Золотой путь восхваления

Смерть любит менять лица

— Ну и откуда ты тут взялась?

Старик, который к ней обратился, не выглядел испуганным или удивлённым. Он стоял, прислонившись спиной к стволу хрупкого молодого клёна, и задумчиво пыхтел трубкой, выдыхая в воздух объёмные кольца серого дыма. У его ног стоял раскрытый мешок, доверху набитый травами, испускающими сильный терпкий аромат.

Присмотревшись, Лия поняла, что старик — и не старик-то вовсе: между седых волос, занавешивающих лицо, периодически мелькали глаза — яркие, хитрые, сверкающие. Прямая, как струна, спина и уверенные резкие движения тоже выдавали его с головой.

— Просто шла мимо, — с осторожностью ответила Лия, сжав в ладони сорванный цветок.

В каком-то смысле это действительно так и было: сначала она долго слонялась по песчаному пляжу, на котором оказалась после того, как соляной короб наконец чудом вынесло на сушу, и он развалился, выпустив пленницу на свободу. Лия не знала, почему короб держался так долго, почему не сгнил и не распался на части раньше; как и не знала, сколько времени прошло и в каком месте она оказалась на этот раз.

Благо, пляж был безлюдным. Под босыми ногами мелкий белый песок казался ледяным, пронзительный ветер, дующий с моря, пробирался под кожу и играл с тонкими тканевыми лоскутками, оставшимися от платья. Лия долго ходила взад-вперёд, не решаясь сделать шаг в сторону шелестящего рядом с берегом леса, заходила в высокие волны, накрывающие её с головой, и всматривалась в небо, пытаясь увидеть там золотые отблески.

На секунду ей показалось, что вдалеке, в пелене холодного рассветного тумана, пошатываясь, бродит ещё один человек — наверняка такой же потерянный и встревоженный, как и она, — но этот мираж быстро рассеялся, стоило ей только отвести взгляд.

Порой в памяти, как и прежде, возникали расплывчатые видения о неких многоруких и многоглазых тенях, которые, недовольно ворча и сквернословя, разгребали соль, вытаскивали гвозди из ладоней и поднимали короб к поверхности, но — это наверняка вновь оказались видения, порождения тяжелобольного, агонизирующего сознания. Поверить в удачно сложившиеся обстоятельства, в результате которых она и оказалась на берегу, Лии было проще, чем в тёмные сущности, что по неизвестной причине решили ей помочь.

На исходе третьего дня Лия всё-таки осмелилась войти в лес. Там она долго сидела на поваленном бревне, а утром, почувствовав лёгкий аромат распустившихся цветов лунного тюльпана, бездумно отправилась на поиски. Цветы ей были ни к чему, однако приятный запах так настойчиво щекотал ноздри и манил к себе, что устоять было невозможно.

Когда Лия, ступив на поросшую лунными тюльпанами поляну, сорвала первый цветок, за спиной послышался голос не-старика.

— Хорошо. — Судя по всему, её неуверенный ответ его не насторожил, хотя в блестящих синевой глазах плескалось недоверие. — Зачем тебе лунный тюльпан?

Лия задумчиво взглянула на цветок, который крепко держала в ладони.

— Он способен исцелить от душевной боли своим запахом, — ответила она, с трудом вытащив старые знания из растерзанной памяти. — И те, кто в этом нуждаются, обычно сами цветы и находят. А ещё... Отвар из лунного тюльпана помогает от бессонницы и прогоняет дурные сны. Однако готовить его нужно очень внимательно. Если передержать ингредиенты на огне, то это будет не лекарство, а яд, пары которого способны уничтожить целое поселение.

Не-старик одобряюще кивнул, вытряхнув содержимое трубки прямо на свой сапог, и поинтересовался:

— Разницу между одэтом и могильным имбирём знаешь?

Лия выпрямилась, не обратив внимания на недовольно сжавшиеся Жгучие путы.

— Знаю, — нехотя отозвалась она. Вопросы о травах вызывали у неё неприятное ощущение горькости во рту, а за этой горькостью прятались воспоминания о Фалиане и прежней деятельности «гнилой принцессы».

— Расскажи, — требовательно велел не-старик.

До сих пор не поникший, буквально пышущий свежестью лунный тюльпан излучал приятное тепло. Лия снова посмотрела на перламутровые лепестки, и ладонь, сжимающая грудь, медленно ослабила хватку.

— Одэт — вечнозеленый кустарник с пятиугольными листьями, цветёт в третий лунный месяц по вечерам. Он хорошо помогает при лихорадке, — произнесла она, как прилежная ученица старого травника. — Могильный имбирь выглядит точно так же, и отличить его от одэта практически невозможно. Из них нельзя варить отвары: можно лишь расталкивать листья и цветы в кашу.

Лия вздохнула, переведя дух. Не-старик терпеливо ждал.

— Главное — прислушаться к запаху, — продолжила она. — Могильный имбирь пахнет, как свежее сено, а одэт больше напоминает болотные испарения. Это единственное различие. Если ошибиться и дать кашу из могильного имбиря больному, то она вызовет у него галлюцинации и кровотечение из всех отверстий и приведёт к быстрой, но очень мучительной смерти.

— Отлично! — Не-старик громко хлопнул в ладоши, вспугнув притаившуюся на ветвях белку, которая, подскочив, с шумом ускакала прочь. — Я давно не встречал людей, которые знают о разнице этих растений. Не совру, если скажу, что это знание уже считается утерянным. Кто тебе об этом рассказал? Кто твой наставник?

Лия пожала плечами.

— Не могу ответить, — уклончиво сказала она.

Я сама себе наставница. Сама себе лекарка, сама себе травница, сама себе спасительница. И создательница мира-фальшивки, в котором ты и живёшь, считая себя мудрым травником, не-старик с сапфировыми глазами, за версту воняющий табаком.

Но знать тебе об этом не нужно.

Она содрогнулась и похолодела.

Кому принадлежали эти мысли, вновь поднявшиеся из самых чёрных глубин разума? Уж точно не ей, Лии Син. Но, несмотря на это, они всё равно навещали её, как настойчивые родственники, предпочитающие заявляться в самые неподходящие моменты, донимали долгими пустыми разговорами и пугали странными намёками.

И чем отчаяннее она хотела убежать и забыться, тем отчётливее звучали голоса.

— Мне нужна помощница, — сказал не-старик. — Та, что смыслит во врачевании и сможет хранить мои секреты.

— Желаю удачи в поисках, — улыбнулась Лия, потянувшись к ещё одному лунному тюльпану.

Не-старик прищурился, принявшись повторно набивать трубку.

— Дура, — ласково ответил он. — Я тебе неплохое дельце предлагаю. Ты мне подходишь. Тебе наверняка нужно убежище и надёжное занятие, а я вполне могу всё это предоставить. И я верю, что в благодарность ты сослужишь мне кое-какую службу. А если тебя не устраивает почётное звание моей ученицы, то со временем мы вполне можем стать товарищами, если тебе будет по душе то, чем я занимаюсь. Согласна?

— А чем ты занимаешься? — Лия не заметила, как точно так же сощурила глаза, копируя выражение лица не-старика, и насмешливо ухмыльнулась.

Не-старик хохотнул.

— Вижу, согласна! — проницательно проговорил он. — Таких, как ты, детали явно не должны интересовать, поэтому узнаешь обо всём позже. Но я уверен, что тебя это не испугает. На, прикройся, а то на тебя смотреть страшно! — Он стащил с себя засаленный плащ и бросил его Лии. — И где тебя носило?

Там, где тебя никогда не будет, не-старик с сапфировыми глазами, не справляющийся с теми богопротивными задачами, что сам для себя и придумал, отступившись от спокойной лекарской жизни.

Очередная гадкая мысль захлебнулась в потоке собственной желчи, и Лия, завернувшись в пыльный плащ, спросила:

— Куда мы идём?

— Город Сунво́. — Не-старик легко поднял мешок с травами, закинул его на плечо и указал в сторону сомкнувшихся друг с другом дубовых веток. — Та ещё дыра, но дыра уютная. Возможно, тебе там даже понравится, но учти: долго я на одном месте не задерживаюсь. Поэтому старайся не привыкать. Ни к городу, ни ко мне.

Я и не собиралась, не-старик с сапфировыми глазами, возомнивший себя справедливым покровителем, застрявший в городе-дыре. Не уйдёшь ты оттуда, задержишься, останешься, потому что суждено тебе там и умереть, сгнить в мёрзлой земле, отдав кости и куски плоти бродячим псам...

Сунво показался Лии знакомым, но вглядываться в покосившиеся дома, грязные лица пьяных лавочников и умоляющие глаза переполняющих улицы калек она не стала. Не-старик довёл её до самой невзрачной постройки, окна которой наполовину были заколочены полусгнившими досками, но внутрь не пустил.

— Идём на задний двор, — сказал он, с опаской оглядевшись по сторонам. — Там нас кое-кто уже заждался...

Не-старик не обманул: на заднем дворе, присев на остатки сломанной пополам скамейки, сидел человек с жёлтым рябым лицом. Он был серьёзно болен — Лия сразу же это почувствовала — и держался только на травах, которыми от него пахло сильнее, чем от не-старика — табаком и едким по́том.

— Ну? — Не-старик махнул рукой. — Принёс?

— Принёс, — ответил человек. Голос его напоминал протяжное кваканье умирающей в судорогах жабы.

— Уходи тогда, — качнул головой не-старик.

И человек с рябым лицом ушёл.

Лия вздохнула. Она знала, что он умрёт уже сегодня ночью: гнилостный дух смерти тянулся за ним, как шлейф разлитых чернил.

Не за мной, и ладно.

Не-старик подошёл к тому, что Лия посчитала кучей мусора, и заглянул под старую простыню, покрытую бурыми пятнами.

— Готова? — спросил он.

Изменит ли что-то мой ответ, не-старик с сапфировыми глазами? Ты сам никогда не будешь готов к тому, через что прошла я, к чему эти вопросы?

— Готова, — откликнулась Лия.

Под простыней оказалось тело: скрюченное, окровавленное, обезображенное, но, как ни странно, украшенное дорогими драгоценностями из чистого золота. Не-старик крякнул, проведя пальцем по увесистому браслету, и в упор посмотрел на Лию.

— Вот этого господина надо привести в порядок. Помыть, зашить все раны, обтереть отваром юньбая, чтобы пятна скрыть. Родственнички испугаться не должны, понимаешь? — Он поморщился, прикрыв нос ладонью. — А золотишко аккуратно снимаешь, складываешь в мешочек и отдаёшь мне. Но работать надо быстро: скоро уже первые страждущие в дверь ломиться будут, да и Рябой через час вернётся, чтобы тело забрать и вернуть его на место, где... Ну, это неважно.

Не вернётся, не-старик с сапфировыми глазами, крадущий трупы и их драгоценности. Твой Рябой уже задыхается, болезнь разрывает его изнутри, а травы давно устали за него бороться. Прямо сейчас он плюет кровью на стену винного дома и сгибается пополам, чтобы хоть как-то усмирить боль. Но об этом ты узнаешь не сразу: сначала долго будешь исходить злобой, что Рябой не вернулся, а потом пойдёшь его искать, оставив меня разбираться с хворыми, и найдёшь мертвеца, на Рябого даже не похожего, потому что смерть любит менять лица.

— Ну так как? — поторопил её не-старик. — Не испугалась? Всё поняла?

Улыбнувшись, Лия кивнула.

И приступила к работе.

***

Она давала не-старику и его насквозь чёрной душе не больше пяти лет, но ошиблась: он умер спустя восемь сменивших друг друга сезонов — и даже не от той же самой хвори, что пожрала давно почившего Рябого изнутри, а от мощи человеческих кулаков. Неизвестно, избили ли его недовольные родственники умерших, прознавшие о гадких деяниях травника, прохожие бандиты или кто-то ещё, однако били его так сильно и жестоко, что ни одного живого места на теле не осталось.

Дух не-старика быстро устал бороться, и он, пролежав пару дней в мучительных судорогах и сотрясая стены дома истошными криками, вскоре скончался. Умения Лии, которыми он так восхищался все эти годы, не помогли: но не потому, что она прикладывала недостаточно усилий к лечению приютившего её человека, а потому, что она попросту не хотела его лечить.

Оставшись одна, она перестала превращать изуродованные трупы в умиротворённых покойников и осталась той, кем её знали в городе Сунво, — безымянной лекаркой,наследницей не-старика, проводящей дни у самодельного алтаря в компании цветов лаванды и плошек с миндалём. Поначалу люди относились к ней с настороженностью, да и она, памятуя о прежних ошибках, не спешила снова заниматься лечением. Но время всё шло и шло, а местные жители, прознав, что её отвары помогают лучше, чем отвары не-старика, день и ночь осаждали их скромное жилище с самыми разными просьбами, — а Лия не могла отказать.

Потому что впервые за сотни лет любое её движение и слово люди встречали не оскорблениями и последующими издевательствами, а благодарностями и скромными, но приятными сердцу подарками.

Беда была в том, что к Лии возвращалась глупая самоотверженность, а вместе с ней — ненасытное человеколюбие и стремление бросить себя на плаху, чтобы спасти кого-то другого, порой даже этого спасения не заслуживающего. Всё это, смешавшись в душе в липкую комковатую массу, и подтолкнуло её выйти на улицу далеко за полночь, когда до уха донеслись несколько протяжных прерывистых стонов, наверняка исходящих из груди раненого человека.

Слух её не обманул: раненый человек действительно существовал. Он лежал на том самом заднем дворе, но добрался до него своими силами, о чём явно говорила широкая полоса крови, тянущаяся от приоткрытой калитки к его ногам. Крепко держа свечу, Лия, несмотря на неожиданно взбунтовавшиеся Жгучие путы, что пропустили по её телу обжигающий жар, осторожно присела рядом.

Это была девушка, облачённая в порванное шёлковое платье, прошитое серебряными нитями. Она вздрогнула, когда Лия принялась убирать с её лба прилипшие к коже чёрные волосы, что-то тихо хныкнула и обмякла. Её лицо было обезображено, а левый глаз отсутствовал — вместо него зияла тёмно-красная пустота.

Лия быстро осмотрела покрытые синяками предплечья, вывихнутые запястья, сломанные рёбра, растерзанный низ живота и не смогла сдержать тяжёлый вздох. Жизнь девушки — если подобное существование всё же можно было назвать жизнью — держалась не то что на волоске, а на тончайшей, практически незаметной паутинке; и спасать её, вытаскивать из пропасти, над которой она повисла, могло бы стать слишком изнурительной и неблагодарной работой.

Но... Она сама добралась до этого места, надеясь на то, что здесь ей помогут. И закрыть на это глаза Лия не могла.

Словно услышав её мысли, девушка неожиданно открыла здоровый глаз, лихорадочно нащупала ладонь Лии и, сжав её, прохрипела:

— Только... не оставляй...

— Не оставлю, — мягко сказала Лия. Белая перчатка трепетала, как от приступа любовной нежности, и её беспокойство по капле передавалось хозяйке. — Не переживай. Но мне придётся перетащить тебя в дом...

Девушка опустила веки: наверное, это был единственный способ, которым она могла выразить своё согласие. Она очевидно испытывала сильную боль, пока Лия тащила её в комнату на ненадёжных, хрупких, как детские кости, носилках, но мужественно терпела, так и не издав ни звука.

Когда они наконец добрались до помещения, где не-старик раньше оставлял пациентов, нуждающихся в каждодневном уходе, девушка вновь распахнула глаз и мелко задрожала, пытаясь ухватить разбитыми губами немного воздуха. Лия покачала головой и ловко влила ей в рот жидкую смесь юцина и лунного тюльпана.

— Терпи, — произнесла она, взявшись за нехитрые инструменты. — Больно всё равно будет. Но я постараюсь сделать всё возможное, чтобы облегчить твою участь.

И она старалась. Старалась до самого рассвета, пока от запаха крови не закружилась голова, а в дверь не начали барабанить ранние покупатели трав. Старалась так отчаянно и беззаветно, что пальцы вскоре стали казаться свинцовыми, а по́том можно было умыться.

Старалась искренне, отдавая всю себя, но — ничего не помогало.

Девушка задыхалась, вздрагивала и извивалась от каждого прикосновения, бредила, рассказывая о своей рыжеволосой возлюбленной и потайной пещере около моря, в которой они проводили полные любви дни, пыталась подняться и схватить Лию за руки, пока её изнурённое кровопотерей тело прошивала лихорадка.

Паутинка жизни почти порвалась, и та, что называла себя лекаркой, не знала, как можно было этого избежать.

Нет. Я знаю. И ты знаешь. Способ есть. Но ты не хочешь его использовать. Не хочешь привязывать эту бедняжку к себе. Но ты должна. Знаешь почему? Потому что без неё тебе не прожить. Потому что ты существуешь, пока существует она. И я — тоже. А так как я — это ты, я приказываю тебе воспользоваться этим знанием, пока не поздно. Пока ты ещё можешь всё исправить.

— Я не могу, — сдавленно сказала Лия, с тревогой глядя на девушку, которая с каждой секундой на шаг приближалась к смерти. — Я не могу это сделать. Последний раз... Тогда всё получилось не так, как я хотела... Из-за этого всё и началось...

Сможешь. Сможешь. СМОЖЕШЬ.

Должна. Должна. ДОЛЖНА.

К счастью, в запасах не-старика нашлись иглы сумеречной ягоды — причём в достаточном количестве, что давало повод вновь задуматься о таинственном чуде: оно периодически догоняло Лию и делало так, что ей везло. Впрочем, задумываться об этом времени не было, и она, сосредоточившись на иглах, принялась быстро соединять их друг с другом.

Иглы были крупные, полые внутри: и они часто служили травникам в приготовлении снадобий и лекарям — в более сложных манипуляциях. Пальцы дрожали, иглы шаловливо выскальзывали из них, падая на пол, и закатывались куда-то под стол, но Лия упорно продолжала делать из них длинные, чуть гнущиеся трубки.

За всю свою жизнь она делала это единожды, но — руки всё хорошо помнили и делали, хотя страх бесцеремонно оттаскивал её подальше от игл, этого дома и страданий незнакомой девушки, которая сейчас целиком и полностью зависела от неё, от Лии, хотя та не желала нести ответственность за чужое существование — опять.

Один острый конец трубки из иголок легко вошёл в вену, как в подтаявшее масло, и закрепился там, несмотря на то что Жгучие путы принялись содрогаться, проталкивать зубцы в глубину, полыхать огнём. Второй конец скрылся в тёмном синяке на сгибе локтя девушки: она передёрнулась, застонала, но послушно выдохнула, когда Лия положила ладонь ей на живот и шепнула нежное «не бойся».

Слова ушедшего в небытие заклинания сами по себе срывались с её с губ, дождевыми каплями грузно падали вниз, звенели, как комариная песня, трещали, как лесной пожар, и клокотали, как угрожающие демонические вопли. Кровь — кровь Лии Син, наследницы Фалиана, гнилой принцессы —

Яны, властительницы Беззрячья, королевы демонов —

перетекала в тело несчастной девушки, навеки связывая их долговечностью древней магии, безмолвным обещанием, что было крепче всех человеческих чувств вместе взятых, что делало их единым целым, неразделимым существом.

Так нельзя. Лия это точно знала. После её первой попытки провести этот ритуал на свет явилось жуткое нечто: оно и послужило причиной всех бед, началом долгого, до сих пор не наступившего конца принцессы Фалиана. И пережить что-то подобное заново она бы уже не смогла.

Но и не помочь девушке — тоже.

Чем больше крови уходило, тем шире раскрывался единственный глаз: раскосый, подёрнутый серой плёнкой боли, тёмно-красный, как...

«Гранатовое зерно», — устало подумала Лия. И отвела взгляд в сторону, будучи не в силах смотреть на сверкающие в красноте искры нестерпимой муки,

припорошённые серебряной пылью.

— Ты уйдёшь отсюда со мной?

Лия встрепенулась и недоумённо взглянула на девушку, которая внимательно смотрела на неё в ответ, приподнявшись на локтях. Правая сторона её лица, не закрытая повязкой и кашицей из лекарственных растений, порозовела, слёзы высохли, а губы чуть подрагивали, словно пытаясь растянуться в неуверенной улыбке.

— Приляг лучше. — Вздохнув, Лия бережно вытащила иглы и прикрыла ранки маленькими кусками бинтов. — Тебе нужно отдохнуть.

Девушка перехватила её руки и прижала их к груди, в которой практически неслышно билось сердце. Лия замерла, прислушиваясь к шорохам и стуку, что раздавались во всём старом, дышащем на ладан доме, но так и не почувствовала ни одного признака приближающейся беды.

Видишь, всё сработало.

Лия скривилась. Внутренний голос, что одновременно принадлежал ей и в то же время другой женщине, победно хохотнул.

— Медлить нельзя! — Девушка кашлянула, стёрла с подбородка потёки крови. — Я... Я сделала кое-что... Убила...

— Не напрягайся, — быстро сказала Лия. — Тебе ещё нужно привыкнуть к тому... что с тобой произошло. Если хочешь, лучше поспи...

— Я не хочу! — в отчаянии выкрикнула девушка, но, тотчас же захрипев, послушно опустила голову обратно на продавленную подушку и с горечью прошептала: — Не хочу. Не могу. Я убила... убила какого-то знатного человека... Он сделал всё это со мной, а я... Я не знала, что горло так легко порезать! Правда, не знала!

Лию затопила жалость. Она погладила девушку по щеке и утешающе проговорила:

— Не переживай. Что случилось, то случилось. Он мёртв, а ты жива, и ты должна отдохнуть, чтобы прийти в себя и начать новую...

— Они придут за мной. Его охранители и другие люди, которые верили, что он — великий и добросовестный, — мрачно перебила её девушка. — Придут сюда. Они же знают, что я была с ним в ту ночь. Они обязательно найдут меня здесь... Город маленький, они найдут, найдут... Надо бежать!

— Если сюда кто-то придёт, внутрь я им зайти не дам, — пообещала Лия, зная, что врёт: стоять перед разъярённой толпой у неё уж точно бы не получилось.

Слишком много раз не получалось.

Девушка всхлипнула. Подумав немного, Лия поднесла к ней остатки отвара из юцина и лунного тюльпана.

— Выпей, — твёрдо сказала она. — И ни о чём не беспокойся.

Зной болезни и действие цветочного снадобья охватили девушку полностью, и она, пробормотав ещё несколько жалобных слов, провалилась в беспокойный сон.

— Они точно придут, — пробормотала Лия, проведя рукой по блестящим чёрным волосам. — И уже скоро.

Она оказалась права.

Охранители убитого знатного господина появились у дома не-старика уже на следующее утро. И по их лицам было понятно, что они никому не дадут убежать.