Глава 7
Металл завыл, как живой. Где-то в глубинах шахты прогремел глухой удар — земля дрогнула, затаила дыхание. И из спрессованной тьмы вырвались две твари. Огромные. Деформированные. Словно кто-то слепил их из костей, обугленного мяса и дыма. Их глаза сияли мёртвым белым светом — ни зрачков, ни жизни. Только голод.
Первая метнулась вперёд. Вгрызлась в шею Гарриса — мягко, как в мокрую ткань. Тело вздрогнуло, хруст — и было откинуто на несколько метров. Вторая тень — рывок, прыжок — и Элла даже не успела крикнуть. Только шлепок об пол и всплеск крови, словно она была большим пакетом с красной жидкостью и костями.
— РАССЫПЬСЯ! — заорал Ройс, но голос его моментально потонул в гуле и панике.
Рации захлебнулись. Кто-то истерично звал. Кричал имена. Кто-то молился. Кто-то подключался и в ту же секунду обрывался. Финн исчез в дыму. Томми вопил, а потом — тишина.
Хлопки. Не гранаты. Оружие. Все стреляют в темноту, вслепую, в отчаянии.
Кай тащил Маркуса за искорёженный металл балки. Прижал его к себе — как щит, как груз, как живого мертвеца. Тот хрипел, дёргался, цеплялся за его форму. Глаза смотрели сквозь.
Радиометр завыл, словно живое существо — фон зашкаливал.
Воздух стал густым, липким. Пропитанным ржавчиной, потом и страхом. Кто-то звал его по имени. Он обернулся. Только эхо, глухое, равнодушное. Шорохи. Судорожные вдохи. Бойня длилась секунды, но растянулась в вечность.
И твари исчезли. Растворились в темноте — будто сами были её частью.
Кай сидел, прижавшись к камню. Его тело дрожало — от холода, от шока. Он с усилием вдохнул через фильтр. Воздух скрипнул в лёгких.
Где остальные? Кто жив? Где Финн? Лира? Ройс?
Тишина. Ответа не было. Только подземный мрак — и треск ломающихся жизней.
***
Каждый шаг по скрипучим металлическим мосткам отзывался эхом в глотках пустых туннелей — шахта дышала в унисон с ее страхом.
Свет фонаря, приглушённый зелёным фильтром, размывал реальность: стены были исписаны чёрными пятнами — местами мазки крови, местами — символы, незнакомые, кривые, как детские каракули на стене камеры.
Аника не всматривалась. Она была здесь не за тайнами, не за кошмарами.
Она шла по заказу. Она шла, потому что никто не пойдёт.
Сумка с оборудованием тянула вниз, давила плечо, будто пыталась остановить.
Дозиметр потрескивал поначалу лениво… но теперь с каждой минутой — всё чаще, всё настойчивее.
Фон рос.
Она фотографировала. Снимала замеры. Двигалась дальше.
И вдруг все намешалось.
Шипение, как у змеи в проводах. В наушнике — рваный всплеск, эфир изранился.
Писк.
Секунда — и крик. Сырой, исковерканный, прорезавший ей грудь.
— …бл\*\*\*, они…
— РОЙС! — второй голос.
Узнанный. Не забытый. Почему-то до боли. Заныло, как сломанное ребро. Сердце ударило. Раз. И замерло.
— Не туда! Маркус, отойди, ОТ...
Шипение. Обрыв. Пустота.
Рация захлебнулась. Осталась только тишина. Такая плотная, что казалась жидкой. Гул глубин вибрировал в груди.
Аника облокотилась о стену. Пот скатывался по виску. Взгляд — стеклянный. Руки задрожали. Она заставила их замереть.
Вдох. Выдох. Пустота.
— …дерьмо, — прошептала, почти беззвучно.
Звук — будто осколок в горле.
Она стояла в темноте. Минуту? Вечность?
Шахта шептала. Не словами. Скрежетом, вздохами. Ужасом, затаившимся в расщелинах.
Она знала, что это были не помехи.
Это были они.
Живые.
Кричащие.
Просящие.
Если она сейчас развернётся — спасётся.
Но не они.
А если пойдёт вперёд — может остаться там. Как и те, кто звал.
Тишина.
Решение.
Щелчок фонаря. Камера — за спину. Шаг не по маршруту.
Вниз. К тем, кто звал на помощь.
***
Свет фонарей плясал на стенах, на лужах, на растоптанных шлемах тех, кто ещё сутки назад шутил о поцелуях и краденом хлебе.
Теперь — только тени. Только мёртвые имена.
Кай припал к стене, ловя воздух, как рыба, выброшенная на берег. Пальцы дрожали. Мышцы гудели от напряжения и боли, как струны, натянутые до предела. Он не знал, жив ли Ройс. Где Томми. Где Лира. Где Финн.
Где хоть кто-то.
Рация булькала в ухе, как будто сама захлёбывалась в крови и ржавчине. Иногда — голос. Сквозь рваный шум: стоны, вскрики, команды, звучащие так, будто их выкрикивали вовсе не люди.
Поднял голову, чтобы слезы не отпечатались на стекле. И тогда увидел.
На стене — в ржавчине, грязи, поблекшей краске — надпись.
Всплыла не сразу, будто ждала, пока он будет готов.
Кроваво-бурые буквы. Неровные.
Царапанные в истерике или в предсмертной ясности ума:
"Иди туда, где под камнем дышит ветер. Огонь поглотит всё остальное".
Сердце сжалось. В животе — холод.
Он видел это. Во сне.Клубы пепла. Камень. И ветер, будто дыхание древнего зверя. Тогда — бред.
Теперь — путеводная нить в мясорубке реальности.
— Здесь… — прохрипел он, подползая к груде камней.
Кожа саднила, дыхание срывалось, но руки двигались. Камни отходили легче, чем ожидал. Под ними — металлическая решётка. Рядом, наполовину засыпанный люк.
Перекрыт красной полосой.
Технический проход. Запретный. Забытый.
Он сдвинул заслонку. Грохот. Пыль. Шорох осыпающегося бетона. Внизу — тьма. Живая. Пропахшая маслом, смертью и отчаянием.
Проход был завален.
Но был.
Он существовал.
За спиной — шорох.
Голос.
Маркус.
— Это… путь, — сказал он, сипло, как будто проглатывал гвозди.
— Или могила, — выдохнул Кай, глядя вниз, в пасть, которая вот-вот сомкнётся.
Камни с глухим стоном летели вниз, сталкиваясь с железом, шлифуя себе путь в темноту. Кай хватал их руками — кровь мгновенно пропитывала перчатки, пальцы ломало судорогой, но он не замечал.
"Не время для боли. Только ритм.
Быстрее. Ещё. Пока оно не пришло".
Маркус рядом хрипел, сплёвывая кровь сквозь стиснутые зубы. Металлический прут, намертво зажатый между плитами, не поддавался. Маркус упёрся лбом в стену, вдохнул, напрягся — судороги ещё пульсировали в теле, но препарат начал возвращать командира к жизни.
Руки дрожали. Грудь хрипела. Но он не останавливался. Нельзя.
Кай тоже всё понял: либо они пролезут — либо растворятся в утробе этой шахты.
Позади, за поворотом, раздалось громкое чавканье.
Существо не просто убивало. Оно ело. Оно пировало.
Винн. Эш. Гаррис. Элла.
Кай сжал челюсти до хруста.
Нет. Не сейчас. Если дать чувствам выйти наружу — они сгорят раньше, чем доберутся до выхода.
— Мы… почти… — прохрипел Маркус, с усилием откидывая очередной камень, который отлетел с глухим треском.
— Быстрее, — Кай оглянулся через плечо.
Тьма шевелилась. Скреблась.
Когти по камню. Хруст суставов, словно кто-то собирал себя заново.
Оно шло к ним.
И вдруг — приглушённый звон, будто звонок на казнь: фонарь — кто-то из мёртвых обронил — перекатился по полу.Свет вырвался на секунду — и показал существу двух солдат роющих тоннель. Маркуса и Кая.
На них смотрели глаза. Два белых угля в кромешной черноте.
Кай сорвался.
Маркус сжал лом. Вбил его, стиснув руками так, будто выжимал душу. Металл взвизгнул. Сдался.
Проход открылся.
— Лезь! — заорал Кай, хватая Маркуса. — Быстро, пошёл!
Маркус, спотыкаясь, ввалился в пролом, обдирая локти, вытирая телом пыль и масло. Кай подтолкнул его — и замер.
Фонарь мигнул.Щёлкнули когти. Воздух затрещал от близости. Существо уже здесь. Оно чует тепло. Кровь. Остатки страха.
Кай бросил взгляд назад.
На стену. На оторванную руку у стены, всё ещё сжимающую лямку разгрузки.
Руку Винн. Он выдохнул и нырнул в проход.
За его спиной воздух разорвался — не криком. Рёвом. Адским.
Будто сама шахта кричала, что хочет ещё.
Он спас Маркуса. Но…
Он не мог уйти. Не так.
Не оставить остальных.
— Я проверю, куда он идёт, — хрипло ответил Маркус, слабо стоя на ногах. — Вернусь.
Кай развернулся.И побежал обратно. В пасть. В мрак.
Потому что кто-то мог быть жив.
И он был нужен им.
Шахта дышала как умирающее существо, у которого ломаются кости и скрипят рёбра.
Полумёртвый, полуживой, с выбитым дыханием и затухающим взглядом. Он держался — цеплялся за жизнь, как за канат, скользящий сквозь пальцы.
Тьма впереди не была пустой. Она следила. Она ждала. Что-то притаилось в боковых отсеках, шевелилось между ржавыми трубами, почти дышало с ним в такт. Свет фонаря выхватывал лишь куски стены, рваные пятна краски и капли, блестевшие, как слёзы на стали. И вдруг — вспышка. Сбоку. Два бледных блика — как глаза, отражённые в стекле. И тишина. Никакого движения. Только холод, как от взгляда снайпера.
Кай шептал. Это были не молитва или осознанная речь — просто звук, вибрация, чтобы не остаться одному в этом вязком, чёрном кошмаре.
— Остались… должны были… живые… хоть кто-то…
Он не знал, кому это говорил. Может быть, Маркусу, который остался в тоннеле. Может, себе. А может, тем, кто смотрел на него из-за стен.
Перед ним развилка. Один тоннель — завален, исписан чем-то бурым и древним. Другой свободен. Но воздух из него пах железом… или чем-то похуже. Стухшим мясом.
Он остановился. Прислонился к стене. Камень был холодным, но по спине полз жар. Сердце стучало в горле — *тук-тук-тук, будто передатчик, работающий на всю частоту:
«Я здесь. Я жив. Пока.»
И тогда он услышал.
Плач.
Тонкий, как звук потрескавшейся плёнки. Нечеловеческий. В этом плаче не было ни боли, ни страха — только пустота, как у животного, которое уже приняло, что его едят.
Кай замер. Медленно, очень медленно шагнул вперёд в сторону плача. Рядом — объеденное тело. Не свежее. Кислородный баллон расколот, половина лица отсутствует. Кровь в шлеме свернулась, внутри плавала рука — оторванная, без движения, как в рассоле.
Он не остановился. Если замедлится — сломается. Он это знал. И ещё — знал, что времени почти нет.
И тогда — треск.
Рация вздрогнула. Живым. Настоящим. В ней — голос, почти задавленный помехами, как будто из другого мира:
— К… Кай?..
Хриплый, тонкий.
Женщина.
Лира?
Кай вскинул голову. Сердце стукнуло, как выстрел. Он бросился вперёд, срываясь с места. Бежал вслепую. Глаза не различали, где срезы, где лестницы, где начинались стены. Всё стало единым, искажённым вихрем боли, страха и пульса. Он знал только одно слово: "вперёд".
Звук. Позади. Рваный, искажённый, нечеловеческий.
Он свернул, почти не чувствуя ног. У стены лежало тело. Ещё тёплое. В броне. Один из них. Кай не стал смотреть на лицо. Он не хотел знать кто. Не мог.
Сердце колотилось в горле, глуша дыхание. Он присел, пытаясь затихнуть.
И тогда — шаги. Медленные, тягучие.
Когти скребли по металлу, как будто проверяли его на прочность. Он замер, не смея даже моргнуть.
Потом, со стоном, медленно опустился под тело втиснулся между камнем и грудью мёртвого товарища. Тепло крови быстро впиталось в одежду. Оно проникло к коже, к шее, к рёбрам.
Тошнота подошла, как прилив. Он до крови укусил нижнюю губу, чтобы не выдать себя звуком.
Оно прошло мимо.Тень, вытянутая, нереальная. Плечи у неё были выше человеческих, движение — неестественное, как у насекомого, снятого на замедленной съёмке.
Оно замерло. Прислушалось.Кай чувствовал, как кровь пульсирует в висках.
Ещё шаг. Ещё. Она ушла.Он остался.
Кай лежал долго. Дольше, чем мог. Он не верил. Не дышал. И только когда пальцы занемели, опомнился, вскочил, словно вынырнул из ледяной воды.
И побрёл. Пошатываясь. Почти вслепую.
Впереди силуэт. Ройс. У стены, за дымкой, в отблеске сигнального огня. Его шлем был треснут, лицо в крови, но он стоял. Рядом Лира, полусидя, без сознания, сжимая в пальцах сломанный коммуникатор.
Кай срывающимся голосом закричал:
— Проход! Я нашёл проход!
Голос сорвался, почти захлебнулся в горле.
— Под технической шахтой, под вторым уровнем — он ведёт вниз! С Маркусом расчистили часть! Он есть! Мы можем уйти!*
Ройс медленно поднял голову. Его взгляд был мутным, как у человека, давно потерявшего ориентиры. Но в ту секунду что-то прояснилось. Зажглось.
— Ты уверен? — хрипло.
Кай кивнул.Губы дрожали. Он чувствовал, как земля под ногами снова начинала дрожать. Ройс посмотрел на Лиру. Потом — на шахту, где в темноте уже начинали вспыхивать глаза. Кивнул.
Гул в ушах.Радио захлёбывалось — рваные импульсы, помехи, статика, шёпот. Затем — голос командира. Искажённый, рваный, как дыхание умирающего:
— Выжившие… ко мне… координаты… повт-к-Ка… — щелчок, треск.
— …переход… Кай нашёл… идём…
Кай от испуга чуть не потерял равновесие. Перед ними выскочили две твари. Одна всё ещё рвала на куски плоть, другая же замерла, её белые глаза повернулись в их сторону,
И тут — резкий сухой хлопок.
Как выстрел небытия.
Из одного из боковых коридоров вывалилась фигура волоча за собой другую. В крови. В тени. В адском свечении тусклого фонаря. Аника. На ней — кровь. Чужая. Своя. Одежда разодрана, волосы спутаны.За плечом, почти без сознания Финн. Он цеплялся за её шею, дышал с хрипом. В его руке что-то блестело. Артефакт.
Чёрный, как сама ночь. Треснувший.
Аника медленно подняла взгляд.
Встретилась с Ройсом глазами.
Голос её был, как камень, упавший в ледяную воду:
— Центральный коридор занят.
Они идут. Их больше. Больше пяти.
Потом — к Каю. И взгляд, и вопрос, и надежда, зарытая под слоями усталости:
— Нашёл выход?
Он кивнул. Пустыми, бегущими глазами.
— Тогда веди, — Аника выдернула пистолет Финна и выставила перед собой. Рука дрожала. Но пуля знала дорогу.
За её спиной Финн вскинул голову и рассмеялся.
— Кажется… эта штука им не нравится…
Свечение. Неожиданно артефакт вспыхнул. И шахта наполнилась светом. Стены не рухнули. Кай слышал всё, как будто через вату: звенящий звон в ушах, приглушённые крики, сиплый хрип, сочащийся из собственных лёгких. Перед глазами плясали искры, всё плыло, но он различал: силуэт Ройса, сжимающего плечо истекающей крови Лиры; Анику, ползущую к Финну, у которого в руке остался обломок артефакта. Они тащили тела, проверяли пульс, кричали кому-то за спиной. Откуда-то из прохода появился Маркус, лицо в грязи, с бледными, но сосредоточенными глазами.
Аника была рядом. Сквозь раскатистый шум и приступы дурноты Кай различил её силуэт. Он попытался приподняться, кровь хлынула из раны. Губы дрогнули, и, не разобравшись в собственных словах, он прохрипел неразборчивое.
Глаза его закатились, и тьма смежила веки.
Аника посмотрела на него, зажала рану, резко кивнула Маркусу. Мир плыл, искры танцевали перед глазами, а боль… боль растворялась — не уходила, а становилась частью тела.
Картины отрывисты. Ройс с лицом пепельным, как мертвец, сжимал плечо Томми, у которого кровь текла сквозь пальцы командира, как масло.
Аника — на коленях, рядом с Финном, руки дрожат, но она жива. И он — тоже.
Маркус кого-то тащил по земле. Лицо в мазуте и пыли, глаза — бледные, не человечески спокойные.
Кай снова пытался приподняться. Аника резко кивнула Маркусу —
и тот подхватил Кая так, словно он ничего не весил.
Кай успел ещё раз вдохнуть. Больше ничего не пугало. Глаза закатились.
И тьма сомкнула веки.