Глава 13: Город, где никто не знает твоего имени
Они не договаривались заранее.
Просто в один из дней Даня написал:
"Можем поехать куда-нибудь? Куда угодно. Просто не здесь."
Лёша ответил почти сразу:
"На вокзале в 10:40. Возьми наушники и перчатки. Будет холодно, но ты не один."
⸻
Электричка гудела, как будто сама мерзла.
Сквозь мутные окна виднелись поля, заснеженные деревья, редкие дома. Зима ещё цеплялась за ветки, но не была такой страшной — когда она за окном, а не внутри.
Они сидели на двух сиденьях у окна. Рядом. Не вплотную.
Даня закутался в свой шарф почти до носа. Лёша держал в руках термос — с какао, которое сам сварил перед выходом.
— Почему ты выбрал именно этот город? — спросил Даня, когда мимо проехал очередной лес.
— Потому что он тупо нигде. Там нет ТЦ, нет твоих соседей, нет моих знакомых. Только вокзал, поле и маленький парк.
И никто не знает, кто ты.
— Это звучит как сон, — выдохнул Даня.
Лёша протянул ему кружку с какао. Даня взял её — и их пальцы слегка коснулись.
Он не отдёрнулся. И даже улыбнулся.
⸻
Когда они вышли из поезда, снег падал крупными хлопьями.
Воздух был настолько чистый, что Даня впервые за долгое время вдохнул глубоко. До конца. Без стеснения в груди.
Они гуляли по улице, где почти не было людей. Дошли до пустой детской площадки, покрытой льдом.
Сели на качели. Молча. Оба смотрели на небо, как будто искали что-то между облаками.
— Странно, — сказал Даня. — Я думал, что даже если сбегу... боль всё равно будет со мной.
Но сейчас...
Мне просто спокойно.
Лёша посмотрел на него.
И тогда Даня сделал то, чего раньше не мог.
Он сам обнял его.
Медленно, с замиранием сердца — но по своей воле. Лёша не шелохнулся. Только дышал — ровно, спокойно, чтобы Даня не испугался.
— Спасибо, — прошептал Даня. — За то, что был, даже когда я снова начал бояться.
За то, что ты — не как они.
— Я просто хочу, чтобы ты жил.
А не выживал, — ответил Лёша, и в его голосе было то, что греет сильнее любого шарфа.
Они сидели в тишине, пока снег ложился им на плечи.
Никто их не знал. Никто не звал по фамилии. Никто не говорил: «Потерпи, мальчик, жизнь такая».
Они просто были. Живые. Вместе.