Глава 1
Глава 1
В конце позапрошлого, то есть девятнадцатого, века на ры-
ночной площади города Балтиза стоял мальчик. На голове
у него была армейская зимняя шапка, а в руке монетка. Звали
мальчика Питер Огюст Дюшен. Монета - как и шапка - принад-
лежала не ему, а его опекуну, старому вояке по имени Вильно
Луц, который послал мальчика за рыбой и хлебом.
В тот день на рыночной площади среди обычных, ничем не
примечательных лотков, где торговали рыбой, тканями, бул-
ками и серебряными украшениями, откуда ни возьмись, без
фанфар и особого предупреждения появился красный шатёр.
К шатру был приколот лист бумаги, а на нём небрежно, на
скорую руку, кто-то написал:
(Смотри картинку выше)
Слова дразнили и пьянили - у Питера аж дух захватило от
щедрости обещанного...
Он перечитал объявление. Разжал ладонь. Взглянул на мо-
нетку: один флори.
- Нет, нельзя, - остановил он себя. - Нельзя, и всё тут. Вильно
Луц спросит, куда делись деньги. И мне придётся врать, а это
последнее дело. Так и воинскую честь потерять можно.
Питер положил монету в карман. Сдёрнул с головы шапку
и тут же нахлобучил её снова. Отошёл на пару шагов от шатра,
но затем вернулся и застыл как вкопанный, перечитывая слова.
Дерзкие, чудесные слова...
- Мне надо узнать, - сказал он себе и вынул из кармана
флори. - Я хочу знать правду. И я узнаю её во что бы то ни
стало. Только про деньги врать не буду, чтобы сохранить хоть
половину чести.
Питер вошёл в шатёр и отдал монету гадалке.
Даже не взглянув на мальчика, она проговорила:
Один ответ стоит один флори. Ты понял, что получишь
ответ только на один вопрос?
Понял, - произнёс Питер.
Он ступил в тусклое пятно света, проникшее в шатёр через от-
кинутое полотняное окошко, и покорно протянул прорицатель-
нице руку. Она стала пристально её рассматривать, двигая глазами
туда-сюда, словно считывала прямо у него с ладони множество
мелко написанных слов - целую книгу о Питере Огюсте Дюшене.
- Хм, - сказала она наконец и, выпустив руку мальчика,
с прищуром взглянула ему в глаза: - Впрочем, что с тебя взять?
Ты же ещё ребёнок.
Мне десять лет, - возразил Питер. Сняв с головы шапку,
он вытянулся, стараясь казаться как можно выше. - И я учусь
на солдата, буду верным и бесстрашным. Не важно, сколько
мне лет. Вы ведь взяли флори, значит, должны ответить на
мои вопрос.
Каким-каким ты будешь? Верным и бесстрашным? - пере-
спросила гадалка со смешком и сплюнула прямо на земляной
пол. - Ну что ж, раз такое дело, спрашивай, солдатик. Верный
и бесстрашный.
Питера вдруг охватил ужас, даже дыхание перехватило.
А что, если он не выдержит правды, которую хотел выяснить
столько лет? Вдруг она ему на самом деле не нужна?
Говори же, - велела гадалка. - О чём хотел спросить?
Мои родители... - прошептал Питер.
Это твой вопрос? Умерли они, умерли.
У Питера задрожали руки.
- Нет, у меня другой вопрос. Я знаю, что они умерли. А вы
должны мне сказать что-то, чего я не знаю. Про... про...
Гадалка прищурилась:
-Ах, про неё! Про сестру? Такой у тебя вопрос? Что ж,
слушай. Она жива.
Сердце Питера уцепилось за последние слова и принялось
повторять их на все лады: «Жива. Жива. Она жива!»
- Нет, погодите! - Питер закрыл глаза. Сосредоточился. -
Если она жива, я должен её найти. И вопрос мой такой: как туда
попасть - туда, где она?
Он ждал, не открывая глаз.
- Слониха, - произнесла гадалка.
- Кто? - Питер опешил. Он даже открыл глаза, решив, что
ослышался.
- Ты должен пойти за слонихой, - объяснила гадалка. - Она
тебя приведёт.
Сердце Питера, встрепенувшееся было от радости, мед-
ленно, уныло опустилось на своё законное место. Он надел
шапку.
Вы надо мной пошутить вздумали, - проворчал он. - Тут
у нас никаких слонов нету.
Верно говоришь. Нету тут сейчас слонов. Это чистая
правда. Но разве ты не замечал, что правда сегодня одна,
а завтра уже другая? - Гадалка вдруг подмигнула Питеру: - По-
годи, сам увидишь.
Питер вышел из шатра. Небо было серое, день мрачный, но
люди вокруг весело болтали и смеялись. Лоточники зычно за зывали покупателей, галдели дети, а посреди рыночной пло-
щади стоял нищий с чёрной собакой и пел песню о сером небе
и мрачном дне.
И ни одного слона или слонихи в поле зрения.
Только упрямое сердце Питера не желало успокаиваться.
Снова и снова выстукивало оно два простых, но несбыточных
слова: «Она жива, она жива, она жива».
Неужели правда?
Нет, этого просто не может быть. Потому что это означает,
что Вильно Луц соврал, а ведь это неблагородное, совсем недо-
стойное дело для солдата и уж тем более для офицера, для ко-
мандира, который всем и во всём пример. Значит, Вильно Луц
соврать не мог. Конечно, не мог.
Или мог?
- Ах, всё обман, обман на этом свете, - пел нищий. - Вокруг
зима и холод ледяной. Никто за ложь не хочет быть в ответе, но
истина изменчива порой...
- Уж не знаю, где тут истина, - раздумывал Питер вслух. -
Но врать я не собираюсь. Я скажу Вильно Луцу, на что потратил
деньги.
Он расправил плечи, натянул на уши шапку и пустился в об-
ратный путь - в доходный дом, где располагались меблиро-
ванные комнаты «Полонез».
День тем временем угас, наступили сумерки, и постепенно
землю окутал мрак. Питер шёл и думал: «Гадалка врёт. Нет,
это Вильно Луц врёт. Нет, это гадалка врёт...» И так всю до-
рогу.
Наконец он добрёл до дома и начал медленно-медленно
подниматься по лестнице. Они с Вильно Луцом ютились на
чердаке, под самой крышей, поэтому ступенек было много,
и Питер, переставляя ноги, повторял: «Он врёт, она врёт, он
врет, она врет».
Старый вояка ждал его в своём кресле у окна, на коленях у
него был развёрнут план военных действий. В комнате едва те-
плилась одна-единственная свечка, и огромная тень Вильно
Луца подрагивала на стене.
Долго ходишь, рядовой Дюшен, - сказал старик. - И вер-
нулся ты, похоже, с пустыми руками.
Сэр... - Питер снял с головы шапку. - Я не купил ни рыбы,
ни хлеба. Я отдал монету прорицательнице.
Вильно Луц помрачнел и насупился. - Прорицательнице?! - переспросил он. - Это гадалке, что
ли? - Старый вояка грозно топнул левой деревянной ногой. -
Извольте объясниться, рядовой Дюшен! Питер молчал.
Бум-бум-бум - стучала по полу деревянная нога Вильно
Луца. - Бум-бум-бум.
Ну! Я жду объяснений! - потребовал Вильно Луц.
Сэр... я просто... просто я... у меня есть сомнения, сэр...
Я знаю, что солдат не вправе сомневаться, но...
Сомнения? Какие такие сомнения? Ты о чём?
Не знаю, сэр... Не могу объяснить. Всю дорогу думал, но...
не знаю...
Что ж, отлично, - сказал Вильно Луц. - У тебя нет объ-
яснений, а у меня есть. Ты потратил деньги, которые тебе не
принадлежали. Причём потратил глупейшим образом. Ты со-
вершил бесчестный поступок. И будешь наказан. Пайку сегодня
не получишь. Сразу отбой, без ужина.
Так точно, сэр, - ответил Питер, но остался стоять, комкая
в руках шапку.
Ещё что-то желаешь сказать?
Нет. Да.
Так да или нет?
Сэр, вы когда-нибудь... говорили неправду? - осмелился
произнести Питер.
-Я?
- Да. Вы... сэр.
Вильно Луц выпрямился, приосанился и принялся оглажи-
вать свою и без того аккуратную бородку - чтоб волоски не торчали, а сходились острым, по-военному решительным кли-
нышком. Наконец он заговорил:
Значит, ты хочешь уличить меня во лжи? Ты! После того,
что ты сегодня сделал?! Потратил чужие деньги! Да как ты
смеешь?
Простите, сэр. Я знаю, что поступил плохо.
Ещё бы ты не знал! Кругом! Шаго-ом марш!
Вильно Луц решительно взял военную карту, развернул её,
придвинулся к свечке и пробормотал:
- Так, так... этих сюда... и тогда... Ну вот!
Позже, когда свечку задули, когда комната погрузилась во
тьму и старый вояка захрапел в своей постели, Питер Огюст
Дюшен лежал на соломенном тюфяке, глядел в потолок и думал:
«Он врёт, она врёт, он врёт, она врёт. Кто-то точно врёт, но кто?
Если врёт она, то Вильно Луц прав, а я - последний балда. По-
верил нелепым сказкам про слониху, которая вдруг появится
откуда ни возьмись и отведёт меня к сестре, а сестра-то давным-
давно умерла. Но если врёт он, то моя сестра жива. - Сердце Пи-
тера снова встрепенулось. - Если врёт он, Адель жива».
- Пускай врёт он, - громко, на всю ночную тёмную комнату,
сказал Питер.
И оттого что такие несолдатские, такие предательские слова
вдруг произнеслись вслух, сердце Питера изумилось, ухнуло
и заколотилось как бешеное.
Неподалёку от меблированных комнат «Полонез» - всего
через несколько рядов крыш, если смотреть на город сверху, - стояло здание оперного театра Блиффендорфа, и как раз в этот час на его сцене выступал фокусник, точнее, маг преклонного
возраста, почти забытый публикой, что было немудрено - ведь
фокусы удавались ему всё хуже и хуже. Впрочем, сегодняшняя
ошибка принесла ему новую, пусть и дурную славу.
По замыслу фокусника после взмаха волшебной палочки
в зале должен был появиться букет лилий. Но вместо лилий там
появился слон.
Слон проломил крышу оперного театра и рухнул прямо
в зал - вместе с черепицей, кусками дранки и скопившейся под
ней пылью. Приземлился он на колени некой Бетин ЛеВон, бла-
городной даме, которой фокусник намеревался подарить букет.
Мадам ЛеВон вмиг получила перелом обеих ног. До седых
волос будет она вспоминать этот роковой момент своей жизни
и описывать его всякому, кто соглашался слушать. «Нет, по-
хоже, вы не понимаете, - будет повторять она вновь и вновь. -
Мои ноги раздавил слон! Он упал с неба, пробил крышу, и я
осталась калекой на всю жизнь!»
Что до фокусника, ему объясниться не дали. Его по требо-
ванию мадам ЛеВон немедленно отправили в тюрьму.
Слона, вернее, слониху - ибо особь оказалась женского
пола - тоже взяли под стражу. И заперли на конюшне.
На левую переднюю ногу животного накрутили цепь, а другой
конец цепи приковали к намертво вкопанному в землю желез-
ному шесту.
Поначалу слониха ощущала только одно: мирокружение.
Стоило ей чуть повернуть голову вправо или влево, мир на-
чинал кружиться и уплывать - всё быстрее, быстрее, быстрее.
Это её очень тревожило, поэтому она решила никуда голову не
поворачивать. Она просто закрыла глаза и долго-долго их не от-
крывала.
Теперь мир являлся ей только в звуках - вокруг царили гул
и рёв, - но слониха старалась не обращать на них внимания. Ей
было важно только одно: чтобы земля не уходила из-под ног.
Спустя несколько часов слонихе показалось, что кружение
мира прекратилось. Она открыла глаза, огляделась... Куда же
она попала?
Слониха поняла только одно: она находится не там, где надо.
Ей здесь совсем не место.