9. Утешение.
С высоты горы Тяньхэн гавань казалась крошечной, игрушечной. Люмин горько усмехнулась. Игрушечная гавань, наполненная куклами. С высоты богов, наверное, именно так и выглядят люди.
Она резко задрала голову, находя взглядом разрушенный дворец Селестии, белеющий в свете полной Луны. Если даже отсюда гавань кажется незначительной, что уж говорить о Небесном Престоле!.. Девушка покачала головой, и порыв ветра, заигрывая с ней, бросил в лицо отросшие пряди золотистых волос. Пахнуло пылью, гарью и сгнившим деревом - пахнуло Разломом. За прошедшие пару месяцев она пропиталась им, и этот отвратительный запах, казалось, въелся в кожу.
Город внизу был полон огней и движения, в противовес покою и тишине ночного неба, полного звезд. Настоящих ли? Есть ли во всем этом проклятом мире хоть что-то настоящее? Хоть что-то стоящее?..
Люмин, сняв перчатки и бросив их на землю, утомленно потерла глаза. Тугая пружина тревоги и усталости уже давно сдавливала грудь, но сейчас дышать было почти физически больно.
Страдающие от Охоты на Глаза бога, смерть Кадзари, Ру, Громовой птицы, погибшие во время гражданской войны, погибшие из-за Глаз Порчи, погибшие дети в Энканомии, бой с Райдэн и Защитником вечности, погибшие Миллелиты в Разломе, скверна, бой со Змеем руин, пропажа Чжи Цюн... Каждая смерть - это один оборот этой пружины, что впивалась, взгрызалась в сердце.
Произошедшее с хиличурлами и Хальфданом в Глубинах Разлома стало последней каплей. Она прикусила губу, пытаясь сдержать слезы. Сняла интевайт с волос, задумчиво покрутила в руках. Символ дома для кого-то, и связь с братом - для неё. Теперь к воспоминаниям о нем прибавятся и страдания людей, ставших монстрами, и боль Дайнслейфа, и жертва офицера Каэнриах, и его прощание. В этих цветах теперь слишком много печали, слишком много горечи, и все же, все же как бы ей ни хотелось разбить эти хрупкие каменные лепестки, превратить их в пыль, она знала, что их оставил ей брат. Он всегда дарил цветы, где бы они ни были...
Люмин услышала медленные, осторожные шаги. Не слишком громкие, но отчетливые: тот, кто поднимался сюда, хотел, чтобы она узнала о его присутствии. Улыбка, слабая, почти неразличимая, коснулась её сухих губ, став отражением тусклой радости. Только один человек обладает такой внимательностью к мелочам.
- Сяо доложил? - глухо спросила девушка, не оборачиваясь. Ей не хотелось, чтобы он видел её такой: сломленной, разбитой горем и скорбями этого мира, не в силах продолжать борьбу.
- Нет, - Чжун Ли поднялся на гору совсем не запыхавшись. Как всегда спокоен, и лишь пристальным взгляд выдавал его обеспокоенность. - Мне не нужны лишние глаза, чтобы знать, что происходит на моей земле, - он улыбнулся одним уголком губ и поравнялся с ней. - А что, есть о чем докладывать? - поинтересовался, глядя на путешественницу сверху вниз.
Она стояла здесь довольно давно, он знал это наверняка: одинокая, потерянная, чужая обычной жизни гавани. Широкие рукава тонкой синей рубашки, порядком запятнанные, колыхались на ветру, и он понимал, что наверное она уже насквозь промерзла, но совершенно не замечает этого.
Люмин равнодушно пожала плечами.
- Он был здесь некоторое время назад. А потом пришел ты, так что..., - она махнула рукой, мол, делай выводы сам, они на поверхности.
- Нет, мое появление здесь никак не связано с Алатусом, - Чжун Ли покачал головой. Из Ли Юэ действительно было сложно увидеть маленькую женскую фигурку, однако он был неподалеку, поэтому довольно быстро заметил её появление. И, как бы он ни был рад видеть путешественницу, её зажатая, напряженная поза не давала ему покоя.
Она не верила в совпадения. Не с этим мужчиной. Она не думала, что он придет, но где-то в глубине души, оказывается, все же надеялась. И когда в ней так укоренилась эта привычка - опираться на его плечо?..
Полутора месяцев, что они не виделись после того, как он покинул Разлом, а она осталась заканчивать поручения Цисин и Гильдии, должно было хватить, чтобы снова привыкнуть к одиночеству.
А сейчас... Она должна радоваться ему, разве нет?.. Но сил радоваться не было. Словно проклятое подземелье забрало себе их последние крохи.
Проклятое подземелье... Ха! Губы её исказила едкая и скорбная улыбка: какое точное описание.
Чжун Ли молча наблюдал за тем, как морщится в гримасе отвращения и боли красивое лицо, как она обводит взглядом окрестности - и не видит их, слишком погруженная в себя. Он хотел помочь, но понимал, что пока все, что он может сделать - быть рядом. Собственное бессилие раздражало, но прожитые тысячелетия не прошли даром: нет хуже одиночества, чем одиночество перед своей бедой.
Ветер дышал морем. Он ощущался на губах слезами: соленый и горьковатый на вкус. Люмин поежилась, вдруг почувствовав, насколько здесь, на высоте этой одинокой горы, промозгло и холодно.
Большой и теплый жакет лег на плечи, окутав знакомым, почти родным, запахом раскаленных на солнце камней, кардамона и кедра. Узкие ладони мягко огладили спину, даря ласку и одновременно устраивая одежду удобнее.
Лицо её расслабилось, и девушка ощутила, как заныли напряженные до этого мышцы. Прикрыла глаза, тихо выдыхая, и поплотнее запахнула жакет на груди, всё ещё держа в руках цветы. Она пыталась спрятаться, утонуть в его тепле, раствориться в нем, хотя бы на мгновение позабыв о тьме шахт, о криках боли, об ужасах прошлого и настоящего.
Ей хотелось рассказать ему, что хранит в себе Перевернутый город, что там на самом деле происходит. Люмин повернулась к нему и открыла было рот, когда в теплом янтаре увидела сочувствие и сожаление человека, который прекрасно понимал, с чем она столкнулась.
- Ты знал, что хиличурлы страдают от проклятия, - она не спрашивала, утверждала. Её голос звучал сдавленно и как-то гулко, как треснутая фарфоровая ваза, которая разобьется от любого прикосновения.
Чжун Ли медленно вдохнул. Он понимал, что рано или поздно Люмин доберется и до этой тайны, лишь надеялся, что это будет не так скоро. Что она узнала в Разломе? Как много? Желание ответить ей вызвало приступ знакомой боли, огнем сжигающей каждую клеточку тела. Эрозия. Он чувствовал, как горят на коже знаки контракта.
Он не может нарушить его. Не может. Даже ради неё.
Его молчание было пыткой, противостоять которой она была не в силах. Моракс был одним из немногих, кому она могла верить, кому верила. Он не обманывал, нет. Просто молчал, и тишина, что повисла между ними, душила.
- Конечно, знал, - с горькой насмешкой проговорила она, чувствуя, как к кинжалу, воткнутому ей в спину братом, добавляется ещё один. - Ты не мог не знать. Архонт, самое древнее существо... Ты знал! Вы все знали...
Она закрыла лицо руками, а потом убрала выпавшие из беспорядочного пучка локоны, запрокинув голову и до боли кусая губы. Одиночество, тоска, бессилие перед смертью и прошлым затопили её, погрузив в пучины отчаяния и безысходности.
Чем дольше она здесь находится, тем темнее прошлое, что открывается перед ней, тем чернее проклятия, тяжелее грехи мира, казавшегося на первый взгляд столь прекрасным и гостеприимным. А она не прошла и половины пути...
- Сколько ещё тайн меня ждет? Сколько ещё мне узнавать обо всей это грязи, которая существует в истории вашего мира? Сколько?! - Люмин чувствовала себя обманутой, уже в который раз. Чаша её терпения, наполнявшаяся с первого воспоминания о Тевайте, наконец, переполнилась. - Я не хочу в это лезть! Не хочу решать ваши проблемы! Мы не должны были оставаться здесь надолго, так почему... Почему вы каждый раз втягиваете меня в свою борьбу? Почему?!
Она бросала эти вопросы в лицо демоническому богу, который не мог ей ответить. Боль и скорбь, искажающие черты её лица, ранили его сердце больше, чем она могла представить. Бессилие претило и вызывало лишь гнев, но даже это ненавидимое им ощущение пересилило сожаление.
Он может помочь ей лишь самую малость, он может дать ей лишь утешение.
- Я хотел бы ответить, - с трудом проговорил Чжун Ли, сосредотачиваясь на её лице напротив: так легче игнорировать боль, причиняемую эрозией, пусть она и будет заменена на сожаления и горечь, - но я не могу. Я не могу рассказать тебе ничего, хотя и знаю. Мне жаль, - он сжал зубы и на мгновение прикрыл глаза, переживая острый приступ. - Прости меня, Люмин, - шепот его был полон вины и раскаяния.
Она взяла его лицо в руки. Всмотрелась в янтарные глаза, с отчаянной надеждой, с последней каплей веры, но видела там лишь молчаливую стойкость перед лицом боли - физической, причиняемой эрозией, и душевной, ощущаемой предательством близкого человека.
- Это контракт, да? - тихо проговорила девушка, догадываясь об ответе.
Плечи её бессильно опустились, когда он медленно кивнул.
Снова одна. Одна против целого мира. Архонтов. Небесного Порядка. Даже против собственного брата - одна.
- Я устала, - Люмин отвернулась к морю, пытаясь в его чешуйчатом ночном блеске найти хоть каплю сил, чтобы не рухнуть на холодный камень. - Я так устала от этого, Моракс. Я устала бороться, устала спасать, устала решать проблемы этого мира. Вашего мира! - она закрыла лицо руками, пытаясь как-то остановить накатываемые волнами злость, печаль, скорбь, сожаления. - Я пытаюсь спасти всех, я пытаюсь! Но все идет прахом! Сколько ещё раз мне быть свидетелем чужих смертей? Сколько - быть их причиной?! - она резко повернулась к мужчине, словно он знает и об этом.
В её больших глазах стояли слезы. Слезы, которых она не позволяла себе уже давно.
- Они страдают, Моракс! Страдают! - губы её затряслись, но она продолжила. - Они приходят умирать в Разлом, в тщетной надежде найти умиротворение хотя бы в последние мгновения жизни! А я, я... - Люмин посмотрела на свои руки с ужасом, словно видя кровь, которой должна была пропитаться её кожа после стольких несправедливых смертей, что она принесла. - Они были когда-то людьми. Были... Они страдают. Страдают и рыцари, ты же и о них знаешь, да? - Чжун Ли сделал шаг ей навстречу, но она отшатнулась. - Они все ещё исполняют свой долг. Проклятые, мучимые эрозией, они не отступают, - их муки отзывались в её сердце, напоминая о доме. Что если... Что если...
Она закрыла глаза руками, пытаясь не думать об участи тех, кто остался в прошлом, как в детстве надеясь спрятаться от суровой реальности за этим жестом.
Судорожный всхлип сорвался с её губ.
Его жилистые руки мягко привлекли её к себе, отгораживая от мира, даря тепло и защиту. Она вцепилась в шелк его жилета - и разрыдалась, не в силах больше бороться и защищать.
- Я не могу больше, не могу! Почему я? Я не хочу больше участвовать в гражданских войнах, не хочу видеть страдающих от Охоты людей, не хочу видеть бессмысленные смерти! Я так устала, Моракс! Устала! Архонты, Фатуи, Бездна! - последнее слово резануло по ещё не зажившей ране, вызвав новый приступ боли. - Он был готов их убить. Пытаясь спасти от проклятья, причинял лишь большую боль в тщетном и бессмысленном мучении! Я не хочу идти против него! Он мой брат! Брат! Но я не могу просто смотреть на это! Не могу! - крики страдающих хиличурлов до сих пор стояли у неё в ушах, и она сжалась от этой пытки. - Так не должно быть, не должно! Я не хочу! Я не хочу нести смерть!
Моракс молча гладил её по спине. Он прекрасно знал, что точит её изо дня в день, понимал, как никто другой. Страдания, терзания выбора из сотни оттенков серого, предательство брата, его молчание и равнодушие, хитросплетения интриг, тянущиеся тысячелетиями, в которые её втянули, в том числе и он сам, не могли не оставить ран. И ему было больно. Больно видеть её слезы, чувствовать, как вздрагивает хрупкое тело от всхлипов, понимать, сколь тяжелая ноша лежит на узких плечах, которую не с кем разделить.
Он осторожно касался губами макушки, баюкая девушку в кольце рук. Постепенно рыдания стихли, и тело, исстрадавшись, обмякло.
Люмин всхлипнула, чувствуя себя опустевшей и отупевшей после истерики. Вдохнула полной грудью запах кедра и кардамона. Его объятия казались ей чем-то единственным реальным в этом мире, хотя, возможно, так и было. Сильное сердце гулко стучало, и его размеренный звук успокаивал. Чжун Ли был незыблемым, несокрушимым и надежным, и сейчас, в миг слабости, она была благодарна ему.
Он не оставил её.
- Люмин, - нежность в его голосе удивила, и девушка подняла припухшие от слез глаза. Чжун Ли ласковым взглядом очертил заплаканное лицо, и она почти чувствовала на коже тепло янтаря.
- Прости, я...
Он снял оправдания, готовые сорваться с языка, мягким прикосновением губ. Утешающим, ласковым, целительным. Он целовал её легко и нежно, и Люмин отдалась эти ощущениям, отвечая ему почти отчаянно.
Она истосковалась по ласке, по человеческому теплу. Истосковалась по кому-то, с кем можно разделить печали. Она истосковалась по нему. По едва заметной улыбке, иронии в глубоком бархатном голосе, силе и уму.
С тихим вздохом разорвав поцелуй, снова спрятала лицо на его груди - в самом спокойном и надежном месте во всех мирах.