом. Перед этим, разумеется, поохотилась — мышей было вдоволь. Одна за другой — ловко, быстро, почти с азартом. Казалось, их здесь никто не тревожил годами.
Съела не всех, но достаточно, чтобы снова ощутить тяжесть в животе. Однако это уже не была просто еда — это было продолжение памяти, связь с собой. Каждая мышь отзывалась внутри чем-то знакомым. Её тело знало, что делать, инстинкты вели, и она позволяла им быть собой.
Когда всё стихло и ночь окончательно обняла мир, она улеглась в сене. Под лапами было мягко. Сено приятно кололось, тепло окутывало. Сквозь щели в крыше проглядывали звёзды — одна за другой, они вспыхивали на чёрном небе, как чьи-то далёкие взгляды. Гибкая Лиана смотрела на них, пока глаза не начали смыкаться.
Она не молилась, не думала, не тревожилась. Просто слушала дыхание амбара, ночи, самой себя. С каждым вздохом в ней росло странное чувство… будто где-то далеко кто-то тоже лежит сейчас на сене, смотрит в звёзды — и тоже помнит её.
Не зная, откуда эта мысль, она улыбнулась.
Сон пришёл быстро.
И впервые за долгое время, Гибкая Лиана не боялась закрыть глаза.