Глава 9
Машина, ревущая своим двигателем, мчалась по пустынным развалинам старой дороги, в тени разрушенных домов и высохших деревьев, что когда-то стояли зелеными и полными жизни. Теперь они были не более чем скелетами прошлого, как и люди, что когда-то обитали в этих местах.
Аника сидела в тени, на переднем сиденье, прижимая термос к губам. Она не пыталась налить в себя тепло. Внутри было пусто. Только усталость. Никакого «завтра». Только дорога, которая вела в неизвестность.
Эллар, как всегда, был впереди, на виду. Он не чувствовал этой пустоты. Он всегда умел скрыть, что скрывал. Он не спрашивал. Он не искал чувств. Он был Элларом — решительным, холодным, уверенным. Тот, кто может манипулировать людьми, не давая им ничего взамен. И всегда оставался на шаг впереди.
— Почему ты отдал информацию Ройсу, хотя сам заплатил за неё деньгами и медикаментами? — спросила она, не глядя на него, но ощущая его взгляд, который, вероятно, мог бы сжигать в доли секунды.
Эллар, кажется, не удивился. Он всегда был готов к подобным вопросам, всегда знал, что люди будут пытаться понять, почему он действует так, как он действует. Он откинулся на сиденье, чуть более расслабленный, чем обычно, и взгляд его оказался странно холодным и не читаемым.
— Я всегда делаю то, что выгодно, — сказал он, но в голосе его не было привычной уверенности. Это была просто констатация факта, лишённая всякой эмоции. — Информация... она, конечно, важна. Но то, как ты её используешь — вот в чём суть. Ройс — мой друг. У него есть свои цели, и я не собираюсь вмешиваться. Ты же понимаешь, как это работает, Аника.
Она молча кивнула, но этого было недостаточно для неё. Она знала его достаточно хорошо, чтобы не верить всем его словам.
— А не значит ли это, что ты используешь его как инструмент? — её голос стал чуть резче, хотя она всё равно не смотрела на него. Вопрос был ловушкой, и она знала, что Эллар не ответит на него прямо.
Он взглянул на неё боковым взглядом, как будто оценивая, насколько она готова принять ответ, который он ей даст.
— Я не собираюсь объяснять свои мотивы, — сказал он, но, похоже, его слова не были такими уж резкими. Он сам понимал, что она не прекратит настаивать. — Я работаю с теми, кто может мне помочь. Я дам Ройсу информацию, он её использует. И что с этим будет — меня не волнует.
Эти слова были для неё не новыми. Она уже понимала, что Эллар всегда действует с расчётом, что его действия всегда имеют двойное дно, и вряд ли он был готов показать её всю картину.
— Ты же не любишь, когда кто-то узнаёт, что на самом деле ты делаешь, — добавила она, наклонив голову.
Эллар усмехнулся, но это не была искренняя улыбка. Он просто хотел показать, что её слова не затронули его.
— И, возможно, ты права. Но ты ведь тоже играешь свою роль, Аника. Не забывай об этом.
Она не ответила сразу. Ответ был уже в её молчании. Она понимала, что Эллар не раскроет перед ней всех карт. И возможно, ей даже не нужно было знать всего.
Эллар подался немного вперёд, опираясь на локти, и на мгновение его взгляд стал более откровенным. Он взглянул на Анику, и хотя его глаза всё так же оставались холодными, в них была некая решимость, как у человека, который не боится рассказать правду, но не собирается её раскрывать полностью. Затем снова отвернулся.
— Я собрал медикаменты, еду, одежду, деньги — всё, что мог, — сказал он, не отрывая взгляд от дороги. — Это плата за информацию. Я всегда плачу. Это сделка. Все это — это просто цены, которые я плачу, чтобы люди делали то, что мне нужно. И ты, Аника, не исключение.
Он снова откинулся на сиденье, его лицо стало более спокойным, почти безэмоциональным, как будто он рассказывал о чём-то, что вряд ли должно её удивить.
— Всё просто. Или ты ожидала, что я буду действовать иначе? — он чуть усмехнулся, но эта усмешка не была искренней.
Аника взглянула на Эллара, её глаза слегка прищурились, когда она задала вопрос, который, казалось, висел в воздухе с самого начала их поездки:
— Ну, так что, закончилось наше сотрудничество, или ты ещё что-то придумаешь?
Эллар хмыкнул, не сразу отвечая. Он повернулся к ней с лёгкой усмешкой, его взгляд был игривым, как у кота, который поймал свою добычу.
— Может, ты и хочешь, чтобы оно закончилось, но… — он подмигнул. — Ты же не думала, что я просто так тебя отпущу, правда?
Аника скептически покачала головой, не сдержав сарказма:
— Не вижу кольца на пальце.
— Не думал, что даже на том краю пустыни женщин так волнует наличие металла на руке. Но может оно и правильно, — протянул Эллар, не отрываясь от дороги. — Как самочувствие, мышонок?
Слова прозвучали легко, почти игриво. Но в машине возникла пауза — странная, тянущая, как капля масла в воде. То ли забота. То ли подкол. То ли что-то ядовитее.
Аника медленно повернула голову к нему. Её губы дрогнули в едва заметной усмешке.
— Как у всех, кто только что побывал на экскурсии в брюхе местного ада, — сказала она тихо. — Горжусь, что у меня ещё все конечности. Почти. Как и горжусь, что не выросли новые.
Эллар хмыкнул, будто бы доволен её бодростью — или тем, что она не теряет языка. Его пальцы сжали руль чуть крепче.
— Ты же не спала, с тех пор как вы выбрались?
— Я сплю редко. На том свете отосплюсь за всю жизнь вперёд.
— Звучит поэтично. Если бы не было так жутко.
Она не ответила. Только снова отвернулась к стеклу, глядя, как за горизонтом извивается дорожная змея — туда, в сторону столицы, где пахло не свободой, а очередным допросом.
Позади тихо застонал курсант. Эллар одним движением взглянул в зеркало, замолчал.
Аника сидела, не шелохнувшись. Лишь глаза стали темнее, и плечи — ещё прямее.
Эллар убавил скорость, вездеход мягко запрыгал по размытой кромке старой бетонной плиты. За холмом показались остовы разрушенной насосной станции, искажённые жаром, как мираж.
— Кстати, — небрежно бросил он, словно между делом, — я достал больше, чем сказал. Лекарства, стабилизаторы, пару портативных фильтров. Даже батарею на обмен подогнали.
Аника кивнула, не оборачиваясь.
— Смотри, не отравись от такой щедрости мира.
Эллар усмехнулся.
— Буду аккуратен. А ты... — он бросил взгляд в зеркало, — попробуй поспать. Ты выжата досуха, Аника. Я не святая Мать, но, кажется, у тебя пульс гудит громче мотора.
Она всё так же молчала. Только веки на секунду опустились — как у зверя, который не спит, а просто делает вид.
— Я разбужу тебя, обещаю, — мягче добавил он. — До столицы. Высажу тебя недалеко от начала границы у Радиационного пояса. Мул твой пасётся где-то там.
Аника ухмыльнулась, не открывая глаз.
— Только не перепутай и не разбуди на воротах Столицы.
— Да что ты, — фальшиво возмутился Эллар. — Я же джентльмен. Сначала контрабанда — потом аресты.
Она не ответила. Только чуть глубже втянула воздух — и, впервые за весь путь, позволила себе откинуться на спинку и действительно… отключиться.
Снаружи пустошь пела свою жужжащую песню. А внутри машины наконец стало тихо.
***
Операционная казалась аквариумом. В полутьме лампы вырезали круг света на теле, всё остальное терялось в полумраке. Металл, стекло, белизна простыней, размытые капли крови на перчатках — всё будто приглушено, как в зыбком сне.
Линь стояла у головы курсанта, сосредоточенная, с прищуренными глазами. Она не поднимала голоса — говорила чётко, но спокойно, почти ласково, как дирижёр, ведущий сложную партию:
— Давление падает. Держи его, Соф. Шестой лиганд, сразу после инъекции.
— Уже, — отозвалась помощница, щёлкая застёжками шприца. Её движения были точны, как у часового механизма. Ни дрожи, ни колебания. Вены у курсанта вздулись, когда препарат пошёл по капиллярам. Он застонал, даже в бессознательном состоянии.
Рука — или то, что от неё осталось — была почерневшей, изъеденной, будто ткань отмерла ещё до того, как тварь её коснулась. Кожа местами вспучилась, ногти превратились в ломкие, чёрные иглы. Вены светились тусклым синеватым оттенком — след от контакта с тварью или… чем-то иным.
— Некроз идёт по плечевой. Ещё чуть — и вся система.
— Мы не позволим, — сказала Вень, опуская скальпель. Металл вскользь звякнул о кость. Она не поморщилась.
Линь включила костный резак. Вибрация наполнила пространство — сухая, злая, как пчела, пойманная в стеклянную банку.
— Готова?
— Готова.
*Шшшкррр—КЛАЦ.*
В этот момент даже аппаратура затаила дыхание.
Линь ловко сдвинула отрезанную часть в металлический лоток, который загудел под весом. Запах — мед, железо, нечто глубинное — заполнил комнату. Но обе женщины даже не вздрогнули.
— Теперь шов. У нас максимум двадцать минут до следующей волны отторжения, — Линь Вень уже подготавливала полимерную заплатку и вживляемую капсулу, чтобы заменить кровоснабжение.
Курсант дернулся. Губы его приоткрылись — словно хотел крикнуть, но вместо звука вырвался только глухой стон. София положила ладонь на его лоб.
— Потерпи. Ты уже не один. Теперь дыши.
За окнами операционной медленно вставало солнце над Столицей. Свет размывал стекло, но внутрь он пока не доходил.
Здесь, внутри, ещё продолжалась война.
— София, отсасыватель. Следи за насыщением.
— Есть, — отозвалась София, быстро и слаженно наклоняясь к курсанту. Она уже держала в руках нужный инструмент, как будто читала мысли Вень. Но взгляд её всё равно дрогнул, когда она увидела культю.
— Ткань отторгалась неравномерно. Слишком быстро, — произнесла Линь Вень. — Это не просто радиация. Мутант изменил его клеточную структуру. Подготовь формалин, позже изучим под микроскопом.
— Мы не смогли бы сохранить плечо? — спросила София.
— Нет. Без обсуждений.
Кусок руки, покрытый бинтами, переместили в бак с формалином. Он дымился — едва уловимо. София почувствовала, как от этого дыма свербит в носу.
Голос Линь Вень стал жёстче, торопливей.
— Давление стабилизируется. Я держу, — подтвердила София, проверяя пульс на шее. — Он борется.
— Лучше бы не боролся, — бросила Линь, быстро наложив последний шов. — Этот курсант будет помнить боль даже во сне.
Пауза. Только биение аппаратов. Писк.
И — тишина.
— Но он выживет, — добавила она, выпрямляясь и снимая перчатки. — Пока что.
София взглянула на лицо курсанта — юное, измождённое, обрамлённое каплями пота и тени. Ему ещё рано было умирать.
За окном операционной вставало солнце над Столицей. Но в их глазах ещё плескалась ночь.
София осталась у стерильного стола, аккуратно промывая инструменты. Йод резал обоняние, влага скапливалась под маской, а в ушах пульсировал ритм отсоса и сухие команды Линь Вень.
Каждое движение было отточенным — как и должно быть. Скальпель, пинцет, зажим. Всё на своих местах.
Но внутри что-то не давало ей покоя.
Аника.
С тех пор как она уехала из столицы , не пришло ни одной весточки. Ни отметки, ни закодированной фразы в системе. Ни саркастичного комментария, выкинутого мимоходом в общую линию. Даже Таг был удивлен ее долгим молчанием. Просто — тишина. Вначале это бесило. А потом… стало тревожить.
София обмакнула щипцы в дезинфектант, машинально повернула их в пальцах.
И внезапно — почти неосознанно — подумала о Кае.
Выжил ли он?
С остальными никто не связывался. Никто не докладывал. Официально — ещё на миссии. А неофициально…
Она не знала, зачем вообще начала об этом думать. Её задача — подать скальпель, обработать шов, стерилизовать — и всё.
Но в груди что-то сжалось.
София поставила щипцы обратно, слишком резко, и услышала короткий щелчок металла о поддон. Линь не обернулась. Наверное, даже не заметила.
«Работай, — сказала себе София. — Это не твоя боль».
Но, впервые за долгое время, она не поверила себе до конца.
***
Тяжелый ход бронетранспортера гремел по неровному грунту, и каждый толчок отдавался в разбитых телах и пустом нутре.
Кай сидел у стены, сжав кулак на колене, уронив взгляд. В кабине было душно, и запах крови, йода и гари смешался в устойчивую, въедливую пелену. Он не слышал Ройса — тот сидел спереди, не оборачиваясь ни разу. Не проронил ни слова с тех пор, как закрылся за ними люк.
Рядом Томми смотрел в окно, будто за выжженными пейзажами могло быть что-то, что спасёт его разум от того, что осталось внутри. Он не моргал. Не дышал громко. Просто смотрел.
Лира сидела с поднятыми коленями, обхватив себя руками. Губы побелели. Каждый её вздох был коротким, неуверенным. Плечи дрожали от холода, которого не было — или был, но внутри.
Финн пытался разрядить воздух:
— Слушайте, ну… Если я обуглился, значит, больше не надо делать прививку от радиации, да? — Он выдавил хриплый смех, показывая руки, обмотанные стерильной тканью. — Почти хрустящий… А ведь обещали просто лёгкий загар.
Никто не засмеялся. Но Лира всхлипнула, и это было похоже на облегчение. Хоть какой-то звук. Хоть какой-то признак, что она ещё здесь.
Кай поднял глаза. Сквозь мутное окно уже виднелись очертания Столицы.
Выжили.
И всё равно — внутри него что-то умерло.
Он закрыл глаза. Перед ним стояли те, кого он не смог вытащить. Голоса, обрывающиеся в рации. Кровь на пальцах...
Ройс на мгновение взглянул в зеркало заднего вида — и их взгляды пересеклись. Там было молчание. Боль. И нечто ещё.
Кай кивнул. Почти незаметно.
А бронетранспортёр продолжал путь домой.
Кай не поднимал головы, пока транспорт гремел по колеям, но мысли, как голодные вороны, не давали покоя. Он держался за поручень, как будто в этом хвате была опора для разрозненных обломков разума.
Артефакт. Тот, что нашёл Финн. Светящийся, трескающийся. Он отпугнул тварь. Почему. А ведь у него был другой — странный, грязью облепленный, в разрушенном складе. Меньше. Холодный. Но в нём что-то откликнулось, когда он поднёс его к знаку, выцарапанным на стене в той шахте. Как будто... резонировал. А потом молчание.
А сон... Тот, где шахта дышала. Где нечто звало его по имени, хотя губ у него и не было. Глаза не глаза. Вой, будто внутри костей.
Эш, его собрат, что больше не покинет шахту, оставил знак на стене в их казарме. Почему фантазия его сна так похожа на реальность той страшной шахты? Эш никогда не расскажет. Как и Винн, что в глупой игре предсказал собственную смерть.
Это не совпадения.
Он чувствовал это, как чувствуют приближение удара грома — не слыша ещё, но телом зная. Что-то связывает всё: тварей, артефактов, шахту, знаки, и… его самого. Почему они приходят к нему во снах? Почему, когда он прикасается к этим вещам — он чувствует не страх, а узнавание?
Он сжал челюсти. Если это правда…
Если он часть этого, тогда выбора уже нет.
Он выпрямился, глядя на дрожащий профиль Лиры, на молчащего Томми, на Финна с ожогами и ленивой улыбкой. На Грега и Шана, что беспокойно спали где-то в конце. Он мало пересекался с ними на тренировках, но теперь чувствовал, что они все связаны одной болью и страхом.
Они выжили.
Он выжил. И теперь — он должен понять. Найти ответ. До того, как всё это снова поглотит их. И на миг ему показалось, что в стыке облаков он увидел тот самый знак, на небе.
Но миг прошёл. Бронетранспортёр замедлил ход. Башни при въезде в Столицу вынырнули из серого тумана, как зубы вымершего зверя. Камеры поворачивались, следили. За воротами уже стояли трое: Эмилия — выпрямленная, сжатая, будто из металла сделана; Линь — в стерильном халате, будто вышла прямиком из операционной, холодная как скальпель; и Эллар — сс
утулившийся и улыбающийся, как будто встречал друзей с затянувшейся охоты, а не из-под земли, где смерть дышала в уши.
Кай посмотрел на остальных.
Маркус — сидел молчаливый, обессиленный, но собранный. Его взгляд скользнул по наблюдателям, и почему-то задержался на Линь.
Томми всё так же смотрел в окно, как будто боялся, что если повернёт голову — снаружи окажется вся та же шахта. Финн, не прекращая улыбаться, сжал свои обмотанные руки в кулак, будто пытался показать — всё нормально. Лира же прижалась к нему, дрожь ее не прекращалась.
Они выжили. Но какими вернулись — ещё вопрос.
Дверь открылась с утробным скрежетом. Маркус помог спуститься Лире. Финн махнул рукой Эллару и что-то буркнул, но даже шутка прозвучала, как эхо в пустом помещении. Ройс вылез предпоследним. Его ботинки стукнули по бетону — глухо, твёрдо.
Он на секунду встретился взглядом с Эмилией. Та кивнула. Как командир. Как механик, проверяющий деталь.
И только Кай не шевелился. Он сидел у выхода, глядя на лица, которые пришли их встречать.Они ждали. Они знали, что кто-то вернётся.
Но знали ли,кто именно?
Он медленно поднялся, и только тогда понял, насколько болят ноги. Всё внутри него было разбито.
Он вышел.
И небо столицы, мутное и тусклое, будто приветствовало его тем же вопросом, что звучал у него внутри:
А теперь что?
Они стояли у борта бронетранспортёра, выстроились сами, без приказа. Молчаливые силуэты на фоне выцветшего неба. Грязь, кровь, пыль — и затвердевшие лица.
Первой подошла Эмилия. Сухая, точная, будто вырезана из стали. Она остановилась перед Томми.
— Томас.
Он кивнул, но не смотрел ей в глаза.
— С возвращением.
Никаких лишних слов. Просто отметка в голосе — и Томми, сглотнув, медленно пошёл прочь, будто только разрешили.
Финн стоял чуть позади, прислонившись к борту. Эмилия протянула ему флакон с синей жидкостью.
— На. Выпей и проводи Лиру. Если споткнётся — твоя вина.
— Как всегда, — буркнул Финн и двинулся, бережно придерживая Лиру.
Девушка дрожала, глаза её были мутны. Никто не спрашивал, как она держится. Никто не знал, как.
Маркус протянул командиру чип — пластиковую капсулу с данными.
— Отчёты. Остальные у Ройса на планшете.
— Потери? — сухо.
— Восемь.
— Записано.
Эмилия кивнула, не высказывая эмоций, и прошла мимо, будто гружёный поезд, не замечающий камней на пути.
Остановилась перед Каем. Взглянула на его грудную пластину, потрескавшуюся от взрыва, на выцветший значок курса.
— Тебе нужен врач. И покой. В какой-то последовательности — решай сам.
Он хотел что-то сказать. Вопрос? Благодарность? Не вышло.
— Добро пожаловать обратно, — сказала она всем.
Но в её голосе не было ни радости, ни облегчения. Только спокойствие штабного офицера, встречающего тех, кто не должен был вернуться.
Казарма казалась вымершей. Свет тусклых ламп вибрировал в тишине, отбрасывая на стены длинные, смазанные тени подсыхающей формы. Финн с Томасом ушли в душ — их шаги уже давно растворились в гуле вентиляции, а приглушённые голоса отдавались где-то в глубине, как эхо далёкой, невинной жизни.
Кай сидел на краю своей койки, руки свешены между колен, взгляд упёрт в тусклое пятно на полу. Сердце било ровно, будто нарочно, чтобы заглушить мысли. Всё болело. Не физически — иначе бы он знал, как справиться.
Вдруг — всхлип. Тонкий, едва слышный, как звук лопающейся нити. Он вздрогнул. И пошёл — медленно, как во сне — к источнику.
Лира сидела в дальнем углу казармы, сгорбленная, словно кто-то выбил из под неё опору. Волосы растрёпаны, лицо скрыто в ладонях, плечи тряслись. От неё исходило чувство обнажённой, бессловесной боли.
Он присел рядом, не касаясь, только стараясь быть рядом.
— Лира, — тихо. Голос с трудом пробился через сухость в горле. — Всё позади. Мы выбрались.
Она подняла голову. На её щеках уже не было слёз — осталась только покрасневшая кожа, следы пальцев и взгляд, как будто обращённый внутрь себя.
— Они все умерли, Кай. Все… кроме нас, — голос у неё был охрипшим, затухающим.
Он не знал, что ответить. Всё, что мог, — быть. Рядом. Живым.
И в эту короткую, хрупкую секунду, что-то в ней дрогнуло. Она наклонилась вперёд. Он навстречу. Их губы встретились — несмело, почти случайно, как прикосновение двух разбитых половинок, пытающихся стать чем-то целым. Не страсть. Не желание. Просто — желание забыться. Утонуть.
Поцелуй был тёплым. Живым. Таким, каких здесь, среди гари, крови и стали, не случалось.
— О…
Голос прозвучал, как выстрел.
Они отпрянули одновременно. В проёме стоял Томас. Влажные волосы темнели от воды, полотенце свисало с плеча, в руке он всё ещё держал мыло, будто забыл, зачем вообще вышел. Он смотрел на них. Молча. В его глазах не было гнева, лишь нечто бесконечно тяжёлое — укол недоверия, тишина обиды.
Кай открыл рот, но не нашёл слов.
Томас медленно отвернулся и ушёл обратно в коридор. Не хлопнул дверью. Не произнёс ни слова.
И только когда его шаги стихли, Кай понял — воздух снова стал неподъёмным. Как будто в казарму вернулась та же радиационная пустота, от которой они бежали.