9
Если бы Билл знал заранее, чем обернется его пьяный треп, он бы накануне вырвал себе язык и съел его еще теплым и трепыхающимся. Новость о курортном романе брата быстро стала достоянием общественности, об этом не кричали разве что из утюга. Но Билл был уверен — это дело времени. Его «подробности» обросли новыми, зачастую фантастическими дополнительными подробностями, и теперь на тусовках и в интервью Тома доставали вопросами о брошенной девушке или о бросившей его девушке. Ее старались отыскать, узнать что-то. Вскоре откуда-то объявился десяток Луиз, утверждающих, что именно они отдыхали с Томми, и именно с ними он поступил бесчеловечно. Они плакались в Интернете, журналисты строчили статьи, рассказывая жадной до зрелищ публике романтические сказки о чудовище в мешковатой одежде. Сначала Том, загнанный в угол, раздраженно прищуривался, громко хохотал и язвительно отшучивался, потом начал отказываться от тусовок и интервью (впрочем, его присутствия в последних и не требовалось — их пиарщик не зря ел свой хлеб), а потом и вовсе стал избегать встреч даже с близкими друзьями. Билл краснел, бледнел и ненавидел себя за идиотизм, потому что, как и следовало ожидать, это не только не способствовало восстановлению отношений, но и отдалило брата от него еще больше. А если быть объективным до конца, то всё летело в тартарары. Он понял это, когда они перестали вместе завтракать. Обычно кто-то из них готовил завтрак для двоих. Сейчас же выйдя утром на кухню и усевшись на любимый стул, Билл остался несколько озадаченным — Том сделал завтрак только себе и унес его в комнату. Пожав плечами, парень налил кофе, нарезал бутербродов и тоже ушел к себе — подумаешь, обиделся он. Но так повторилось на второй день, а потом на третий... И через неделю... А еще Том с ним категорически не общался дома. Обходил, как мебель, как мешающийся стул посреди комнаты. Билл пытался с ним поговорить, объяснить все. Он хотел обсудить распространившуюся сплетню и вместе подумать, как ее пресечь. Хотел поддержать брата, как тот всегда поддерживал его во всех скандалах. Но Том не нуждался в его поддержке. Стоило Биллу открыть рот, и у брата тут же находились дела поважней — он вставал и выходил. Однажды Билл попытался загородить собой проход из спальни, не давая ему сбежать, но более сильный Том вытолкал его взашей, и к вечеру дверь в комнату украсил замок. Билл, когда увидел, даже дар речи потерял. И тоже обиделся. Перестал ходить за ним хвостом и ловить капли его внимания. Они больше не здоровались по утрам, не желали друг другу спокойной ночи, не спрашивали, как дела и что нового, они жили словно абсолютно чужие люди, не замечая присутствия друг друга.
Всё менялось в публичных местах и на работе. Том становился веселым, активным, много шутил. Они спокойно общались по работе, спорили, ругались, вместе на кого-то нападали и защищали друг друга. Они по-прежнему хохмили на интервью, перехватывая мысли друг друга. Только больше не садились рядом. Нет, если Биллу удавалось сесть на диванчик в студии последним, то он выбирал место рядом с братом. Но как только Том это заметил, всё быстро прекратилось: старший близнец в одном углу, младший — в другом. Билл, словно попугай, на всех интервью твердил, как дорог ему брат и что он самый близкий для него человек. Том все переводил в шутку, а Билл видел раздражение во взгляде и чуть кривящиеся губы. Однако стоило им скрыться с глаз любопытствующих или пересечь порог студии, как все переворачивалось с ног на голову — его веселого Тома подменяли на другого, чужого Тома. Первое время Билл отказывался в это верить, теребил его, пытался разговорить, понимая, что не может только что ржущий во всю глотку брат резко стать угрюмым и неразговорчивым. Потом смирился. Сам скисал. Садился на заднее сидение большой черной машины и мрачно утыкался в окно.
Казалось, никого, кроме Билла, сложившаяся ситуация не напрягала. У себя в комнате брат был весел, постоянно с кем-то болтал по телефону и громко смеялся. Билл видел несколько раз, как тот зависает в сети, общаясь с друзьями. Однажды он сам хотел послать ему сообщение, но, увидев результат, долго не мог поверить — Том перекрыл ему доступ в свой дневник, поставил в черный список в мессенджере и электронной почте. Это был удар ниже пояса. Оскорбление. Унижение какое-то. Это был плевок в лицо. Билла от злости затрясло. Он набрал смс и послал на «домашний» телефон. Вернувшееся сообщение заставило его захохотать от обиды — «В доступе отказано». Он нажал «Отправить» еще раз. И снова «В доступе отказано». Нажал вызов. «В доступе отказано». Отказано! ОТКАЗАНО!
Он разбил мобильник о стену.
Вскочил с постели и понесся к нему, чтобы сказать всё, что думает.
Дверь чуть приоткрыта.
Билл влетел в комнату, гневно сверкая глазами, готовый подраться просто потому, что очень хочется пустить кому-то кровь.
Том спокойно повернулся. Взгляд, словно могильная плита, — черный и холодный. Лицо непроницаемое.
— Выйди вон, — ледяным тоном, отчего у Билла задрожало все в груди.
— Ты — урод! — зло выплюнул он и громко хлопнул дверью.
В спину несся беззаботный смех.
Как он и ожидал, через некоторое время окружающие стали задавать «неудобные» вопросы. Билл всех посылал к Тому. Том — к Биллу. И больше близнецы уже не считали нужным притворяться среди своих, не скрываясь, рассаживались в разных концах комнаты, избегали появляться в одной и той же компании вместе. Их замечания были злыми и обидными, взаимные претензии жесткими и неприятными. Том был спокоен, как сытый удав. Билл находился на грани нервного срыва, вспыхивая на любое слово брата, словно порох от искры. Друзья пытались их помирить — бесполезно. Им ставили условия — они их стойко игнорировали. Однажды их отвезли к психологу. Но ни один, ни второй так и не зашли в кабинет.
Билл все свободное время проводил с друзьями или на улице, стараясь как можно реже бывать дома. В студии — минимум общения и только по делу. Интервью — на разных концах дивана. Они вели себя как незнакомые друг с другом люди. Билл стал нервным, дерганным. Сам избегал брата. Тот, наоборот, немного успокоился. Много улыбался, шутил. Но на контакт по-прежнему не шел.
А еще у Тома появилась тайна и новые друзья, с которыми он никого не знакомил категорически. Ему звонили парни, и Билл не узнавал их голосов. Том закрывался у себя и смеялся, подолгу болтая по телефону. Пару раз Биллу даже казалось, что он кокетничает, настолько голос был сладкий и такие слова он произносил. Нет, подслушивать, конечно, нехорошо, но должен же Билл знать, с кем связался брат. И тема разговоров его несколько удивила. Если бы сорока минутами раньше он не поднял трубку и не услышал в ней мужской голос с легким акцентом, он бы решил, что брат разговаривает с девушкой. Но сейчас Билл знал наверняка — Том общался с мужчиной. И что самое ужасное... признавался ему в любви...
Билл сполз по стене с ошалевшим видом. Стали понятны все его мечтательные улыбки, искорки в глазах. Понятно, почему он успокоился и перестал его доставать. Понятна таинственность и конспирация... Но это не помещалось в голове. Как его Том может быть геем? Как он может признаваться в любви мужчине? Том, который всю жизнь встречался с девушками, вдруг ни с того, ни с сего стал геем? А агрессивность? Ведь он обиделся на то, что Билл все разболтал друзьям, и мало того, что выставил его полным кретином, так еще и опозорил на весь мир, да? Или нет? Или он боялся признаться сам себе? Какой же бред приходит в голову! Билл опять прислушался. Выругался, психованно ударив кулаком по полу: брат говорил с мужчиной — все слова в мужском роде, добавим сюда имя Юри... Как же он с ним нежничает! Невыносимо! Просто невыносимо! Голоса такого даже с той дурацкой итальянкой не было, а с этим... этим... пи-до-ра-со-м... Труднее всего было признаться самому себе, что его дражайший Том по какой-то не понятной причине вдруг сменил ориентацию. И не только признаться, но и объяснить по какой причине это произошло. Да так быстро! И месяца не прошло, как они с Мальдив вернулись! И он же нормальным был...
Билл чувствовал опустошенность и растерянность. Пустоту.
Юри...
Надо с ним познакомиться.
И поговорить.
По-мужски.
И яйца ему оторвать!
Ублюдку!
Его Том не может быть геем!
Он же... Он же... Он же еще четыре недели назад... Билл сам видел! Собственными глазами!
Том чрезвычайно довольный выпорхнул из спальни и налетел на сидящего на полу брата, едва не свалившись. Удивленно посмотрел на него, чуть прищурившись, словно пытаясь понять, слышал он что-нибудь или нет.
— Где хочу, там и сижу! — зло огрызнулся Билл, резко поднимаясь.
На мгновение ему показалось, что Том хочет похвастаться. Даже не показалось, он почувствовал это. Брат приоткрыл рот, но вместо радостной тирады всего лишь хмыкнул и проследовал в ванную.
«Натрепался, теперь дрочить пошел? — мысленно зашипел ему вслед. — Гей... Я — брат гея...»
Он слышал, как Том быстро принял душ, потом куда-то позвонил, торопливо собрался и ушел. Излишне торопливо...
Билл нервничал весь вечер. Не расставался с телефоном. Совсем ничего не ел, мотаясь по квартире из угла в угол. Он топтался перед запертой дверью, борясь с искушением вскрыть спальню и узнать, кто такой Юри. Том ушел налегке. Ноутбук остался в комнате. Но, увы и ах, если Том сменил везде пароли, везде отрезал ему доступ к себе, то глупо надеяться, что он не запаролит по-новому ноут. Том может быть кем угодно, только не последним идиотом!
Том не пришел ни ночью, ни утром, ни на следующий день к вечеру. А рано утром второго дня Билл поднял всех на уши, закатив истерику, что его брата похитили какие-то пидорасы и удерживают силой. И самое ужасное, до Тома никто не мог дозвониться.
Через час после тревожного звонка, квартиру наводнили странные люди: приехали менеджеры в полном составе, охрана едва ль не всем подразделением, Густав с Георгом. Приехали «люди в штатском» и не то детективы, не то полиция. Пока всех ждали, народ сидел со скорбными лицами, словно в соседней комнате остывают пятки. Билл затравленно смотрел на гостей и судорожно грыз ноготь. В голове крутились страшные картинки с мерзкими подробностями. Юри... Это все Юри виноват!
— Надо вскрыть его комнату, — слабым голосом сказал Билл. — Он с кем-то через Интернет познакомился, недели две назад. Там ноутбук остался. Думаю, что можно будет как-то вычислить, куда он пошел...
Тоби тяжко вздохнул, и они всей делегацией отправились ломать дверь.
— Замок фиговый, если честно, — после осмотра сообщил Тоби. — Но если вскрывать без инструментов, можно коробку повредить и наличник сломать.
— У меня брат пропал!!! Какая коробка!!! Какой наличник!!! — завопил Билл, вытаращив глаза.
Тоби чуть отошел, примерился ногой к месту удара. Отрепетировал. Замахнулся...
— Эй! Вы что тут делаете? — раздался недовольный голос позади всех. — Охренели что ли совсем?!
Том стоял с небольшим рюкзачком на плече и удивленно рассматривал людей, столпившихся около его комнаты. По масляному взгляду и абсолютно наидовольнейшей физиономии Билл понял, что брат вернулся с блядок.
— Убью, суку! — взвыл он, бросаясь на Тома с кулаками.
Вместо того чтобы помешать младшему близнецу добраться до старшего, все милостиво расступились, повинуясь каким-то внутренним инстинктам. Да и сам Том несколько растерялся от такой бурной реакции. Поэтому Билл беспрепятственно пронеся сквозь толпу и со всей силы двинул Тому по скуле. Это потом, секунду спустя, телохранитель раскидал их в стороны, как взбесившихся котят. Потом и Тома резко дернули за руку и поволокли куда-то. Билл вырывался из крепких рук двух мужчин, лягался и орал матом, требуя немедленно его отпустить и дать возможность прихлопнуть эту мразь. Эта мразь тоже что-то начала орать из гостиной, перекрикивая не менее громкие крики двух продюсеров.
— Успокойся! — тряхнул его Тоби. — Люди кругом.
Билл оскалился и зарычал, но вопить перестал, лишь тяжело дышал и гневно сверкал глазами.
— Где он? — рявкнул на охранника.
— Билл, остынь! — схватил его за руку Густав. — Там Дэвид и Питер.
— Плевать на них! — сдул падающие волосы с лица.
— Билл... — Густав многозначительно посмотрел ему в глаза. И Билл понял — не надо, итак все плохо, будет только хуже.
— Я просто послушаю, что он говорит, — замучено пробормотал парень. — Он же потом мне не скажет...
Друг отошел в сторону, пропуская его.
Билл остановился около гостиной и прислонился к стене. Дэвид орал на Тома за то, что тот выключил телефон и был недоступен несколько дней. Питер не менее громким тоном сообщал, что так делать нельзя, подкрепляя свои слова отборным матом. Точнее фраза, про то, что так делать нельзя, была единственной приличной из всего того, что он говорил. И в один голос они вопили, что ради его идиотской сучности тут собралась такая толпа народа и хорошо, что еще никто не успел подключить важных и очень занятых людей. Том их не особо слушал, не оправдывался, а лишь огрызался, что у него в его законные выходные есть личная жизнь, он больше не собирается ее афишировать, хватит с него, надоело, что все лезут в его личную жизнь своими грязными руками. Казалось, эти трое сейчас подерутся.
Билл вернулся на кухню, достал из холодильника водку, налил и выпил залпом. Злость сменилась опустошенностью. Усталость опустилась на плечи. Раньше бы Том никогда так не уехал, не отключил телефон, не пропал. Ведь он знает, что Билл будет волноваться. Знает, что сойдет с ума. Знает, что изведет себя, накрутит, навыдумывает невесть что. Он повернулся в сторону двери и тоскливо посмотрел в проход. Там, за этими стенами, в глубине квартиры ходят какие-то совершенно чужие люди, что-то говорят, что-то думают, что-то делают. Никому из них сейчас нет дела, что где-то там сидит абсолютно потерянный и раздавленный парень, единственное желание которого — взять нож и вскрыть себе вены.
Мимо пролетел Том. Заметив на столе бутылку, нервно схватил ее, плеснул алкоголь в стакан брата и судорожно выпил. Зашипел болезненно, хватаясь за разбитый и кровоточащий уголок губ. Нижняя часть левой щеки потемнела и припухла. Черт, как сильно ударил... И синяк огромный... Не загримируешь... Билл пристально смотрел ему в глаза. Потом брезгливо скривился, словно увидел кучу дерьма, встал и пошел спать. К черту студию, к черту всех, ему нужен полноценный отдых в собственной постели.
Если раньше Билл еще как-то пытался привлечь внимание брата, то после истории с исчезновением, серьезно обиделся и перестал с ним общаться вообще. Дома он избегал любых встреч с ним. В студии, если надо было что-то сказать ему, говорил об этом кому-то из присутствующих друзей, даже если Том стоял рядом: «Георг, твой друг лажает сегодня на каждом аккорде. Густав, скажи этому придурку, что я жду его около машины. Дэвид, передай ему, чтобы не опаздывал».
Том не обращал на обиды младшего брата никакого внимания, вел себя как прежде, с той лишь разницей, что раньше он ходил хмурый, а сейчас светился не хуже стоваттной лампочки.
Друзья не выдерживали. Подходили, просили их помириться, объясняли, что со стороны они выглядят, как обидевшиеся дети, что это глупо, смешно и нелепо. Вот-вот выйдет новый альбом, потом тур, где надо жить бок о бок в постоянном стрессе, поддерживать, помогать. Билл психовал, взрывался и орал, размахивая руками и вытаращивая глаза. Том смеялся и отшучивался. Потом они садились в машину Тома и молча ехали домой. Молча поднимались в лифте в квартиру. Молча расходились по своим комнатам, чтобы завтра так же молча приехать обратно в студию.
А вечерами наступало время Юри. С того дня, как Том впервые не ночевал дома, а приятно провел время в компании новых друзей, Билл все пытался понять, изменилось ли что-нибудь в поведении брата, в его походке, жестах, словах, стал ли он таким, как они — жеманным, приторным, игривым. Вроде бы нет. Лишь глаза блестели мечтательно да на лице светилась улыбка. Его брат был абсолютно счастлив. Счастлив до довольных повизгиваний, когда вдруг выпадали незапланированные выходные, и он вновь исчезал в неизвестном направлении, отключая телефон, оставляя дома ноутбук, чтобы через несколько часов вернуться домой сытым, чрезвычайно довольным, в приятном полу-расслабленном состоянии и благодушном настроении.
Иногда Юри звонил им на домашний, вежливо здоровался и просил позвать Тома. Билла передергивало от этого отвратительно-приятного голоса, он сжимал зубы и скалился, как волк, почуявший врага. Несколько раз он испытывал острое желание обложить мерзкого гея последними словами, потребовать отвалить от его брата, оставить в покое, иначе он лично его изуродует. И всякий раз Билл заставлял себя открыть рот и позвать Тома к телефону. Он больше не имеет права лезть в его личную жизнь. Он уже разрушил их отношения с Луизой, хотя знал, что Том влюблен, сдувает с девушки пылинки и заглядывает в рот. Он сделал брату больно на отдыхе, над ним всласть поиздевался весь мир потом, они поссорились из-за этого... Правда, иногда Биллу казалось, что Том так поступает специально: мстит за Луизу, нарочно связавшись с человеком, которого Билл не воспримет никогда. Порой он думал, что если пересилить себя и подружиться с этим Юри, то получится доказать брату, что ему по-прежнему можно доверять. Но Том охранял любую информацию о Юри, словно от этого зависела его жизнь. Билл выпытывал у всех, что брат говорит в приватных беседах, о чем рассказывает, что за друзья у него появились, к кому он повадился ездить каждые выходные, с кем подолгу болтает по телефону? Те лишь разводили руками — всегда болтливый Том ни слова не проронил о себе за последние месяцы, никто ничего не знал о его новых друзьях, а со старыми он перестал общаться еще во времена скандала. И тогда Билл решился поговорить с новым другом брата, поговорить спокойно и доброжелательно, как будто только и делает целыми днями, что треплется с гнусными геями по телефону.
Теперь его голова была занята не страданиями о Томе, а предстоящим разговором с Юри. Билл мысленно строил их беседу, придумывал вопросы, отвечал на них. Пытался выбрать оптимальную линию поведения — такую, чтобы Юри поверил в каждое его слово, ведь Том наверняка сказал, что они не ладят. Он даже репетировал перед зеркалом. Ошибался, плевался, ругался и снова смотрел себе в глаза, растягивал рот в улыбке и спрашивал отражение, где они с Томом познакомились, чем Юри занимается, как его можно найти... (Чтобы запинать ногами.) Надо разговорить его за очень короткий промежуток времени. Разговорить настолько, чтобы получить максимум информации. Но как разговорить человека, если не знаешь о нем ничего, если нет общих точек соприкосновения, общих тем для беседы? Хотя, одна, несомненно, есть — Том. Надо выбрать только самые-самые важные вопросы. Где они познакомились, насколько у них все серьезно... Нет... О чем его спрашивать? Будь воля Билла, он бы с ним не говорил, он бы его бил, бил сильно, ногами, бил и приговаривал: «Пошел к дьяволу от моего брата, грязная шлюха!» Билл столько раз мысленно убивал его, превращал тело в фарш, а лицо в бесформенное месиво. Он никогда не допустит, чтобы его Том якшался с геями, потому что его Том никогда не был геем и быть не может. Но Юри вовсе не обязательно знать о кровавых мыслях Билла. И Билл старался, готовился, продумывал их разговор до самых мельчайших мелочей.
Не прошло и недели, как его мечта осуществилась. Правда, один раз Билл умышленно пропустил звонок — просто не смог заставить себя подойти к телефону, стоял и смотрел, как аппарат надрывается, а Том сидит у себя и слушает музыку в наушниках, не подозревая, что по нему истосковался любовник. У Билла так дрожали колени и вспотели руки, так сводило челюсть и разбегались мысли, что сил хватило только на то, чтобы вернуться в спальню и сделать телевизор погромче. Он и представить себе не мог, что может настолько сильно бояться.
Потом Том сам пару раз перехватывал нужный звонок. И страх постепенно сменился раздражением от ожидания. Он решил, что больше откладывать нельзя. Пора действовать, тем более что последние репетиции закончены, актер готов к выходу на публику, осталось дождаться зрителя.
— Добрый вечер, прошу прощения за поздний звонок, могу ли я поговорить с Томом? — как обычно приторно-вежливо выдал Юри.
И вновь тело дрожит, а во рту неприлично много слюны. Мысли вдруг развалились на слова, слова рассыпались на буковки, а буквы превратились в пыль, которую сдул с поверхности мозга ветер страха. Захотелось сбежать, спрятаться, раствориться. Орать в ухо, что он — подонок, который не имеет права даже произносить имя Том своим мерзким грязным ртом. Билл судорожно попытался как-то реанимировать свою роль, но стало только хуже. Он посмотрел на себя в зеркало, представил, что дает интервью ленивому и тупому, обязательно жирному и потному журналисту, широко улыбнулся и в тон собеседнику прощебетал:
— Здравствуйте. Конечно. Только немного позже. Том вот-вот выйдет из ванной. Если хотите, можете подождать на трубке.
Видимо Юри был не готов к подобному ответу. Билл всегда стойко игнорировал его персону, даже не здоровался, клал трубку около аппарата и громко звал брата.
— Если вас не затруднит, — отозвался он после паузы.
— Ну что вы? — (испуганно, как ему казалось) тарахтел Билл своему отражению, кокетливо строя глазки и изящно оттопыривая пальчики с черным маникюром, представляя себя одним из них — жеманным и слащавым, ну настаяяящим мущииинай. — Я даже могу скрасить ваше ожидание. Мне приятно, что мой брат проводит время в обществе такого культурного молодого человека. Это сейчас такая редкость. Он много о вас рассказывал. И я горю огромным желанием с вами познакомиться. Почему бы вам не зайти к нам на чашку чая?
— Не думаю, что это удобно, — растерянно пробормотал юноша.
— Как же неудобно? Очень даже удобно! После такого длительного заочного общения, обязательно надо познакомиться лично. Если вас что-то смущает, то мы можем посидеть в кафе, поболтать... У нас с Томом никогда не было секретов друг от друга. Мои друзья всегда были и его друзьями, а его друзей я всегда считал своими друзьями. Если вы так нравитесь брату, у вас настолько близкие отношения, то нам тем более надо познакомиться и подружиться. Вместе общаться, встречаться... Чем вы занимаетесь?
— Танцами.
— Отлично! — радостно воскликнул Билл, брезгливо сморщившись. Теперь никаких сомнений нет — точно пидорас. — Танцы — это так прекрасно! Я всю жизнь мечтал овладеть этой сложной наукой, но у меня, похоже, совершенно нет таланта. Вы танцуете профессионально? Где? Какое именно у вас направление?
Том чуть кашлянул за спиной, и Билл вздрогнул, словно его поймали на месте преступления, побледнел почему-то и криво улыбнулся.
— Вот и брат подошел. Ну, мы договорились? Буду ждать вас. До свидания. — Протянул трубку Тому. — Он хороший парень, вежливый. Мне было приятно с ним общаться. — И быстро ушел, чувствуя, как подкашиваются от волнения ноги.
Билл рухнул на кровать и сделал звук телевизора на максимум, лишь бы не слышать смеха брата — они, может быть, сейчас смеются над ним, над его неуклюжей попыткой узнать хоть что-то, над этим притворством, дрожащим голосом и непрекращающимся словарным поносом. Говорить должен был Юри, Билл должен был только спрашивать. Почему тогда говорил Билл, а Юри молчал? Почему не задал ни одного нужного вопроса? Ничего не узнал? Почему? Он схватился за голову. Хотелось стать черепахой и спрятать дурную голову в панцирь. Хотелось вырвать язык, потому что слишком много болтает. Надо было записать вопросы на бумажку, тогда бы он не растерялся и узнал бы всё, что хотел. Ладно, по крайней мере Том знает, что он ничего не имеет против Юри. Может быть, спросить завтра в машине о парне? Ведь не расскажет... Брат теперь никому ничего не рассказывает, а ведь совсем недавно спрашивал у него совета, как лишить девушку девственности, делился всеми тайнами...
— Знаешь, я вчера, пока ты мылся, немного поболтал с твоим другом, — как можно спокойнее и доброжелательнее произнес Билл утром следующего дня, наблюдая, как Том готовит себе завтрак. Одно время Билл еще пытался готовить для двоих, но Том не притрагивался ни к чему, что делал брат, причиняя тем самым неприятную внутреннюю боль. — Он классный. Общительный такой. Танцами занимается. Наверное, красивый, да? — Не дождавшись ответа, продолжил: — Я пригласил его к нам в гости. Думаю, это хорошая идея. Мы бы с ним познакомились, поболтали... Мне кажется, мы прекрасно бы провели время. А можно куда-нибудь с ним сходить. Ты ведь давно никуда не ходил. Можно взять твоего друга и пойти в бар, выпить там по коктейлю, покурить...
— Не уверен, что ему это интересно, — бросил через плечо Том.
— Он был не против, — ухватился Билл. — Обещаю, что не обижу его ничем.
Том усмехнулся, поставил на поднос кофе и тарелки с яичницей и бутербродами и пошел к себе.
Билл секунду смотрел ему в спину, затем отправился следом.
— Я серьезно, — подпер косяк плечом. — Хватит скрытничать. Я всё понял и сделал выводы. Я уважаю твой выбор... И никогда не осужу тебя... — и всё... слов нет... Лишь виновато глаза в пол.
Том шумно выдохнул и мягко попросил:
— Сквозняк по ногам. Закрой, пожалуйста, дверь.
Билл сделал шаг в комнату, но натолкнулся на моментально почерневший взгляд брата. Отступил обратно. Потоптался на пороге, словно собираясь уходить, но не решаясь, а потом с болью произнес негромко:
— Моя вина в том, что я рассказал о тебе друзьям. Я сделал это не нарочно, по пьяни, потому что был обижен на тебя за грубость в аэропорту. Ты же издеваешься надо мной специально уже три месяца. Каждый день. Каждый час. И спорный вопрос, кто из нас поступил хуже.
— Не заплачу, не грузи. Дверь закрой. Дует.
Билл чувствовал себя собакой, которую избили за виляние хвостом и заглядывание в глаза.
Он смог улыбнуться в ответ и гордо удалиться, оставив дверь открытой.
Его гордости хватило ровно до того момента, пока он не пересек порог своей спальни. Чего Том добивается? Чтобы он наложил на себя руки? Ушел из группы? Уехал из страны? Билл лег на кровать и понял, что не будет сегодня петь. Не хочет. Не может. Он ведь... Он ведь действительно искренне хочет помириться, готов признать все свои ошибки, существующие и вымышленные. А Том... За что он с ним так?
Прошло несколько дней, Том снова свалил к своему Юри сразу же после репетиций, закинув брата домой. Хотя Биллу показалось, что на самом деле Том не хотел бросать машину около студии, а так бы и не отвез, оставив там, и добирайся, как хочешь. Билл находился в очень странном состоянии, в каком не бывал уже давно. В голове крутились какие-то строчки, складывались рифмы, рисовались образы. Пока не четкие, не ясные, лишь обрывки и наброски... И это рождающееся не было отражением его нынешнего состояния черной пустоты, не было одиночеством, не было печалью. Оно почему-то было таким светлым и нежным, наполненным красками, любовью. Не радостным, но очень теплым.
Тишина очень способствовала написанию песни. В голове звучала музыка — тягучая, плавная, лиричная. Иногда она сбивалась на что-то агрессивное, словно в противовес стихам, — ритм стучал загнанным сердцем. Билл писал все, что приходило на ум, не обращая внимания ни на размер, ни на смысл — записывал все-все, что вспыхивало в сознании. Потом долго отделял нужное от ненужного, пустого, лишнего. Менял куплеты местами, читал получившийся стих вслух, напевал его, морщился и опять дорабатывал, переписывал, перекраивал. Он слышал, как вернулся Том — почему-то поздно вечером, а не завтра рано утром, как обычно. Слышал, как брат ужинает, принимает душ. Он радовался его возвращению, потому что песню хотелось опробовать уже сейчас, а не ждать до завтра. Он закончил ее ближе к утру. Удовлетворенно перечитал и окрыленный понесся к брату — пока мелодия в голове надо передать ее Тому, надо, чтобы он подобрал музыку, надо посмотреть, какой получилась песня.
— Том! Том! — легко тряс он его за плечи. — Проснись! Ну, пожалуйста.
Брат сморщился, что-то проворчал, попытался натянуть одеяло повыше.
— Том, ну, пожалуйста! Проснись же! То-ом!
— Ты спятил? — открыл он один глаз. — Сколько времени?
— Не важно! Пожалуйста, послушай! Я песню написал! Послушай! Наиграй мне! — поставил рядом с кроватью гитару. — Послушай. Вот мне кажется, что мелодия должна быть такой, — Билл тихо напел, размахивая рукой. — Послушай.
За плечами оставили вечность
И дождями растратили слезы,
Столь глупа теперь та беспечность,
Без ответов десятки вопросов.
Я молчу, но в груди сердце ноет,
Оно просит: «Не надо, останься!»
Но скажу лишь, что было нас двое,
А теперь в одиночестве майся.
В темноте разрывая оковы,
Я кричу, но никто не услышит,
Постепенно срываясь на шепот,
Тишина одиночеством дышит.
Спрячу крылья в рюкзак за спиною,
Не летать теперь вольною птицей.
Я отвыкну дышать лишь тобою,
Из рассвета свободы б напиться.
В отраженье тебя я увижу,
А ты помнишь, там было нас двое?
Где теперь тот веселый мальчишка,
Что так счастлив был рядом с тобою?
Все же, знаешь, скажу на прощанье,
Что любовь не проходит бесследно,
А теперь в темноте лишь стенанья
И глубокая рана на сердце...
Он замолчал и вопросительно уставился на брата, ожидая похвалы и идей с музыкой. Том никак не реагировал. Билл все еще улыбался, но внутри уже все сжалось.
— Как? — неуверенно спросил он, голос дрогнул.
— Отвратительно. Ничего более отвратительного я от тебя еще не слышал. И не смей больше так хватать мою гитару, ты ее расстраиваешь. Вообще не смей трогать мои вещи.
Он улыбался. Он заставил губы улыбаться. Глаза только блестели больше обычного. А в груди ныло так, словно оттуда вырвали сердце.
Он порвал листок с наспех написанной песней. Подкинул обрывки вверх, осыпая себя бумажными клочками.
И ушел, не сказав ни слова.
Сначала из комнаты брата.
Потом из его жизни.
Автор The Queen of BDSM