Глава 13
Первое, что всплыло в сознании перед пробуждением, — навязчивое, гудящее внутри слово: беги. Оно будто эхом расходилось по её голове.
Память возвращалась медленно, но настойчиво, накатывая волной осознания. Ей снова приснился кошмар. Снова — та самая лаборатория. Снова — она и женщина, имя которой до сих пор было ей неизвестно. Но лицо… лицо отпечаталось в памяти слишком чётко: глубокие морщины, выверенно ровная осанка, холодный взгляд, полный расчёта. Женщина следила за ней. Оценивающе, как врач — за подопытным.
Зачем? Всё из-за препарата, который та ввела? Что именно циркулирует теперь в её крови?
Эвита не знала ответа. Но всё внутри подсказывало: это было воспоминание. Не просто сон. Слишком реально, слишком точно, с деталями, которые не могли родиться воображением.
Как только глаза открылись, её накрыло знакомое послевкусие страха — липкое, цепкое. Оно оседало в груди, не желая уходить. И иногда, как сейчас, за ним приходили ощущения.
Она опустила взгляд на руки и вздрогнула. Костяшки побелели, ногти вонзались в кожу, будто и вправду колотила по стеклу. Всё это — там, во сне. Но боль пульсировала здесь, в реальности.
На мгновение ей стало страшно от самой себя. От той ярости, с которой она бросалась на стены капсулы. От дикого желания вырваться. Но она ни на секунду не подумала тогда остановиться.
Она будто прожила всё это вновь.
— То есть, ты хочешь сказать, что вспомнила что-то? — удивлённо переспросил Ньют.
— Я не знаю… вот в том-то и дело, — с раздражением выдохнула Эва, сжав пальцы в кулак. — Я не могу понять, это был сон или… воспоминание.
Она уже начинала жалеть, что вообще затеяла этот разговор. Но сразу после пробуждения внутри всё ещё бурлило. Адреналин, страх, странная тревога. И первое, о чём она подумала — это Ньют.
Он не раз говорил, что выслушает, если ей когда-нибудь будет нужно. Сегодня, как никогда, это понадобилось.
— Расскажи подробнее. Что ты видела? — спокойно попросил он, стараясь не упустить ни одной детали.
Когда Эвита появилась перед ним — бледная, с дрожащими руками, — он инстинктивно понял: что бы ни случилось, он не даст её в обиду. А когда она наконец заговорила, объяснив, что её трясёт из-за сна, его охватило глухое напряжение. Последний, у кого были воспоминания во сне, был Томас. А он теперь бегун.
Мысль об этом холодком пробежала по спине. Но даже так… он хотел помочь ей. Хотел быть рядом, как бы ни было трудно.
— Это началось ещё в первые сутки, — начала Эва, её голос звучал глухо. — Мне приснилось, что я лежу на кушетке в чём-то вроде операционной. Я не могла пошевелиться. Перед глазами всё плыло. Вокруг были люди… врачи, наверное. Или, скорее, учёные.
На слове «учёные» брови Ньюта резко сдвинулись. Он не перебивал.
— Они куда-то спешили. Бегали, переговаривались. А потом появилась женщина. Видимо, главная среди них. Она приказала ввести мне какой-то препарат. Не спрашивай, — она подняла руку, прерывая его — я не знаю, что это было.
Ньют кивнул. Эва продолжила:
— Потом я очнулась уже в капсуле. Там было тесно, душно. Передо мной сидел тот самый мужчина — тот, кто меня уколол. Он просто... наблюдал. Что-то записывал. Спросил, как я себя чувствую. А потом — усыпил меня газом.
Она сделала вдох, словно только сейчас вернулась из тех воспоминаний.
— Ну а последний сон… ты и сам знаешь.
Ньют некоторое время молчал, переваривая услышанное. На его плечи будто лёг невидимый груз — тёмный, холодный, с примесью страха. Страха за неё.
Он и сам не понимал, как так быстро к ней привязался. Казалось, только вчера она появилась в Глэйде — чужая, растерянная, настороженная. А теперь… он не хотел её терять. Уже не мог представить, что её может не быть рядом.
Он хотел бы назвать её другом. А может, даже больше. Она была ему симпатична — с этой своей сдержанной решимостью, острым взглядом и уверенностью, которая прорывалась даже сквозь испуг. Ему нравилось видеть, с каким старанием она собирала помидоры, как оживлялась, смеясь с Чаком. Она будто всегда была здесь. Своя.
— Если это действительно воспоминание, — произнёс он наконец, — это может нам пригодиться.
— Ты хочешь рассказать кому-то? — голос Эвиты стал жёстче, почти обиженный. — Я доверилась тебе…
Она не договорила — потому что он уже схватил её за руки. Его пальцы мягко, но настойчиво сжали её ладони.
— Нет, Эв, — тихо сказал он, глядя прямо в глаза, — я никому не скажу. Обещаю. Я просто хочу быть рядом. Если такое повторится — рассказывай. Держи меня в курсе. Доверься мне.
Она опустила взгляд. Горло перехватило, но внутри стало легче — будто наконец кто-то разделил с ней этот страх.
— Хорошо, — выдохнула она. — Я буду тебе доверять.
Иногда, глядя на неё, Ньют ловил себя на странной мысли: будто он уже знал её. Не здесь, не в этом странном, замкнутом мире, а где-то раньше — в другой жизни. Так легко с ней было, так естественно. Он угадывал её реакции, понимал с полуслова, чувствовал её настроение. Это пугало и одновременно притягивало.
С каждым днём он всё сильнее привыкал к её присутствию. Эвита словно стала частью его повседневности — привычной, нужной. Идея о том, что её может не быть рядом, уже не укладывалась в голове.
Он честно признался себе: испугался, когда услышал о её воспоминаниях. Что-то тревожное было в этих снах, в капсуле, в женщине в белом халате. Что, если всё это правда? Что, если она помнит то, что не должна?
Но, как и обещал, он не собирался никому рассказывать. Пока нет. Сначала он хотел понять сам. У него был план — расспросить Томаса. Только он тоже помнил. Только он мог понять, что именно творится с Эвитой. Может, тогда всё станет хоть немного яснее.
После обеда бегуны вернулись из Лабиринта. Как обычно, Ньют подозвал их к себе — поболтать, обменяться новостями, пока он с Эвитой продолжали работу. Такие разговоры проходили подальше от остальных: глэйдеры заранее разгоняли ребят с плантаций, чтобы никто не услышал лишнего.
— Ну что, бедолаги, вы тут ещё не сдохли со скуки? — заявил Минхо, поразительно бодрый для того, кто только что вернулся из Лабиринта.
— Всё в порядке, — ответила Эва коротко, даже чуть резковато.
Парни переглянулись. Тон показался им непривычным.
— Неужели Ньют тебя окончательно загнал на этих грядках? — попытался пошутить Томас, но голос его прозвучал с лёгкой настороженностью.
— Нет. Просто не выспалась.
— Кошмары, — мгновенно подметил Минхо, глядя ей в глаза.
— Да, но ничего особенного, — махнула рукой Эва. — А вы чего такие весёлые? Что-то празднуете?
Ответом стал взрыв смеха. Минхо чуть не согнулся пополам, вспоминая что-то особенно смешное. Теперь уже Эва с Ньютом переглянулись, не понимая, в чём дело.
— Колитесь, — с нажимом сказала Эва.
— Тома... — начал было Минхо, но не выдержал и снова захохотал, хватаясь за живот.
— Я споткнулся и упал. Вот и всё, — пожал плечами Томас, стараясь сохранить достоинство.
— Споткнулся? Ты полетел рожей вниз, кланк! — Минхо хлопнул друга по плечу и снова расхохотался. — Причём на ровном месте! С таким грохотом, что я думал — Гривер вылез!
Смех продолжался ещё с минуту. Эва не смогла не улыбнуться — пусть и натянуто. В голове всё ещё звучали отголоски сна, но в компании этих троих было проще хотя бы ненадолго забыть об этом.
— Да ладно, — фыркнул Томас, качая головой.
Парни начали спорить, в какой именно момент бегун оплошал. Минхо утверждал, что если бы за Томасом гнался Гривер, он давно стал бы его ужином.
— Подождите, — нахмурилась Эва. — Гриверы нас едят? Я думала, они только жалят. Вы вроде упоминали только это.
— Точно, — протянул Ньют. — Просто мы уже столько раз это пересказывали, что сложно вспомнить, что говорили, а что нет. Для нас всё это давно стало обыденным.
— Но ты ведь знаешь, что такое метаморфоза, — вставил Минхо, явно полагая, что этим всё объяснится. Но, встретившись с прямым взглядом Эвы, тут же осёкся. — Мы и об этом не говорили?..
— Что это такое?
— Метаморфозой мы называем процесс, который происходит после укуса Гривера. Если человеку ввести сыворотку, которую присылают Создатели, к нему возвращаются фрагменты памяти.
— Сыворотка? Как она выглядит?
Ньют взглянул на девушку. Он сразу понял, к чему она ведёт: её интересовал тот препарат из сна. Но Эва задала вопрос слишком резко, и он ответил первым, пока Минхо не успел сказать лишнего:
— Синяя жидкость. Похожа на густую муть.
— Ясно... — тихо сказала Эва, опуская взгляд.
— Ты сегодня какая-то не такая, — не унимался Минхо. — Точно всё в порядке?
Она не ответила сразу. Глубоко вдохнула и, будто собравшись с духом, вдруг выпалила:
— Слушай… а ты мог бы взять меня с собой в Лабиринт? Один раз. Просто один.
— Что? — переспросил Минхо, нахмурившись. — Прости, ты серьёзно?
— Да. Я не говорю, что хочу стать бегуном. Я просто… хочу увидеть всё своими глазами.
— Нет.
— Почему? Я же не прошу оставить меня там одну. Я буду под твоим присмотром!
— Я сказал — нет.
Минхо сменился в лице. Ни следа от его прежней игривости не осталось. Сжав губы, он развернулся и ушёл, не дав ей больше ни слова.
Повисло напряжённое молчание. Томас хмуро смотрел перед собой, явно не зная, что сказать. А Ньют переводил взгляд с его лица на Эву, всё ещё не веря, что она только что это попросила. Она буквально выбила его из колеи.
— Зачем? — тихо, но настойчиво начал Ньют, подойдя ближе. — Зачем тебе в Лабиринт, Эв?
— Я хочу правды, — ответ прозвучал глухо, почти шепотом.
— Какой, чёрт возьми, правды?! — вспыхнул он неожиданно. Его голос стал громче, в нём дрогнула не злость, а тревога. — Вот она, вся правда! Мы живём в ловушке, каждый день рискуем жизнями, и никто не знает, почему! Чего ты ещё хочешь?
Эвита замерла. Глаза её потемнели, и в уголке левого глаза родилась первая за всё это время слеза. Она медленно скатилась по щеке — и это удивило её саму. Она даже не чувствовала, как заплакала.
— Я хочу выбраться отсюда, — прошептала она. Без истерики, без отчаяния — просто как факт, словно вырвала из себя главную мысль, с которой не могла расстаться.
Она быстро вытерла щеку тыльной стороной ладони. Больше не глядя ни на Ньюта, ни на Томаса, развернулась и пошла прочь. Просто ушла — как Минхо минутой раньше. И оставила их там, среди густого напряжения и тяжёлого молчания.
Эвиту разрывало изнутри. Злость, обида, бессилие — всё перемешалось, и от этого сжимались кулаки. Почему здесь никто не воспринимает её всерьёз? Почему Томасу доверили роль бегуна, а ей даже не позволили задать лишний вопрос?
Всё это казалось ей несправедливым. Что, если дело только в поступке Томаса с Алби? В крайности, которая заставила других признать в нём не просто «очередного кланка»?
«Значит, нужно дойти до крайности, да?» — с горечью подумала она.
Шаг за шагом Эва уходила в лес, к знакомому уединённому озерцу, туда, где могла остаться одна, где деревья не перебивали её мысли и никто не осуждал её взглядом.
Она чувствовала себя невидимой. Будто бы была младше, глупее, не заслуживала доверия — ей говорили, что нельзя, что рано, что опасно. Но разве это не касалось всех? Они все в одной клетке. И она хотела выбраться не меньше остальных.
С силой пнув ветку, Эва опустилась на землю у широкого дерева, чувствуя, как лёгкие горят от гнева, а внутри назревает решение.
Её не слышат? Тогда она не спросит. Не будет просить, не будет объяснять.
Она просто сделает это.
Если никто не даёт ей шанса — она возьмёт его сама.
Когда все будут спать, когда лагерь погрузится в тишину, она войдёт в лабиринт. Не потому, что глупа или отчаялась, а потому, что должна. Должна узнать, что происходит. Узнать, кто она такая. Узнать, как их спасти.
Пусть хоть сны ведут её. Пусть хотя бы они не врут.
За спиной раздались тихие шаги — кто-то осторожно крался, шурша листвой.
Эвита резко обернулась и увидела Чака. Тот неловко мял край рубашки, явно нервничая.
— Прости, не хотел напугать, — тихо произнёс он.
Девушка молчала, не сводя с него взгляда. Чак замялся, потом робко указал на место рядом с ней:
— Можно присяду?
Она кивнула. Он опустился на траву рядом с ней, и какое-то время просто молчал, но потом выдохнул:
— Я слышал.
Теперь всё стало ясно. Он слышал их разговор — слышал, как Эвита просилась в лабиринт.
— Чак…
— Не надо, — перебил он. — Не оправдывайся. Я всё понимаю. Ты хочешь туда… так же, как Томас в своё время. Вы оба такие… смелые.
Её сжало внутри. Она не знала, что сказать. Не хотела ранить его ещё сильнее.
— Я бы так не смог, — продолжил он, всё ещё глядя перед собой. — Всё, на что я гожусь — быть просто слопером.
— Эй, Чак, — тихо сказала Эвита и, не сдержавшись, приобняла его, — не смей так говорить. Если бы не ты, кто бы следил за этим бардаком? Ты держишь всех кланков в узде — без тебя здесь была бы полная анархия.
— Да ну, — пробормотал он, но в голосе сквозила неуверенность.
— Я серьёзно. Ты — важнее, чем думаешь.
Чак замолчал, опустив взгляд. На миг показалось, что он снова стал просто ребёнком — одиноким, растерянным. Но его следующий вопрос прозвучал неожиданно взрослым:
— Ты правда веришь, что в лабиринте есть ответы?
Эвита кивнула.
— Думаю, да. Думаю, именно там — то, что я ищу.
— Но откуда ты это знаешь?
Она отвернулась.
— Это… сложно объяснить.
Наступила тишина. Лёгкий ветер трепал листья, где-то вдали слышались разговоры глэйдеров. И вдруг Чак произнёс:
— Я верю в тебя.
Эвита резко повернула голову. Она не была готова к этим словам.
— Что?
— Я верю в тебя. И… считаю, что они неправы. Ты не такая, как все.
Её горло перехватило. Чак, маленький, наивный Чак, оказался единственным, кто услышал её по-настоящему.
— Спасибо, — прошептала она и вновь обняла его — крепко, искренне.
— Только потом не говори, что я тебе мешал, — пробормотал он, уже с лёгкой улыбкой. — Ты знаешь, где меня найти. И если вдруг решишь, что это — плохая идея… я буду рядом.
Эвита замерла, не зная, как реагировать на его слова. Глаза Чака были полны искренности, и в них светился тот свет, который она так редко видела в глазах других. Он говорил это всерьёз, без тени сомнения, и эта вера в неё поднимала её дух, как никакие другие слова. Словно она вдруг ощутила, что не совсем одна в этом мире.
— Ты не такая, как все, — вдохнул Чак, — Ты… ты сможешь сделать то, что другие не решаются. Я знаю это. И если ты хочешь пойти в лабиринт, то… я не могу тебе помешать. Просто помни, что ты не одна, Эвита.
Она посмотрела на него, на этого мальчика, который, несмотря на свою хрупкость и детскую наивность, был готов поверить в неё больше, чем она сама. Его слова обжигали её душу, заставляя чувствовать, что она не просто мечтательница, а человек, который может на что-то повлиять.
— Спасибо, Чак, — её голос стал тише, и она вновь обняла его, крепко, как никогда. — Я буду помнить.
Эва улыбнулась, хотя и чувствовала, как в груди нарастает тяжесть. Он верил в неё, но она знала, что его вера не гарантирует ей успеха. Лабиринт был опасен, а она — только новичок в этом мире. Но желание узнать правду было сильнее страха.
Тот момент, когда Чак встал и отошёл, покидая её в одиночестве, казался целой вечностью. Он не требовал от неё ответа, не пытался изменить её решение. Он просто дал ей свою веру, и этого было достаточно. Поступил, как настоящий мужчина, не смотря на свой возраст.
Эва подняла голову. Небо темнело, плавно теряя дневной свет в багровых и синих разводах. Где-то на горизонте уже зажглась первая звезда. Но её это не торопило.
Она осталась сидеть на земле, обхватив колени, и снова прокручивала в голове разговор с Чаком. Его слова не выходили из памяти — простые, искренние, обескураживающе важные. Её сердце сжимала тревога, липкая, холодная, будто предчувствие. Но она отмахнулась от этого чувства, заставляя себя вспомнить: он верит в тебя. Не просто говорит — верит.
Эва глубоко вдохнула. Она должна это сделать. Не может иначе. Ни страх, ни запреты, ни чужие мнения не остановят её. Она сможет. Без разрешений, без оправданий, без колебаний.
Она пойдёт в лабиринт. И найдёт свою правду сама.