Глава 4
Уснуть больше не получалось. Эмоции, бурлящие внутри, не давали ей покоя. Она сидела в темноте, чувствуя, как волна радости накрывает её. Наконец-то она вспомнила своё имя — Эвитa. Словно вернувшись к себе, снова обретая нечто важное и личное, что её связывало с тем, кто она была, пусть пока и не было воспоминаний о её прошлом. Это было маленькой победой в этом мире, полном вопросов и неизведанных границ.
В Глэйде царила ранняя тишина. Утро только начиналось, и везде вокруг расползалась мягкая, ещё не пробудившаяся тень.
Вдалеке, над горизонтом, уже виднелись первые просветы восходящего солнца, его свет медленно прокладывал путь через утреннюю мглу.
Она смотрела на это спокойствие и не могла отделаться от мысли, что это место могло бы быть чудесным, если бы не Лабиринт. Если бы не ужас, таящийся в каждом его повороте, и если бы не чудовища, которые выходили на охоту каждую ночь. Если бы не её собственная потерянная память, не эта постоянная борьба с пустотой, охватывающей её сознание. Глэйд, на первый взгляд, был бы великолепным местом: ухоженные сады, плодородные огороды, зеленые леса, весело расставленные цветы, словно по воле заботливых рук. Места для отдыха, где можно было бы забыть о мире, любуясь красотой природы.
Но в этом был и ужасный контраст. Кто-то вложил в это место такую заботу, создав его, как истинный рай, прямо в самом центре ада. Тонкая грань между гармонией и ужасом. Всё здесь было постановкой. Сцена, на которой игрались чьи-то тёмные игры. Красота этого сада была словно насмешкой — изощрённым способом заставить людей чувствовать себя пленниками, окружёнными красотой, не в силах насладиться ею, зная, что за пределами этого утопического мира скрывается Лабиринт и его чудовища.
Вдыхая утреннюю свежесть и позволяя взгляду скользить по пробуждающемуся пейзажу, Эвита вдруг уловила движение в далеке — тени, двигавшиеся к южной стене. Несколько фигур направлялись в сторону Лабиринта. Среди них — один, кого она уже могла бы узнать в толпе: Ньют. Его лёгкая хромота выдавала его с первого взгляда.
Эвита прищурилась. Бегуны. Те самые, о которых он говорил вчера. Слова Ньюта всплыли в памяти: «Они — наша единственная надежда выбраться отсюда.»
Мужчины остановились у самой стены, тихо переговариваясь. С этого расстояния невозможно было расслышать ни слова, но по их позам, жестам, по отточенной чёткости движений было ясно — они знают, что делают. В них не было суеты, только сосредоточенность и внутренняя собранность. Это была не просто вылазка в лабиринт. Это было — как выход на фронт.
И вдруг — гул. Глубокий, как раскат подземного грома. Земля под ногами дрогнула, откликнувшись на тяжёлый механический скрежет. Ворота Лабиринта начали разъезжаться в стороны, медленно и неотвратимо. Массивные каменные плиты двигались с пугающей точностью, будто были живыми.
Но Эвиту это не напугало. За ночь внутри неё что-то изменилось. Она наблюдала не с ужасом, а с почти гипнотическим вниманием. Там, за этими стенами, скрывалась правда. И она чувствовала, что однажды войдёт туда сама.
Бегуны, не дожидаясь, пока Ворота откроются полностью, один за другим скрылись в тени. Все, кроме Ньюта.
Он остался стоять. Молчаливый. Один. Он смотрел вглубь прохода, будто пытался разглядеть что-то за пределами человеческого зрения. Лицо его было спокойно, но в этой тишине чувствовалась тревога — сдержанная, взрослая, та, что приходит не от страха, а от ответственности.
Когда бегуны исчезли, Ньют ещё несколько мгновений стоял, а потом, словно приняв некое внутреннее решение, повернулся и ушёл. Не оглянувшись.
Эвита снова перевела взгляд на Лабиринт. Он был массивен, величественен — и враждебен. Ни один луч солнца не проникал внутрь — только серость, мрак и гул, всё ещё затухающий в каменных недрах. Казалось, он дышит. Ждёт. Наблюдает.
Заметив, как глэйдеры начинают просыпаться, Эвита тоже поднялась. Ей говорили, что в течение ближайших двух недель она будет работать под руководством разных кураторов, пробуя себя в самых разных сферах.
Но только сейчас до неё по-настоящему дошло: как пережить хотя бы несколько дней на скотобойне?
Она не боялась вида крови — внутреннее чутьё подсказывало, что сможет выдержать это. Но сама мысль о том, что придётся убить беззащитное животное, болезненно отозвалась под ложечкой. Это слишком жестоко. Слишком грязно. Удивительно, что кто-то вообще добровольно берётся за такую работу.
С плантациями всё выглядело намного проще. Возиться с огородом — клубника, томаты, чёрная рыхлая земля — эта картина не вызывала ни страха, ни отвращения. Сердце даже отозвалось на неё с каким-то спокойствием.
Вот только желудок был иного мнения. Он недовольно заурчал, напоминая, что пища уже давно не поступала. Эвита задумалась и с изумлением поняла, что даже не помнит, когда ела в последний раз.
Теперь, когда голод обнажил зубы, сосредоточиться стало труднее. Нужно было найти кухню. Хотя она и старалась внимательно слушать Алби, в голове не осталось ни малейшего намёка на то, где здесь что находится.
Она тяжело вздохнула. Что ж, это повод хотя бы попытаться сориентироваться. Заодно разберётся, как устроено это место. Не зная точно, куда идти, Эвита шагнула туда, куда глядели глаза.
Голова девушки больше не раскалывалась от избытка информации. За ночь что-то изменилось — будто внутренние шестерёнки встали на место. Вместо страха пришла решимость. Стойкая, тихая, но твёрдая.
Она собиралась быть полезной. Сделать хоть что-то, чтобы помочь отыскать выход отсюда. Пусть пока не знала, как именно — это лишь вопрос времени. И она обязательно придумает.
— Ой, привет! — послышался голос где-то сбоку.
Эвита обернулась — это был Чак. Он махал рукой, подзывая её к себе:
— Иди сюда, скорей.
Подойдя ближе, она вежливо поздоровалась:
— Доброе утро, Чак. Что-то случилось?
— Нет-нет, что ты, — отмахнулся он. — Я стащил нам по лепёшке, пока Фрайпан отвернулся. Держи.
Он протянул ей тёплую лепёшку. Эвита даже не подумала отказаться — голод был сильнее любых сомнений. Она взяла еду, чувствуя, как рот тут же наполнился слюной.
— Фрайпан не разрешает брать раньше времени, — объяснил Чак, — а до завтрака ещё далеко. Я подумал, ты вряд ли захочешь ждать. Ты ведь голодная?
— Ещё как, — пробормотала Эвита с набитыми щеками. — Спасибо тебе большое.
Чак довольно улыбнулся и с интересом наблюдал, как она ест.
— Уже решила, куда сначала пойдёшь?
— Ммм? — переспросила она, не сразу уловив суть вопроса.
— Ну, работать. Куда тебя больше тянет?
Проглотив последний кусок, Эвита на мгновение задумалась. Она уже начинала об этом размышлять, но пока голод не отступил, мысль не приживалась. Теперь, насытившись, она смогла сосредоточиться. В голове всплыло знакомое имя:
— Чак, а Ньют... чем он занимается?
— Он на плантациях. А что, вы уже подружились?
— Не совсем. Просто он единственный, с кем я по-настоящему поговорила. Кроме тебя и Томаса.
— Ну, Томас — бегун, с ним вряд ли получится поработать. А моя работа тебе не понравится.
Эвита вспомнила, как Алби однажды назвал Чака "слопером".
— А почему ты этим занимаешься? — осторожно спросила она.
Чак пожал плечами и, опустив глаза, пробормотал:
— Я ни на что не годен.
— Эй, что за глупости? Кто тебе такое сказал? Чак, не слушай никого. Кто бы это ни был — он просто болван.
Он снова улыбнулся, чуть смущённо, но на лице всё равно мелькнула тень, заставив Эвиту нахмуриться.
— Знаешь, — сказала она, решив как-то подбодрить его, — я вспомнила, как меня зовут. Эвита. Но ты можешь звать меня Эвой.
— Правда? Круто! — Чак сразу оживился. — А как это случилось?
— Во сне. Мне приснилось…
Он резко перебил её:
— Подожди, ты что, вспомнила что-то?
Эвита задумалась. Можно ли назвать это воспоминанием? Она ничего не видела, только слышала голоса. И всё же — отголосок чего-то знакомого в этом сне оставался.
— Я не уверена, — призналась она. — Это был не совсем сон... точнее, я не видела, что происходило, но слышала. Как будто... кто-то звал меня по имени.
— Ого, — выдохнул Чак, впечатлённый её словами.
Эвита ещё раз оглядела возвышающиеся над Глэйдом стены. Они всё так же казались ей бесчеловечно громадными и глухими. Вздохнув, она выпрямилась и решительно сказала:
— Ладно, Чак. Поможешь мне найти Ньюта?
Тот, моментально повеселев, подскочил на месте:
— Конечно! Пойдём!
Они двинулись сквозь суету, минуя толпу только что проснувшихся глэйдеров. Некоторые из них с нескрываемым интересом оборачивались, провожая Эвиту взглядами. Если сама она уже начинала привыкать к новой реальности — просто потому что иного выбора у неё не было, — то парни, похоже, ещё не успели свыкнуться с мыслью о появлении девушки. Она чувствовала на себе десятки взглядов — удивлённых, любопытных, оценивающих. Словно была не человеком, а редким экспонатом, выставленным на всеобщее обозрение.
Чак же, напротив, шагал рядом гордо и уверенно, будто сам привёл кого-то важного. Эвита едва заметно улыбнулась.
Вскоре тропинка вывела их к плантациям. Просторное, ухоженное пространство раскинулось прямо перед ними. Грядки шли ровными рядами. На влажной, чёрной земле крепко стояли молодые кусты томатов, широкие листья салата, зелёные побеги фасоли. Между грядками аккуратно проложены узкие дорожки, по которым легко было пройти, не запачкав обувь. Где-то дальше, у подножия стены, раскинулся сад — ветви яблонь склонялись под тяжестью молодых плодов, а кусты с клубникой щедро покрывала налившаяся ягодами зелень. Тонкий аромат влажной земли, листьев и чего-то сладкого витал в воздухе.
— Вот они, наши плантации, — гордо сказал Чак. — Видишь, как у нас тут красиво?
Эвита кивнула. И правда — было в этом месте что-то умиротворяющее, живое. После тесных построек Глэйда, шумных голосов и колких взглядов — это казалось почти оазисом.
Они как раз подошли к середине огорода, когда из-за ряда высоких стеблей кукурузы раздались приближающиеся шаги. Через несколько секунд показался сам Ньют.
На нём была выцветшая рубашка, закатанная до локтей, и перчатки, испачканные землёй. Он на секунду замер, заметив их, потом слегка нахмурился от неожиданности.
— Что вы здесь делаете? — спросил он, снимая перчатки. — Чак… и ты. Привет.
— Привет, Ньют! — бодро отозвался Чак. — Это — Эвита.
Ньют перевёл взгляд на девушку, удивлённо вскинул брови.
— Эвита? — переспросил он. — Ты вспомнила своё имя?
— Да, — спокойно ответила Эвита, сделав шаг вперёд. — Сегодня утром. Во сне.
— На лице Ньюта промелькнуло лёгкое удивление, а затем он кивнул — серьёзнее, чем обычно.
— Это… важно, — сказал он. — Такое нечасто бывает.
— А мы вообще-то не просто так пришли, — встрял Чак, сияя. — Эва хочет начать работать на плантациях.
Ньют снова удивлённо посмотрел на неё.
— Правда? Огороды — не самая лёгкая затея. Грязь, жара, и никакой романтики. Ты уверена?
— Уверена, — спокойно сказала Эвита. — Я хочу быть полезной.
Ньют чуть улыбнулся, но с уважением.
— Тогда добро пожаловать. Работы хватает, и руки нужны. Начнёшь прямо сейчас.
— Отлично, — кивнула она.
— Только предупреждаю: если сбежишь после первой же грядки — не удивлюсь, — подмигнул он.
— Не сбегу, — пообещала она.
— Посмотрим, — усмехнулся он и кивнул Чаку. — Ладно, мелкий, свободен. А мы начинаем.
Чак козырнул с важным видом и, радостно помахав рукой, умчался прочь. А Эвита пошла за Ньютом по аккуратной дорожке между грядками.
Ньют вёл её по плантации, его шаги уверенные и спокойные, несмотря на лёгкую хромоту. Эвита старалась идти в ногу, но всё время оборачивалась, чтобы не потеряться в лабиринте высоких стеблей и зелёных рядов. Вокруг стоял свежий, влажный запах земли, а на некоторых грядках из-под крупных листьев уже выглядывали первые плоды.
— Вот здесь, — сказал Ньют, указывая на одну из грядок с помидорами, — надо аккуратно собрать все зрелые. Если сорвёшь их слишком рано, они не будут такими вкусными.
Эвита внимательно наблюдала за его движением. Он легко сгибался, чтобы сорвать плод, и делал это так, будто каждое растение было ему знакомо, будто он знал его характер. У неё не получалось так же легко, но она следила, стараясь запомнить каждое движение.
— Ты видишь, как оно крепится? — продолжал Ньют, показывая на стебель. — Аккуратно, чтобы не повредить куст. И, если ты его сорвёшь, не пытайся тянуть. Легко покачай, и тогда он сам выйдет. Поняла?
— Поняла, — ответила Эвита, потянувшись к одному из помидоров. Она сделала всё точно так, как показал Ньют, и плод поддался без усилий.
— Хорошо, — одобрительно кивнул он. — Только помни: если начнёшь дергать — всё поломается. Лучше несколько раз покачать, чем один раз потянуть.
Эвита снова кивнула, но на её лице появилась лёгкая озабоченность. Она задумалась, как долго ей придётся работать так, без передышки, без облегчения. Всё это было новым, и хотя труд был вполне понятен, тело чувствовало себя уставшим уже через пару минут. Ньют заметил её замедление.
— Не переживай, это нормально, — сказал он. — Вначале всегда тяжело. Но потом привыкнешь, руки начнут работать сами по себе.
Она кивнула, решив, что не будет сдаваться так легко. На самом деле, мысли о том, что ей может не понравиться эта работа, не было. Тут было что-то другое — что-то осязаемое, настоящие усилия, которые приносили результат.
Ньют повёл её дальше. Впереди росли кусты клубники, чьи сочные ягоды уже начали краснеть. Он показал, как правильно собирать их, объяснив, что важно не повредить сами растения, а только сорвать зрелые ягоды.
— Если ягоды лежат на земле, их брать нельзя, — говорил он, вытирая пот с лба. — Они испорчены. Вот, смотри, — он указал на одну из веточек. — Эти уже спелые, а вот тут — только началась зрелость.
Эвита с интересом следила за его действиями, чувствуя, как уверенность в её движениях постепенно растёт. Постепенно она начала понимать, что за каждым растением скрыта своя маленькая задача, своя требовательность и свой ритм.
Ньют шёл рядом, иногда поглядывая на неё, а иногда на свои грядки. Он не мешал, но и не оставлял без внимания её ошибки. Чувствовалась его уверенность — он знал, что нужно делать, и она пыталась найти свой ритм среди всей этой работы.
Прошло несколько часов. Эвита чувствовала, как её спина начинает болеть, а руки становятся всё более тяжёлыми от работы. Но это не мешало ей. Она старалась, не сдаваясь, и это приносило удовлетворение.
— Хочешь, покажу, как поливать? — спросил Ньют, заметив, что она собирается немного отдохнуть. — Тут важно не только полить, но и понять, когда растения нуждаются в воде.
Эвита кивнула, и он повёл её к следующей грядке. Он поднёс к ней ведро, полное воды, и показал, как выливать её под корень — не слишком много, но и не слишком мало. Каждое движение было чётким и обоснованным.
— Поняла? — спросил он после того, как она сделала несколько движений.
— Да, — сказала Эвита, чувствуя, что с каждым шагом она становится всё более уверенной. Работать на плантациях было тяжело, но не невозможно. И эта работа, несмотря на всю свою грубую сторону, приносила ощущение смысла, чего не хватало ей в последнее время.
Ньют, как будто предугадав её мысли, улыбнулся.
— Ты сделаешь это. Привыкнешь.
Эвита взглянула на него, и на лице её появилась лёгкая, едва заметная улыбка. Да, это было не легко. Но её внутреннее ощущение подсказывало, что именно здесь она может быть полезной.
– Ньют, кем ещё мне предстоит поработать? — спросила Эвита, снова взглянув на него.
Ньют усмехнулся, наклоняясь к одной из грядок.
– Строителем, — сказал он, — поваром, забойщиком… а что?
Эвита задумалась, слегка смутившись.
– А что насчёт бегунов? Как стать одним из них?
Ньют на мгновение замер, оборачиваясь к ней. В его взгляде мелькнуло что-то, словно он не ожидал услышать этот вопрос.
– Я же говорил, не думай об этом, — сказал он, слегка прищурив глаза. — Просил не брать это в голову.
– Да, но я просто спрашиваю, — продолжала девушка, не отводя взгляда. — Ведь Томас как-то стал бегуном. Да и вообще, все, кто являются бегунами, когда-то тоже начинали с чего-то.
Ньют тяжело вздохнул, с минуту размышляя, прежде чем ответить.
– Никак. — Его голос стал серьёзным. — Бегунов выбирает их куратор, если видит в них потенциал. Но такое бывает очень редко. Почти никогда. — Он замолчал на мгновение, а затем добавил, словно размышляя вслух: — А те, кто хоть раз побывал в лабиринте, не имеют ни малейшего желания туда возвращаться.
– А бегуны? — настаивала Эвита.
Ньют посмотрел на неё с легким удивлением, словно он не ожидал такого интереса.
– Ну, — протянул он, — бегуны ими и становятся, потому что они отважные, шустрые, знают, что делают. Лабиринт требует не только скорости, но и головы на плечах. Те, кто в нём были, не хотят возвращаться — а те, кто на выходе, уже не могут быть теми, кем были до этого.
Эвита молча слушала, обдумывая услышанное.
Оставшуюся часть работы они провели в тишине. Лишь однажды отвлеклись — когда в центре Глэйда прозвучал сигнал к завтраку. Эвита тут же остановилась, но, не глядя на Ньюта, тихо произнесла:
— Можно… можно поесть не с остальными?
Она ещё не была готова оказаться среди множества любопытных глаз, сверлящих её спину.
Ньют лишь кивнул, будто понял это без слов, и отправился за едой. Вернулся с двумя деревянными мисками, из которых струился вкусный запах тушёных овощей.
— И это приготовил парень? — удивилась она, с наслаждением зачерпывая ложкой. — На удивление вкусно.
— Фрайпан умеет, — усмехнулся Ньют. — Готовка у него что-то вроде таланта.
Поев, они вновь вернулись к работе. Эвита старалась изо всех сил, не только помогая, но и позволяя себе думать — о Глэйде, о людях, о правилах и Лабиринте. Она ловила обрывки логики, выстраивала из них узоры, но всё равно между ними зияли пустоты. Воспоминания не возвращались, а смыслы казались недостающими кусками чужого пазла.
К вечеру тело у неё ныло. Пусть грядки и не были самым тяжёлым из занятий, непривычные движения, непрекращающаяся работа и жара сделали своё дело. Когда они, наконец, остановились, она выпрямилась и глубоко выдохнула.
— Спасибо, Ньют, — сказала она, — за то, что помогаешь.
Он бросил на неё быстрый взгляд.
— Та, что с первого дня без проблем. Ну, если не считать мелкой попытки сбежать, — усмехнулся он.
Эвита рассмеялась, потянулась, почувствовав, как мышцы слегка оттаивают от напряжения.
— Идём ужинать, трудяга? — предложил он.
— Точно… ужин, — кивнула она.
В животе тут же предательски заурчало. Неохотно, но без возражений, она пошла рядом с Ньютом. Впереди её ждало настоящее испытание — впервые сесть за общий стол, взглянуть в лица тех, кто пока был ей чужд, услышать их вопросы. Возможно, подружиться… или хотя бы не вызвать ненависти.
Эвита выпрямилась, словно натягивая невидимую броню, и шагнула вперёд. Толпа уже виднелась впереди — всё ближе, всё громче.
Как только они подошли к длинному деревянному столу, мальчишка Чак заметил Эвиту и радостно подскочил, махнув рукой.
— Эй! Садись со мной!
Она мельком взглянула на Ньюта — тот кивнул, давая согласие. Не колеблясь, Эвита последовала за Чаком. Мальчишка уверенно взял её за руку и повёл к самому краю стола.
— Здесь обычно сидят новички… и такие, как слоперы, — объяснил он на ходу.
— Почему? Мы какие-то не такие? — удивилась Эвита, едва поспевая за ним.
— Ну… ты и сама понимаешь, что это значит, — пробормотал он, отводя глаза.
Её удивило это негласное деление: годные и изгои. Всё строилось на принадлежности — к группе, к ремеслу, к репутации. Пока она не обзаведётся друзьями или хотя бы не выберет дело, в глазах остальных она будет оставаться «вне круга». А значит — на краю. И не только стола.
Получив свою порцию еды, Эвита села рядом с Чаком. Она чувствовала на себе чужие взгляды и, не желая ловить их, опустила глаза в тарелку.
Чак тем временем принялся рассказывать, как прошёл его день. Он хотел отвлечь её, помочь хоть немного расслабиться. Парень по-настоящему старался. Хоть они были знакомы всего пару дней, он уже считал её своей подругой. Может, он и спешит с этим... Но надеется, что однажды они действительно станут друзьями.
А она… старалась слушать, но мысли упрямо ускользали. День выдался тяжёлым, насыщенным. Вместо паники и отчаяния, которые, казалось бы, были уместны в её положении, Эвита чувствовала внутренний вызов. Она не собиралась впадать в истерику, устраивать побеги или срываться в бессмысленный протест. Наоборот — хотела разобраться. Понять, что за место это, кто эти люди, и как не утратить себя в этом новом, странном мире. Хотела быть сильной.
И ещё… этот сон. Он не отпускал её. Холодный, липкий, странный — с самого утра он словно навис над ней серой тенью. А теперь... будто растворился. Ещё утром она могла бы рассказать его в деталях, но сейчас — всё было смутным. Неуловимые ощущения. Пустота.
— Эй? — Чак слегка подтолкнул её локтем. — Ты меня слушаешь?
— Да, — отозвалась она, кивнув, но снова утонула в мыслях.
Пытаясь вспомнить сон, она наталкивалась лишь на зияющие провалы в памяти. Это злило. Раздражало. Она нахмурилась, и только тогда заметила, что давно доела и теперь бессознательно ковыряет пустую тарелку.
Рядом Чак всё ещё рассказывал — увлечённо, живо, с блеском в глазах. Он, похоже, даже не заметил, что его почти не слушают. Эвита начала поддакивать, кивая в нужных местах, чтобы не обидеть его. Мальчишка, обрадовавшись мнимому вниманию, заговорил с ещё большим воодушевлением.
Вечер медленно сползал в ночь. Когда последние отблески заката исчезли за высокими стенами, Глэйд окутала мягкая темнота, разбавленная редкими огоньками факелов. День, полный новых впечатлений и скрытого напряжения, оставил после себя тяжесть в теле и вязкую усталость в голове.
Эвита, вполне сытая, поднялась из-за стола. Поблагодарив Чака за компанию, она направилась к своему гамаку.
Мальчишка, довольный, как будто выполнил важную миссию, махнул ей на прощание и исчез между хижинами. Где был Ньют — она не знала. И не стала искать. Завтра будет новый день. Поговорят.
Теперь, оставшись одна, Эвита позволила себе выдохнуть. Спина, наконец, расслабилась, плечи чуть опустились. Сдерживать себя — оказалось тяжело. Слишком тяжело. Быть спокойной, сильной, не хватать первого встречного за рубашку с криком: «Объясни!» — требовало усилий. А ведь вопросы пульсировали в висках, требовали выхода, как накипь, что вот-вот сорвёт крышку.
Но она держалась. Алби сказал — скоро ей начнут объяснять. Два дня. Возможно, всего два дня. И её терпение, натянутое как струна, не лопнет.
Впрочем, тревожило её не только это. Сильнее даже было другое: отчаянное желание вспомнить. Себя. Не момент пробуждения в коробе, не лица, что встретили её здесь, а то, кем она была до.
Люди говорили, что это невозможно — но разве можно просто так смириться? Разве можно жить, не зная, кто ты?
Она забралась в гамак, запах грубой ткани показался неожиданно уютным. Глэйд постепенно затихал. Где-то хихикнули, где-то, кто-то лениво ругнулся. Всё это звучало как нечто далёкое, чужое. Она лежала, глядя в ночное небо.
Сон не спешил приходить. Мысли, как назойливые мухи, роились в голове. Особенно одна — о том сне. Холодном, чужом. Что-то было в нём неправильное. Тревожное. Словно он не просто приснился — а пришёл из реальности, которую она давно потеряла.
Она закрыла глаза. В груди всё ещё звенело напряжение. Но внутри уже начинала складываться решимость. Завтра она снова встанет. Снова будет держаться. Потому что выбора у неё нет.