Глава 18. Кража провизии
— Господин генерал, просто...
— Просто подозреваешь, что я имею какое-то отношение к Даньчжи?
— Господин генерал...
Хань Линцю всегда был молчаливым и невыразительным человеком, и когда Дуань Сюй попал в точку, он не знал, как это объяснить, поэтому просто посмотрел на Дуань Сюя и прямо сказал:
— Да.
Дуань Сюй громко рассмеялся, прислонился к стене и сложил руки на груди, но не рассердился:
— Я приказал командующему Ханю найти лазутчика, кто же думал, что первым он решит проверить меня. Ты боишься, что я сговорился с хуцийцами и устраиваю здесь спектакль?
Подозрения Хань Линцю были небезосновательны, ведь и в предыдущей династии был похожий прецедент. Несколько десятилетий назад, когда народ Хуци все еще совершал набеги на границы Центральных равнин, в династии Великой Шэн был генерал, который сотрудничал с хуцийцами, разыгрывая спектакль великой победы над ними. Генерал не только снискал бесчисленные военные заслуги, но и попросил у двора денег и продовольствия, а затем раздал все эти блага хуцийцам.
Позже этот генерал повторил свой трюк, чтобы заставить народ Хуци действовать, тайно раскрывая им военную информацию для посягательства на три провинции. К тому времени, когда он намеревался вновь выйти на сцену и самостоятельно вернуть утраченные земли, хуцийцы, обладавшие большим аппетитом, уже не довольствовались деньгами и едой, которые он мог предоставить, и сразу же двинулись в поход, что в конечном итоге привело к реальному уничтожению династии Великой Шэн.
— Господин генерал... я не знаю, поэтому и прошу генерала ответить, — Хань Линцю поклонился, выражая свое почтение.
Дуань Сюй некоторое время смотрел на Хань Линцю с улыбкой на лице и сказал:
— Почему я должен отвечать на твои вопросы?
После паузы он продолжил:
— Командующий Хань внимательно наблюдал за мной, может быть, ты все еще думаешь, что раньше мы были знакомы? Я слышал, что командующий Хань бежал из Даньчжи в Великую Лян, и боюсь, что у него связей с Даньчжи намного больше, чем у меня.
— Но я даже не помню всех тех вещей, о которых вы говорили... — поспешил объясниться Хань Линцю.
— Раз не помнишь, с чего тогда взял, что я твой старый друг, возможно, даже старый друг из Даньчжи?
Дуань Сюй придвинулся ближе к Хань Линцю, вздернул подбородок и вызывающе посмотрел на него:
— Командующий Хань, поскольку ты не можешь дать ответ, то зачем явился за ним ко мне? Если бы я решил оговорить тебя и заявил, что лазутчик, возможно, как раз ты и есть, так как неизвестного происхождения, да еще и из Даньчжи, чем бы ты возразил?
Хань Линцю молчал, и длинный шрам на его лице выглядел еще более мрачным и устрашающим в этой тишине.
В этот напряженный момент Дуань Сюй неожиданно рассмеялся, словно гром среди неба, и непринужденно сказал:
— Ты посмел усомниться во мне, и это тоже храбрость. Командующий Хань, я сделаю вид, что ничего не слышал сегодня. Не волнуйся, если Шочжоу и правда падет, я точно не выживу в одиночку.
Он сделал несколько шагов назад, отдал честь, затем повернулся и пошел прочь. В его округлых со вздернутыми уголками глазах заиграл свет, а голубой пояс развевался на ветру, словно юношеский дух.
Глаза Хань Линцю слегка дрогнули, и он ясно почувствовал, что уже где-то видел такого человека.
Такие люди настолько особенны, что у него не было причин признавать, что он ошибся.
Хэ Сыму думала, что в принципе она достигла нутра Дуань Сюя: хотя она до сих пор не знала, кем на самом деле был этот парень, но он определенно не был настоящим Дуань Сюем. Если она и дальше продолжит пытаться прощупать его, то неизвестно, сколько времени у нее на это уйдет, поэтому пришло время раскрыть ему свои карты и хорошенько обсудить сделку по заимствованию пяти чувств между ними.
Был ли в этом мире хоть один человек, равнодушный к могуществу Королевы Призраков? Хотя ей казалось, что слава, известность и богатство скучны до крайности, однако если бы Даунь Сюй захотел их, она могла бы дать их ему. Но она не могла согласиться на все — к примеру, если бы он захотел сбросить с трона нынешнего императора Великой Лян и подняться самому, она бы не стала этого делать.
Но разве то, чего захотел бы Дуань Сюй, могло быть столь уж заурядным?
Однако в течение этого периода времени Дуань Сюй был занят, словно непрерывно вращающийся волчок: отразил две атаки Даньчжи, укрепил городские стены, даже поймал военных Даньчжи, которые хотели прорыть тоннель и напасть на город, закоптив их прямо в том же тоннеле. Словно вражеская армия была тут и там появляющимися кротами, а он — Тысячерукой Гуаньинь*, отстреливающей этих кротов.
Хэ Сыму так и не нашла подходящей возможности, поэтому могла лишь изредка бродить вокруг него в форме бестелесной души.
С наступлением фестиваля Лаба*, армия Табай угостила жителей кашей и преподнесла множество подарков. Тогда главный город Шочжоу выглядел мирным и процветающим.
Эта радостная атмосфера заставила Хэ Сыму почувствовать себя так, словно она наблюдала за заключенными, которые и не подозревали о приближении своей смерти и ели свою последнюю пищу.
Какое-то время спустя, Дуань Сюй наконец завершил дела и вернулся в свою спальню, зажег свет и приготовился умыться и отдохнуть. Он не мог видеть, что в комнате вместе с ним находилась незваная гостья — Хэ Сыму восседала на его сандаловом стуле и с интересом наблюдала за потенциальным объектом своей будущей сделки.
Дуань Сюй, которому всегда нравилось быть одному, не попросил никого помочь ему переодеться. У уважаемого генерала армии Табай не было даже приличного слуги.
Под тусклым светом лампы Дуань Сюй снял доспехи и мантию, и тонкая нижняя одежда обрисовала его стройную и сильную фигуру. Он не был крупным и мощным здоровяком, как У Шэнлю, а скорее напоминал проворного Хань Линцю с подвижным телом, словно бесшумный снежный барс.
Судя по предыдущему поединку Дуань Сюя с У Шэнлю и его действиям на поле боя, его восприятие должно быть очень острым, а реакция — быстрее, чем у обычных людей.
... Его восприятие — лучшее среди смертных, и было бы неплохо позаимствовать его, чтобы испытать на себе.
До возвращения Дуань Сюя Хэ Сыму уже успела обойти его комнату и заметила, что небольшая картина, вложенная в одну из книг, подписана его именем, а рядом с полкой лежит сяо*.
Фэнъи сказал, что в Южной столице хорошо известны цинь*, ци*, каллиграфия и живопись Дуань Сюя, так что, похоже, это не могло быть фальшью, и вряд ли Дуань Сюй был слеп к цветам и глух к тонам.
Хэ Сыму тщательно оценила пять чувств Дуань Сюя. Однако в этом мире было очень мало смертных, способных выдержать связь с ней — за триста лет она встретила одного такого Дуань Сюя, и даже если он действительно был бы слеп к цветам и глух к тонам, она не смогла бы променять его на кого-то другого.
Пока она размышляла, Дуань Сюй, стоявший перед ней, уже начал снимать с себя исподнее. Светлая ткань сползла до его локтей, обнажив светлую кожу, плавные линии мышц — и еще были пересекающиеся шрамы, из-за которых его кожа напоминала потрескавшийся белый фарфор.
Шрамы эти были опасны по своему расположению, однако имели светлый цвет и казались старыми повреждениями.
Хэ Сыму задумалась: но ведь Дуань Сюю сейчас всего девятнадцать, сколько же лет было этим шрамам? Шесть, может семь?
Чем вообще занимался этот молодой генерал в детстве?
Когда нижняя рубашка упала до пояса, Хэ Сыму вдруг заметила на его талии шрам, как будто на нем выжгли клеймо, а затем разгладили его. Как раз в тот момент, когда ей захотелось присмотреться повнимательнее, Дуань Сюй внезапно подобрал упавшую рубашку, прикрыв шрам.
Он поднял глаза, оглядел пустую комнату, нахмурился и прошептал:
— Странно.
Хэ Сыму стояла менее чем в трех чи перед ним, ожидая, когда он продолжит раздеваться.
Ее отец очень хорошо разбирался в разделке человеческого тела. Когда она была еще маленькой, наплевав на все приличия, сопровождала его, так что уже тогда насмотрелась на обнаженную натуру. Поэтому ничего нового.
Однако Дуань Сюй медленно надел обратно исподнее, а затем с озадаченным выражением лица осмотрел двери и окна. Очевидно, он чувствовал, что за ним кто-то наблюдает.
На деле никто за ним не наблюдал, всего лишь один призрак.
Хэ Сыму увидела, что Дуань Сюй даже не принял ванну, плотно надел свою нижнюю рубашку, подошел к кровати и лег отдохнуть — одеяло было также плотно завернуто, и ни одна частица его тела больше не была обнажена.
Этот молодой генерал весьма бдителен.
Хэ Сыму прошла сквозь стену и покинула его спальню. Она подумала, что, возможно, ему нравится быть одному, потому что он слишком остро чувствует, а присутствие кого-то рядом заставляет его нервничать.
В общем, он был вполне квалифицирован для того, чтобы стать ее парой по заклинанию.
Дуань Сюй плохо спал в ночь праздника Лабы. Перед сном он постоянно испытывал странное чувство, словно вокруг него была какая-то непреодолимая сила, от которой перехватывало дыхание. Поскольку его интуиция на протяжении многих лет была очень точной, он всю ночь находился в напряжении и так и не смог расслабиться.
Такого напряжения он не испытывал с четырнадцати лет.
Поэтому на следующий день Дуань Сюй был не в духе и явился в лагерь с двумя темными кругами под глазами. У Шэнлю громко рассмеялся, увидев Дуань Сюя, подошел к нему с гордо поднятой головой и сказал:
— В конце концов, генерал пока еще так молод, и когда на горизонте маячит такое большое дело, конечно, он будет слишком напуган, чтобы суметь заснуть. Не волнуйтесь, я, У Шэнлю, буду первым, кто сразится сегодня, так что все будет хорошо.
У Шэнлю давно уже привык к тому, что Дуань Сюй обычно подавляет его, и вот наконец-то нашел возможность покрасоваться перед ним. Произнесенное им «Это... сработает?» несколько дней назад превратилось в сегодняшние «Все будет хорошо».
На второй день фестиваля Лаба они собирались отправиться грабить провизию по скрытой горной тропинке.
Дуань Сюй поднял на У Шэнлю пару невыспавшихся глаз, и хотя его бессонная ночь не имела никакого отношения к сегодняшней миссии, он все равно рассмеялся, поняв смысл слов У Шэнлю:
— Верно, ведь речь идет о жизни и смерти. Как может быть храбрость без трусости?
Как раз в тот момент, когда У Шэнлю получил преимущество и собирался продолжить хвастаться, рука Дуань Сюя опустилась ему на плечо, и он произнес с некоторой торжественностью в голосе:
— Поэтому, младший генерал У, ты должен остаться в городе.
— О чем ты? Не доверяешь мне? — У Шэнлю был в бешенстве.
— Если я не вернусь, то за ситуацию в городе будешь отвечать ты. Я буду спокоен, если Табай будет служить тебе. Я написал главнокомандующему Циню и доложил ему о ситуации в городе, и если обстановка на поле боя в Юйчжоу облегчится, он придумает, как перебросить войска, чтобы спасти Табай.
У Шэнлю на мгновение остолбенел. Он посмотрел на Дуань Сюя, затем на Мэн Вань и с трудом произнес:
— Тогда... почему бы в городе не остаться тебе, просто поручив эту миссию нам.
Дуань Сюй на мгновение замолчал, затем похлопал У Шэнлю по плечу и улыбнулся:
— Если мы не сможем достать зерно, а я все еще буду в городе, спасет ли тогда главнокомандующий Цинь Табай?
— Мы все служим одной Великой Лян, как главнокомандующий Цинь не может спасти нас? — недоумевал У Шэнлю.
— Он, естественно, спасет твой Табай, но не мой. Младший генерал У, послушай меня, с твоим-то темпераментом не спеши пытаться стать чиновником в столице. Нынешняя политическая борьба при дворе стоит очень остро: пойти туда, значит попасть на горящую сковороду.
Дуань Сюй отвернулся, чтобы взять свой шлем. У Шэнлю не мог видеть выражения его лица, лишь слышать слова, произнесенные им:
— На этой сковороде, желая твоей смерти, твой собственный народ может быть более нетерпеливыми, чем враги на северном берегу.
Его тон казался шутливым, но трудно было понять, серьезно ли он это говорил.
Младший генерал У замер, чувствуя, что его снова подавляет этот мальчишка, но слова из его уст были настолько возвышенными и печальными, что он некоторое время не мог найти, что ему ответить.
Он увидел, как Дуань Сюй отдал приказы Хань Линцю и его восьмистам людям, а затем сам покинул лагерь со спокойным выражением лица. Он вдруг подумал о том, что этот юноша по возрасту не старше двадцати лет, почти на десять лет моложе его.
Так каким же, чтоб его, образом, он чувствовал себя под защитой этого мальца?
Примечания:
1* 千手观音 (qiān shǒu guānyīn) — Тысячерукая Гуаньинь; в китайском буддизме — богиня милосердия и сострадания
2* 腊八节 (làbā jié) — фестиваль Лаба; традиционный китайский праздник, отмечаемый в восьмой день двенадцатого месяца китайского календаря, считается началом периода китайского Нового года, и в этот день принято есть кашу
3* 箫 (xiāo) — сяо; традиционная китайская продольная бамбуковая флейта с закрытым нижним торцом
4* 琴 (qín) — цинь, или гуцинь; китайский семиструнный музыкальный инструмент, разновидность цитры
5* 棋 (qí) — сокращенное ци, от вэйци; традиционная китайская настольная игра