Глава 20. Сделка
Сменяющие друг друга Короли Призраков обладали собственными навыками и темпераментом, но одно было удивительно одинаковым — все они были людьми сцены. О, нет. Призраками сцены.
Когда бы он ни явили себя в мире смертных, всегда должна была быть устроена грандиозная сцена, по сравнению с которой меркнут небо и земля, а затем не спеша появляются они, заставляя живых трепетать от страха, как если бы волк оскалил свои острые зубы перед ягненком.
Сцена появления Хэ Сыму с сотнями слетающихся воронов и призрачным пламенем, сжигающим людей, уже была достаточно жуткой и зловещей, чтобы вогнать людей в ступор.
Однако у этого ягненка перед ней явно были какие-то проблемы, он не только не боялся, но и был немного взволнован. Не только взволнован, но и так храбр, чтобы солгать ей прямо в лицо:
— О чем говорит Ваше Высочество Королева Призраков? Я Дуань Сюй! Фамилия — Дуань, имя — Сюй, второе имя — Шуньси. Имя, данное моим дедом, второе имя, данное моим отцом — они настоящие.
Хэ Сыму мягко улыбнулась, схватила его за ворот одной рукой и подтянула к себе, сказав доброжелательным и ласковым тоном:
— Ты лжешь призраку.
Действительно посмел солгать призраку.
Дуань Сюй позволил Хэ Сыму схватить его, он совершенно не сопротивлялся, моргнув и спокойно сказав:
— Не стоит задерживаться здесь надолго, почему бы Вашему Высочеству Королеве Призраков не дождаться, пока мы вернемся в главный город Шочжоу и обсудим все там?
— Ты что, пытаешься обвести меня вокруг пальца?
— Откуда тебе знать, что это не мольба?
Дуань Сюй великодушно улыбнулся, в его округлых и ярких глазах появился намек на невинность. Хэ Сыму на мгновение прищурилась, разглядывая его, и подумала, что никогда не видела, чтобы кто-то умолял ее вот настолько сильно.
Когда Хань Линцю, вздрогнув, проснулся, он обнаружил, что ведет повозку с зерном обратно по горной тропе. Он долго не мог прийти в себя, глядя то на веревку в руке, то на телегу с зерном рядом с собой, то на солдат впереди и позади себя, и в голове у него был полный бардак.
Только что... Они захватили повозку с зерном, затем обнаружили, что попали в засаду, затем... По непонятной причине хуцийцы, устроившие засаду, внезапно отказались от куска жирного мяса, который вот-вот должен был оказаться у них во рту, и отступили. Затем они забрали награбленную провизию и отправились обратно по той же горной тропе.
Вроде бы так и было, но поворот событий был слишком странным, словно где-то внезапно пропало одно звено.
Пока Хань Линцю размышлял, в его голове всплыл образ Дуань Сюя, пускающего стрелу в глаз врагу, и он не мог не содрогнуться от этого. В голове снова зашевелились какие-то смутные образы, неразличимые, но тревожные. В этот момент кто-то коснулся его плеча, он подсознательно выхватил меч из ножен и прижал его к шее противника, но тот среагировал быстрее, крутанувшись на месте и встав в трех шагах от него.
Дуань Сюй с улыбкой на лице потер шею и сказал:
— Это было очень близко. Командующий Хань, что с тобой?
Хань Линцю смотрел на Дуань Сюя широко раскрытыми глазами, дыхание его сильно участилось, словно он хотел продырявить Дуань Сюя насквозь. Только когда он понял, что солдаты на горной тропе остановились и с тревогой и растерянностью смотрят на противостояние генерала и командующего, он жестко произнес:
— Только что мы столкнулись с такой опасностью... я перенервничал, генерал, не вините меня.
Дуань Сюй покачал головой, как будто его нисколько не беспокоила ненормальность Хань Линцю, и добродушно сказал:
— Все в порядке. Я лишь хотел сказать тебе, что когда мы сойдем с горной тропы, то взорвем скалы по обе стороны горы, чтобы перекрыть дорогу. В армии есть лазутчик, и он знает, что мы отправились грабить провизию, так что, должно быть, он знает и этот путь. Будет слишком опрометчиво оставлять его как есть.
Хань Линцю отдал ему честь, принимая приказ:
— Есть.
Дуань Сюй прошел мимо него и спокойно прошел вперед их группы, тепло улыбаясь. Его рука крепко сжимала рукоять Пована.
Среди этих хаотичных воспоминаний и интуитивного ощущения чего-то знакомого, Хань Линцю вдруг почувствовал, что если он действительно знал Дуань Сюя в прошлом, то он наверняка вел бы себя именно так, как сейчас.
У них были напряженные отношения и они всегда стояли друг напротив друга.
Дуань Сюй подошел к передней части команды, даже не взглянув на Хань Линцю, стоявшего позади него, и вздохнул низким голосом:
— Вот пожалуйста, посмотри, как ты перепугала всех до состояния паранойи.
Идущая рядом с ним бледная красавица, которую видел только он, повернула голову, и серебряные кисточки на заколках в ее волосах затрепетали. Она наклонила голову и слегка улыбнулась, явно не согласная с ним, но не потрудилась что-либо сказать в ответ.
Миссия по краже провизии была опасной, однако собранных запасов продовольствия хватит жителям главного города более чем на двадцать дней, так что люди по всему городу наконец-то смогут встретить и пережить Новый год. Когда Дуань Сюй и его отряд вернулись в город с горного перевала, младший генерал У был на редкость воодушевлен и выслал несколько человек навстречу им. Когда он увидел, что Дуань Сюй ранен, у него даже появилось несколько виноватое выражение лица. Это очень удивило остальных командующих, но Дуань Сюй воспринял энтузиазм младшего генерала У спокойно, как будто это было само собой разумеющимся.
Глядя на эту редкую сцену гармонии, Хэ Сыму думала о том, что слова этого маленького лисенка перед ограблением зерна на самом деле были направлены на то, чтобы завоевать сердца людей. Главнокомандующий Цинь неоднократно подвергал его опасности, возможно, он действительно хотел убить его, однако, скорее всего, он не думал, что это будет настолько опасно, прежде чем отправиться грабить зерно. Тем не менее, он с печальным видом притворился, что готов умереть за Табай, и это заставило младшего генерала У почувствовать вину в своем сердце.
Дуань Сюй и правда словно тысяча слоев бумаги, и его истинное сердце невозможно разглядеть сквозь тысячу слоев фальши.
В сумерках Дуань Сюй уладил все дела, связанные с армией Табай, и наконец вернулся в свою комнату, чтобы отдохнуть. Как только он вошел в спальню и сел на кровать, вошла Мэн Вань с лекарством и повязкой, желая обработать его рану на руке. Дуань Сюй отказался и сказал, что может сделать это сам. Мэн Вань немного забеспокоилась, положила лекарство на стол и сказала:
— Шуньси, ранена твоя рука, и ее неудобно будет перевязывать. Даже если ты не хочешь, чтобы я помогла, тебе все равно придется найти кого-нибудь для этого.
Дуань Сюй, казалось, находил это немного забавным. Он взял со стола повязку с лекарством и частично разделся, обнажив поврежденную левую руку: рана тянулась от плеча до предплечья, была глубиной примерно в половину пальца и все еще кровоточила. Изначально ее очень грубо перевязали самой простой повязкой. Правой рукой он снял старую повязку, и когда Мэн Вань увидела это, то собиралась уже помочь ему, однако он подцепил двумя пальцами пробку пузырька с лекарством, которое он держал в руке, и вылил его прямо на рану. Затем он взял новую повязку и, зажав его край ртом, потянул за другой край правой рукой и намотал ею всю руку, а потом аккуратно завязал узел и отпустил.
Весь процесс был столь аккуратным и быстрым, что завершился в одно мгновение и был выполнен с невероятным мастерством.
Рука Мэн Вань так и застыла в воздухе. Дуань Сюй рассмеялся и даже помахал ей перевязанной рукой, сказав:
— Никаких неудобств, и о такой маленькой травме не нужно заботиться другим. А-Вань, тебе лучше отдохнуть.
Мэн Вань подумала про себя, что, зная Дуань Сюя столько лет, не было случая, чтобы он нуждался в чьей-то заботе. Кто-то скажет, что он просто дерзок и амбициозен, что он не желает проявлять слабость, но он и не такой человек тоже, и он даже немного ленив.
И все же за этой ленью проглядывался намек на смутную, непоколебимую твердость.
Когда Мэн Вань, ничего не сказав, ушла и закрыла за собой дверь, в комнате послышался озорной смех.
Дуань Сюй огляделся: на стуле из сандалового дерева в его комнате сидела бледная красавица в бордовых одеждах и, подперев голову рукой, с кокетливой улыбкой вертела в руках нефритовый кулон.
Он не удивился, оделся и сказал:
— Ваше Высочество Королева Призраков так хорошо знает это место, похоже, это не в первый раз! Прошлой ночью...
— Прошлой ночью я была здесь и уже видела твой обнаженный торс, так что свою невинность ты не защитишь, натянув сейчас рубаху обратно, — тон Хэ Сыму был безразличным, даже в какой-то мере успокаивающим: — Не бери в голову, это ведь просто кожа.
После паузы она указала в сторону улицы:
— Когда вы познакомились с Мэн Вань?
— После возвращения в Южную столицу из Дайчжоу я учился вместе с ней у ученого Яна.
— Вот как? Имя этого ученого Яна совершенно не звучит так, будто он и есть тот самый твой хуцийский наставник, чьи глаза заклевал дикий гусь.
— Как говорится: «Если идут вместе три человека, то между ними непременно есть мой учитель»*. У меня он был не один.
Хэ Сыму посмотрела в искренние глаза Дуань Сюя и легонько улыбнулась:
— Почему ты такой жалкий? Все друзья и учителя, которых ты можешь назвать, — это те, с кем ты познакомился после четырнадцати лет. Чем ты занимался до четырнадцати?
Она встала и, мягко ступая в своих бледно-красных сапожках с вышивкой, шаг за шагом направилась к Дуань Сюю. Она опустила голову и посмотрела на юношу, который всегда улыбался и взгляд которого всегда был искренним и открытым, и тихо сказала:
— Тот ослепший наставник, был ли он твоим учителем до того, как тебе исполнилось четырнадцать? А что насчет командующего Ханя, потерявшего память, был ли он твоим другом до того, как тебе исполнилось четырнадцать?
Дуань Сюй поднял голову и, не уклоняясь, посмотрел прямо в глаза Хэ Сыму.
— Наставник был моим наставником до четырнадцати, а друг — нет. У меня не было друзей до четырнадцати лет.
Глаза Хэ Сыму вспыхнули, и ее взгляд из беспечного превратился в серьезный:
— Кто ты такой?
Дуань Сюй некоторое время молча смотрел на Хэ Сыму, затем на его лице расцвела ясная улыбка, и он сказал слово за словом:
— Дуань Сюй, Дуань Шуньси.
Воздух словно застыл на мгновение, взгляды двух людей сцепились, на их лицах мерцали огоньки свечей, а хрупкая и опасная атмосфера становилась все гуще и гуще в этой безмолвной тишине. Промелькнула фигура Хэ Сыму, и в следующий миг Дуань Сюй был придавлен ею к кровати со сжатой в ее руке шеей.
Хэ Сыму устроилась на нем сверху, опустившись ниже и внимательно наблюдая за ним. Сила в ее руке постепенно нарастала.
Пальцы Дуань Сюя крепко вцепились в матрас, он моргнул глазами и с трудом произнес:
— Королева Призраков... Ваше Высочество, прошу... проявить милосердие.
И даже в такой момент он продолжал по-прежнему улыбаться.
Хэ Сыму наклонилась к нему еще ниже, и ее длинные волосы упали ему на лицо. Дуань Сюй слегка нахмурился, возможно, оттого, что почувствовал зуд.
— Разве ты не силен в боевых искусствах? Почему не борешься, не сопротивляешься? — равнодушно спросила она.
— Перед лицом абсолютного могущества любые навыки уязвимы, — хватка Хэ Сыму немного ослабла, поэтому он смог произнести эти слова спокойно. Он не только произнес их, но и добавил пояснение: — Я бессилен перед тобой, поэтому мне остается лишь молить о пощаде.
Он прекрасно знает себя и осознает свои силы.
Хэ Сыму тихонько рассмеялась, спросив:
— Что, если я не пощажу тебя?
Сила в ее руке снова начала крепнуть.
Дуань Сюй на мгновение задумался, поднял руку, указывая на свою голову, и улыбнулся:
— Ваше Высочество, хотите мой череп в свою коллекцию?
Это неуместное замечание заставило Хэ Сыму приподнять брови.
— Неплохая идея.
— Думаю, мой череп будет выглядеть лучше к моим пятидесяти годам. Не согласитесь ли вы, Ваше Высочество, подождать, пока мне исполнится пятьдесят, прежде чем придете меня съесть?
Хэ Сыму долго, прищурившись, смотрела на Дуань Сюя, будто читая на его лице ряд чэнъюев*: «безрассудный», «бесстрашный», «красноречивый», «притворно вежливый» и другие.
Следует добавить еще одно: «умереть, но не признаться».
Она на мгновение замерла перед Дуань Сюем, затем улыбнулась и убрала руку. Снисходительно посмотрев на Дуань Сюя, она медленно произнесла:
— Я не собираюсь тебя есть. Я здесь, чтобы заключить с тобой сделку.
Примечания:
1* 三人行, 必有我师焉 (sān rén xíng, bì yǒu wǒ shī yān) — «Если идут вместе три человека, то между ними непременно есть мой учитель»; высказывание Конфуция, из трактата «Суждения и беседы», краеугольного камня философии Древнего Китая и наиважнейшего письменного памятника конфуцианства
2* 成语 (chéngyǔ) — чэнъюй, букв.: «готовое выражение»; представляет собой устойчивый оборот, обычно состоящий из четырех иероглифов