Прошла неделя.
Они снова сидели в подъезде. На ступеньках. На улице гудел ветер. Их сумки — как всегда рядом. Почти касаются.
— Ты сегодня молчаливый, — сказал Лёша, склонив голову.
Даня пожал плечами.
— Не знаю. Просто... внутри тихо. Но не плохо.
— Тихо — это нормально. Иногда это даже хорошо.
Молчание. Свет с улицы падал неровно — через стекло с трещиной. Снег отражал бледное свечение.
Лёша опустил взгляд и вдруг протянул ладонь. Не к Дане — а рядом с собой, на ступеньку.
— Я оставлю её здесь. Можешь взять. Можешь не брать.
— Я не буду шевелиться, — добавил он. — Просто... хочу, чтобы ты знал: я рядом.
Даня смотрел на его ладонь долго. Будто это была кнопка тревоги. Или вход в пламя.
Потом — аккуратно, двумя пальцами — дотронулся до неё.
Сначала лёгкий контакт. Почти невидимый. Потом — крепче.
Он переплёл их пальцы. Сам.
Тело дрогнуло — но не от страха.
Скорее от того, что оно помнило страх, но сознательно выбрало — не подчиняться ему.
— Можешь сказать, если хочешь, — прошептал Лёша. — Что ты сейчас чувствуешь.
Даня молчал. Потом сказал:
— Раньше, если кто-то тянул руку, это всегда значило одно.
Удар.
— А сейчас я держу твою — и ничего не происходит. И это... странно.
— Странно, но не плохо.
Лёша сжал его пальцы чуть крепче.
— Потому что теперь это — не про силу. Это про то, что ты сам выбираешь.
Даня кивнул. Его голос был чуть дрожащим, но твёрдым:
— Я боюсь, Лёш. Но я не хочу больше убегать.
— Тогда будем идти рядом. Медленно. Пока ты не сможешь больше бояться.
⸻
В ту ночь Даня не стал пить снотворное. Он не спал всю ночь — слушал тишину, прислушивался к сердцу, ждал паники.
Она не пришла.
Он просто лежал, глядя в потолок.
И впервые за долгое время не чувствовал себя одним.