15
Он еще раз перечитал свое письмо, прежде чем нажать «Отправить». Удрученно покачал головой — длинно, Том не будет читать. Принялся стирать лишнюю лирику.
«Том! Прошу тебя, прочитай! Можешь ничего мне не писать, не говорить, даже не смотреть в мою сторону, просто прочитай.
В Женеве Густав прочитал статью, что твоего князя тяжело ранили. Я испугался, выдал себя. Объяснил ребятам, что это наши друзья, которые приехали на наш концерт, поэтому так волнуюсь. А в обед за столом Густав прямо спросил, что тебя связывает с этими людьми. Я хотел развить его предположение и довести до абсурда, чтобы у них больше не возникало подобных вопросов, чтобы они сами отказались от этой мысли.
Кажется, я опять все испортил, ты только-только начал доверять мне, а я... Прости».
Вот так будто бы лучше. Вздохнул. Опять перечитал. Дописал в конце:
«Ты очень нужен мне. Я загибаюсь без тебя».
Еще раз перечитал. Подумал. И стер последнее предложение.
Надо придумать тему, но такую, чтобы Том не отправил письмо в корзину от неизвестно кого до того, как откроет. Билл закусил губу, задумчиво прищурился и быстро набрал:
«Предложение от Gibson Les Paul для Тома Каулитца».
Слово Gibson Тому хорошо знакомо, стало быть, он должен заинтересоваться хотя бы им. Его имя — лишний повод открыть письмо, так как оно именное, то есть опять он должен хотя бы из любопытства посмотреть, что ему написали. Ну а там...
Потом полез в настройки и исправил имя отправителя на Gibson Les Paul. Хорошо, что название новому электронному ящику придумал простое и незамысловатое — info_tk@ yahoo.com — всё, что хочешь под него подделать можно.
Фуф... Еще раз пробежал глазами письмо. Вернул последнее предложение на место. Да, пусть будет. Нажал «Отправить». Всё, теперь ничего нельзя исправить.
Том развалился на диванчике в другом конце гостиной, но Билл прекрасно видел монитор его ноутбука в отражении зеркальной черноты окна. Брат проверял почту и сообщения в дневнике, почти никому не отвечал или писал что-то совсем коротенькое, буквально слово-два.
Густав читал книгу, сидя рядом с Биллом, поджав ногу. Георг с кем-то воевал, нацепив наушники и иногда прерывая тишину и монотонное гудение мотора ругательствами или довольным смехом.
Звоночек о новом сообщении прокатился колокольной вибрацией по организму Билла. Он уткнулся в свой ноут, тщательно делая вид, что не пялится в окно, как ненормальный.
Билл видел, как брови брата удивленно приподнялись. Он тут же свернул все окна и обновил страницу с входящими.
Сердце, бешено колотящееся в груди, замерло и оторвалось, ухнув куда-то в пустоту тела. Он непроизвольно задрожал, проклиная себя за две последние фразы. Не надо было их писать. Вот на хрен он их добавил? Что же он за идиот такой? И про доверять не надо было писать. И вообще не надо было ничего ему писать... Билл триста раз уже пожалел, что не может куда-нибудь исчезнуть, испариться, провалиться. Хотелось, чтобы их автобус в эту секунду попал в аварию и чтобы он обязательно погиб, чтобы ноут брата внезапно воспламенился, чтобы что-нибудь случилось такого, лишь бы он не открыл этого письма от Gibson!!!
Том открыл.
Билл уже не скрываясь следил за ним, ловя малейший жест, движение мышц лица, взмах ресниц, изгиб бровей.
Том прочитал.
Билл уже пятьсот раз умер в страшных муках. Он не заметил, что не дышит. Не заметил, что в глазах стоят слезы, готовые вот-вот пролиться.
Том перечитал. Чуть выпятил губы задумчиво. Нажал «Ответить».
Сердце ожило и застучало так, что ребра, казалось, сейчас сломаются. Больно. Физически больно. Его опять затрясло, словно в лихорадке.
Том что-то набрал. Пару предложений.
Подумал.
Перечитал.
Стер.
Какое-то слово.
Подумал.
Стер.
Открыл смайлики. Поставил желтого колобка откуда-то из середины.
Качнул головой.
Стер.
Опять набрал две строчки текста.
Перечитал.
Курсор к «Отправить».
Нет.
Полез в адресную книгу. Скопировал чей-то адрес.
Вставил в адресную строку.
Опять перечитал и что-то подправил, сократил немного.
Курсор к «Отправить».
Автобус тряхнуло. Свет мигнул. Компьютеры выключились.
Георг взвыл. Разочарованно долбанул кулаками по столешнице.
— Твою мать! Я уже почти всех замочил! — рявкнул он настолько громко, что все вздрогнули. — Почему они погасли? Аккумулятор же должен был сработать!
Густав усмехнулся:
— В смысле? Это обыкновенные резисторы. Если напряжение превысит допустимую или упадет ниже допустимой нормы, то они реагируют и останавливают работу компьютера, иначе будет замыкание и пожар. Это тебе любой инженер скажет.
— То есть? — поднял взгляд Том.
— Слушайте, ну это элементарные вещи! Ток подхватывает специальная хрень, но это в случае его полной отключки. Если скачет напряжение, то вырубается все. Вот сейчас у нас напряжение, допустим, подскочило, и что тут подхватывать? Не хотите же вы тут прослушать курс основ электрических цепей? Такие вещи знать надо, это же элементарная физика!
Билл, бледный, с дрожащими губами, вцепился взглядом в Тома. Тот пожал плечами.
— Значит, не судьба, — произнес тихо, но отчетливо, с долей философствования. Закрыл ноутбук и ушел... Видимо, спать.
Это было что-то вроде разочарования, облегчения и одновременно пули в висок. Разочарования, потому что он не увидел, ЧТО ответил брат. Облегчения, потому что он НЕ УВИДЕЛ, что ответил брат. Пули, потому что он в любом из этих двух случаев не увидел, что ОТВЕТИЛ брат... Внутри образовался какой-то подозрительный вакуум. Билл расслабился, сжался и уткнулся носом в колено. Том дважды перечитал его письмо, не закрыл, не стер тут же, а прочитал вдумчиво. Том подбирал слова для ответа, подбирал сам ответ, значит... Да ничего это не значит! Он мог послать его сначала культурно. Потом подумать и послать некультурно. Потом просто послать смайлом, решив, что Билл и слов-то не достоин. Потом решить, что просто смайла мало и опять что-то написать такого... едкого... чтобы втоптать в грязь, размазать, раздавить... Билл еще больше сжался до боли в животе, вцепившись в голени ногтями до синяков.
Ночью Том не спал. Ворочался, хлюпал носом и кашлял, почти не переставая. Кашлять он начал еще утром, покашливать. Сейчас же добавились сопли, которые по свежести еще не закупоривали нос непробиваемой пробкой, а текли так, словно кровь в теле неожиданно преобразовалась в слизкую прозрачную жидкость и вытекала из организма сквозь дырку в переносице. Билл слушал его беспокойную возню и понимал, что завтра у них будут большие проблемы на концерте, если этот приступ кашля как-то не снять. Он достал телефон и написал Йосту смс: «Том, похоже, заболел».
Минут через десять автобус остановился. В полнейшей тишине он слышал, как Том давится кашлем, утыкаясь в подушку, боясь разбудить остальных.
— Чего стоим-то? — сонно проворчал Георг, свешивая лохматую голову в проход.
— Заправка, наверное, — зевнул Густав.
— Спите, — цыкнул на них откуда-то появившийся Йост. — Том... Том, не спишь ведь. Пойдем в гостиную.
— Зачем? — нахмурился тот.
— За надом.
— Листинг, как же тебе повезло, — начал причитать Том жалобным голосом. — Господи, Георг, как же тебе повезло... Ты даже не представляешь, какой ты счастливчик...
— Почему? — не понял друг.
Густав хихикнул.
— Полагаю, потому, что у тебя нет младшего брата, который рассылает в ночи смс.
Ребята захохотали.
— Идиоты вонючие, — зло огрызнулся Билл.
— Спите! — прикрикнул на них Дэвид. — У вас с утра четыре интервью.
— Дэйв, а чего так мало? — хрипло спросил Георг. — Надо было сразу десяток замутить. Четыре — это как-то не солидно.
— Листинг! — рявкнул продюсер. — Том, ну что ты там возишься?
— Да иду уже...
Перед носом Билла вдруг возникло рассерженное лицо брата. Он дернулся к стене.
— Сделай милость, не попадайся мне на глаза в ближайшее время, — прошипел он, и снова исчез за шторкой.
Ну что он опять не так сделал? Какое счастье, что это последний концерт в туре. К черту! В Берлин! Надоело всё и все. Ну их на хер!
Утром он обнаружил на кухоньке упаковки таблеток и пузырьки микстур. Том, одетый в шерстяную водолазку, пил горячий чай. Бисеринки пота блестели над верхней губой. Волосы на висках мокрые и прилипли. Температура?
Билл насыпал в керамическую мисочку хлопьев, залил чуть теплым молоком и ушел. Сказал же, чтоб не попадался, значит, не будет попадаться. Будет всё, как он захочет. Надо позвонить агенту и попросить решить все вопросы с понравившейся ему квартирой. Сейчас у них будет две недели отдыха, потом новый тур. Как раз двух недель ему хватит, чтобы обжиться. А Том... А что Том? Сколько можно за ним бегать?
Весь день Том был вялый, тяжело кашлял и кутался в плед. Дэвид разрешил ему не ходить на интервью, просил, как можно больше пить теплого и не забывать про таблетки. На вопрос, что с ним, продюсер ответил: «Бронхит, не страшно, главное, чтобы не переохлаждался». И Билл успокоился — бронхит, действительно, не страшно. От него даже высокой температуры не бывает, только противный мерзкий кашель, когда кажется, что вот-вот и выкашляешь собственные легкие и мозги.
Он видел, как перед концертом Тома чем-то обкололи, залили нос какими-то растворами. Слышал, как врач обещал, что минимум пару часов он продержится, потом в постель и лечиться уже более серьезно. Том кивал и через силу улыбался. Он всегда улыбался, даже когда ему было совсем хреново. Том — очень светлый человечек, наверное, самый светлый из них всех. А Билл... Завтра он возвращается домой, чтобы собрать вещи. Его ждет Берлин. Он уже все решил. Надо только последние часы насладиться им. Осторожно, чтобы не вызвать негатива. Впитать его пусть и грустную, но улыбку. Вдоволь наслушаться простуженного хриплого голоса. Насладиться печалью его глаз... Билл прощался с ним. Старался не разговаривать, просто смотрел, слушал, что-то запоминал. Любовался игрой на гитаре, его мурлыканьем себе под нос, усталым взглядом. Впитывал. Запоминал. Наслаждался. А на сцене он пел для него. Смотрел в глаза и пел, дарил каждое слово своих песен. Прислонялся, прикасался, дотрагивался едва заметно. Улыбался. Он был весь наружу, натянут как струна, словно оголенный нерв, словно провод под напряжением. Он хотел, чтобы концерт не кончался. Он готов был петь хоть всю ночь, хоть сутки, лишь бы концерт не кончался, лишь бы Том ловил его взгляды и улыбался ему. Улыбался так, как улыбался прежде... когда еще они были братьями...
Мягко говоря, в гримерке было холодно. На столе стояло много воды. И судя по запотевшим бутылкам, преимущественно из холодильника. Лежали фрукты, бутерброды, круассаны, чипсы — всё то, чем можно перебить аппетит до полноценного ужина. Мальчишки влетели в помещение и тут же жадно присосались к бутылкам, не обращая внимания ни на вкус, ни на температуру — после концерта пить всегда хотелось так, как будто они не пили несколько дней.
— Чего так холодно-то? — поежился Георг, ловко отправляя пустую тару в корзину для мусора.
— Проветрили, — проворчал Дэвид. — Вы б переоделись, пока не простыли. Все мокрые.
— Угу, — закивали они.
— И да... Вы молодцы. За весь тур этот концерт был, пожалуй, самым лучшим. Билл, ты превзошел сам себя.
— Дома всегда всё лучше получается, — мрачно ответил Билл.
Том достал сигареты и подошел к приоткрытому окну.
— Весь концерт я мечтал о том, как с удовольствием затянусь, — блаженно протянул он, выдыхая дым.
Билл сосредоточенно переодевался. Он вообще как-то сник и был не в духе. Завтра рано утром они будут дома. Он выспится и переедет. Осталось только подписать договор и внести задаток. Устная договоренность достигнута. Надо еще подумать, у кого останавливаться, если придется ночевать в Гамбурге... Можно и в отеле...
— Ты бы от окна отошел, — тихо сказал Билл, не глядя на брата. — Болеешь ведь. И вода холодная, а ты бутылку вылакал не отрываясь...
Том открыл рот, чтобы ответить, но не ответил. От окна отошел.
Интересно, а Том будет его провожать? Остановит? Что он будет делать там совсем один? Сколько себя помнил, он никогда не жил один. Что ж, когда-то надо начинать. Да и один он там будет совсем недолго. Через две недели новый тур, так что... Он сумеет. Он сможет. Он выживет. Он смотрел на брата. Еще несколько часов... Он сможет... Один.
Ночью в автобусе он не спал. Сидел в гостиной в темноте и курил одну за одной. Пытался строить планы на ближайшую жизнь. Планы выглядели хреново. Утешало только то, что в Берлине есть друзья, которые не дадут ему скучать. Он уже их предупредил, попросил организовать ему культурную программу по клубам. В планах это проходило под кодовым названием «Клубиться». Второй пункт в планах назывался коротко и ясно — шопинг. Вот, собственно, и все планы. Чтобы в новом доме было не так одиноко, можно будет устраивать всякие пати, приглашать друзей, подружек, развлекаться по полной, напиваться в хлам, трахаться до потери сознания. Зашибись программа...
Светает...
Уже мелькает знакомая местность. Еще буквально час-полтора и они будут дома. Сначала закинут Густава. Потом выйдет Георг. Они с Томом... Так. Стоп. Не так... Квартира Тома почти в центре города. Да, теперь это звучит так — квартира Тома. Надо привыкать. Квартира Тома. То-ма.
Надо выпить кофе.
В квартире Тома он примет душ и ляжет спать. Главное, чтобы брат был не против. Он только выспится, отдохнет немного и переедет. Только немного отдохнет... В последний раз.
Билл шел между полками. Густав похрапывает. Торчит из-за занавески нога Георга. Рука Тома свесилась. Он осторожно поправил ее, отмечая про себя, что она неприятно горячая. Дреды рассыпались по подушке. В груди защемило. Том...
Он обо что-то спотыкнулся. Присмотрелся. На полу валялся плюшевый медведь. Поднял его. Обычный медведь, такой же, как те, на которые он наступает на сцене, рискуя свалиться и разбить голову. Кулончик на цепочке — половинка сердечка. Фанатские сопли — брезгливо поморщился. Интересно, кто приволок в автобус эту пошлость? Они всегда все игрушки и белье оставляли в том зале, где выступали. Их забирали или работники зала, или организаторы, передавали в детские дома. Если бы они увозили игрушки с собой, то завалили бы ими весь Гамбург. А девочки все несут и несут... Хотя иногда они бывают креативными и приносят смешные штучки. Редко, правда. В основном вот таких маленьких пошлых медвежат.
Билл пил кофе и жаловался медведю на свою хреновую жизнь, на Тома, на чертовых педиков и даже на маму с папой, что так подло развелись, когда им с братом было всего шесть лет. Медведь внимательно и молчаливо слушал, иногда что-то возражал голосом Билла, ходил по столу и хватался рыжими лапами за огромную смешную голову. Иногда на медведя что-то находило, и он лез к нему целоваться и обниматься. Билл хихикал, отталкивал проказника и предлагал ему выпить с ним еще немного кофе. Билл даже согласился взять его с собой в Берлин. Медведь не возражал. Билл предложил ему имя — Том. Медведь закивал, а в больших глазах-бусинах мелькнула радость.
— Только ты пока никому не говори, как тебя зовут, — шептал ему на ухо Билл. — Ничего, если я пока буду называть тебя Тедди и спрячу в сумке? Я потом достану. Приедем домой и достану. Просто они все такие гадкие, что могут обидеть моего Тома, а если ты будешь временно Тедди, то не обидят. Ни тебя... ни меня... Мы будем с тобой болтать, ходить в клубы, встречаться с девчонками. Тебе со мной будет весело. Договорились? А потом поедем в Америку. Ты и я. Ну и этих тоже возьмем. Там здорово. Вот увидишь. Тебе понравится.
— Ты чего так рано встал? — зевая, выполз из темноты Густав. — Или не ложился?
Билл пристально уставился на друга — его медведь или не его медведь? Нет, никакого интереса к его Тому не проявлено. Значит, не его. Боже, Георг что ли притащил? Извращенец.
— Хочешь кофе? — улыбнулся Билл.
— Валяй. И есть чего-нибудь соленое? Вот прям хочется мне соленого чего-нибудь, аж скулы сводит.
— Могу посолить тебе кофе.
— Фу.
— Тогда могу посолить хлеб с маслом. Тоже вкусно.
— Уговорил.
Билл приготовил нехитрый завтрак.
— Познакомься, это Тедди, — подковылял к чашке Густава медведь. — Привет, меня зовут Тедди.
— А меня Густав, — пожал тот ему лапу. — Ты почему не спал?
— Не спалось.
— Хочешь поговорить об этом?
Медведь затряс головой.
— В другой раз.
— В другой раз может не получиться — будет много народа. Может быть, ты расскажешь мне сейчас, что тебя расстроило и почему ты дергаешься второй день, шугаешься от всех, ни с кем не разговариваешь?
— В другой раз, — отозвался Билл обычным голосом и показал взглядом за плечо.
Через секунду рядом с парнем уселся Георг. Одним глазом посмотрел на мятого Густава, потом на грустного Билла.
— Сделай мне кофе, а, — состроил жалобную рожицу. — У меня второй глаз не просыпается.
Билл вздохнул и заправил кофеварку новой порцией кофе. Принялся резать хлеб, мазать его маслом и посыпать солью.
— Познакомься, это Тедди, — кивнул Густав в сторону игрушки. — Тедди, это Георг.
Билл напрягся, пытаясь понять, его медведь или нет. Нет, Георг тоже не признал в нем свою вещь. Может кто-то из охранников обронил? Том-то уж точно такую гадость в автобус не потащит.
Они смеялись и болтали, передавая игрушку из рук в руки, тискали ее и целовали. Тедди ходил в гости то к одному, то к другому, разговаривал разными голосами и постоянно острил. Он ел хлеб с маслом и пил кофе. Вытирался салфеточкой и делал важный вид. Билл счастливо улыбался, видя, что его плюшевого Тома приняли в компанию, что друзья подхватили его правила игры и с удовольствием с ним дурачатся. От этого становилось на душе еще хуже и тоскливее.
— А еще я боюсь летать на самолетах, — важно расхаживал Тедди туда-сюда по столу. — Мне постоянно кажется, что это корыто рухнет в самый неподходящий момент. А вы возьмете меня с собой в Америку?
— Конечно, — хохотал Георг.
И от радости Тедди кинулся к нему целоваться.
— Кто тебе разрешал брать моего медведя?! — хриплым низким голосом заорал Том с порога.
— Я... — попятился Билл, округляя глаза. — Я... Я не брал... Он на полу валялся... В проходе... Я не брал...
Том в два шага оказался перед братом и вырвал игрушку из его рук.
— Том, ты чего? — попытался остановить его Георг. — Мы не делали ничего плохого.
Он толкнул друга со всей силы. Георг завалился на Густава.
— Не смей даже прикасаться к нему! — кричал он в лицо Биллу. — Ты понял?
Билл кивнул и отвернулся к окну, вцепившись в палец зубами. Теперь у него нет и плюшевого Тома. Теперь у него вообще никого нет.