глава 8. моя температура ниже +25
Треки к главе:
Температура — Три дня дождя, polnalyubvi
Дыши — Элли на маковом поле
Глеб:
Подхватываю Ли на руки и выношу её из подъезда, куда в это же время подъезжает скорая. Перекладываю на носилки и стою рядом, пока ту завозят в машину скорой. Собираюсь зайти следом, но меня останавливают.
— Молодой человек, а вы кем девушке приходитесь? — спрашивает врач, сидящая на кушетке.
— Парень её. Можно с вами поехать?
Женщина кивает и я залажу внутрь, сажусь на другую сторону. Перевожу взгляд на Лису и мысленно сожалею – досталось ей уж очень сильно. И я даже сейчас не про разбитую голову и окрашенные кровью светлые волосы. И вдруг, неожиданно для себя, подмечаю, что даже несмотря на все ссадины на лице, разбитую губу и синяк около глаза, она красивая. Обещал себе быть сильным, но расклеился как пацан, едва увидел её. Молодец конечно, Глеб.
Лису подключают к многочисленным приборам, ставят капельницу, но в какой-то момент её пульс резко падает, как и температура тела. Перепугавшись, накрываю ладонь Мели своей и не знаю, что мной движет. То ли я пытаюсь поддержать её, то ли переживаю и ищу поддержки сам. Мне на секунду кажется, что она провела большим пальцем по моей ладони, но это невозможно – она сейчас буквально при смерти. По моей щеке стекает жгучая слеза и я затыкаю уши, чтобы не слышать слова врача. Будто маленький ребёнок, который услышал ссору родителей... От этой мысли ещё сильней хочется плакать, но я держусь. Надо быть сильным.
Зажимаю уши насколько сильно, что начинаю слышать противный звук. Но такие слова, как «пульса почти нет», «коматозная гипотермия» и «дефибриллятор где?» пробиваются сквозь шум и отдаются эхом в голове. Становится страшно. Не за себя, за Лису. Почему-то показалось, что она готова дружить и принять меня такого – конченного придурка.
Когда наконец открываю уши, слышу фразу, которая мгновенно меня успокаивает – «Вроде стабилизируется». Облегченно выдыхаю и вновь касаюсь ладони Мели. Шепчу, будто она услышит.
— Молодец, Лисочка, ты смогла. Я же говорил, ты сильная.
Дальнейший путь до больницы проходит относительно спокойно. Лису куда-то увозят, а меня оставляют сидеть в коридоре. Думал, что это быстро, но в итоге задерживаюсь там на четыре, а то и пять часов. Но, наконец, ко мне подходит доктор и снимает медицинскую маску.
— Вы Викторов Глеб?
— Да-да, я. Что там с Лисой?
— Всё плохо. Впала в кому, и пока неизвестно, сколько так продлится. Организм очень слабый, не выдержал такого. Так что, в реанимации лежит.
— Понял, — киваю и пытаюсь сдержать слёзы. А что делать, если она умрёт? — Когда её проведать можно будет?
— Когда состояние станет стабильным. Я Вам наберу, оповещу. Номер напишите.
— Спасибо огромное, — достаю из кармана какой-то листок и огрызок карандаша, дрожащей рукой пишу цифры и отдаю бумажку в руки доктору. — До свидания.
Натягиваю капюшон и направляюсь в сторону базы, где меня всегда ждут друзья и алкоголь. Мог бы пойти домой, но всё там будет напоминать о Лисе.
Трёхдневный запой помог прийти в себя. Уже на следующее утро я, будто новенький, стоял перед зеркалом. Немного помятый, конечно, но ничего. Вчера поздно вечером позвонил врач Мели и сказал, что её можно проведать. Быстро собрался и даже заскочил за букетом гипсофил по дороге. Где-то в инсте она писала, что это её любимые цветы. Пиздец. Никогда в жизни такие мелочи не запоминал. Хоть из комы девушка не вышла, думаю, позже ей будет приятно увидеть букетик. Проснется и поймёт, что не одна.. Да и я хочу просто проведать её.
До городской больницы добираюсь за минут пятнадцать – подвозит совершеннолетний друг, у которого уже есть машина. На входе в отделение натягиваю халат и прохожу внутрь. Нахожу нужную палату и тихо открываю дверь. Юркаю внутрь и ставлю букет на тумбочку в уже приготовленную вазочку. Сажусь на край кровати, где лежит Мелисса. Рассматриваю её с сожалением – непривычно видеть её, побитую, на больничной койке. Раньше я бы и внимание не обратил на мелочи, но сейчас... На лице девушки, помимо ссадин, красуются едва заметные веснушки. Красиво.
Скоро Ли очнётся, я вновь сниму с себя маску и покажу себя столь ранимым, искренним, настоящим, чтобы на следующий день вновь стать чужим и пожалеть об этом тысячу раз.