Проданная

Вечер притянул город к себе, как магнитом — свет был плотным, насыщенным, как кровь. Вход в зал отеля украшали высокие композиции из тёмных цветов; охрана — строгие, безликие фигуры в чёрном — расступалась, когда машина с эмблемой Ким остановилась у порога. Розэ сжала в ладони краешек складного футляра, в котором лежала тонкая цепочка — подарок Джису на «публичное появление». Сердце стучало так, будто хотело оторваться и бежать по аллеям города.

Всё вокруг казалось театром, где роли были разложены до мелочей: кто-то должен был аплодировать, кто-то — шептать, кто-то — вычислять выгоду. Розэ чувствовала себя и актрисой, и декорацией — одновременно видимой и несуразной. Когда Джису подала ей локоть, прикосновение было коротким, но ровным, как команда. В толпе, под вспышками и взглядами, оно не было лаской — это была опора, знак: идём со мной, и никому не позволено переступить черту.

— Моя жена, — представила Джису, как будто оглашала короткую формулу, и в слове не было ни просьбы, ни сомнения. Только утверждение.

Шёпоты расползлись по залу. Кто-то сдержанно улыбнулся, кто-то скривился. Но в глазах большинства читалась одна и та же мысль: новая вещь в коллекции Ким. Розэ увидела, как к некоторым губам прилетела насмешка; как к кому-то — лёгкий интерес. Она заметила мужчину с серебряной прядью волос, который посмотрел на неё так, будто пытался прочитать этикетку на новой бутылке. В груди Розэ снова защемило: то ли от стыда, то ли от чего-то, что боялось назвать.

В начале всё шло по плану. Джису вела её между столами, как редкую артистку, и везде встречала кивки, кодированные приветствия, составленные улыбки. Её репутация действовала громче любых украшений: хватало одного взгляда, чтобы заглушить разговор. Когда один из собравшихся старых партнёров позволил себе слишком много — провёл взгляд по плечу Розэ длиннее, чем того требовал приличный вечер, — Джису не подняла голоса. Она просто остановилась, мягко положила руку на щёку мужчины и посмотрела так, будто изучала у него гравюру. Взгляд был тихим и смертоносным одновременно — и мужчина, чувствуя эту дробную угрозу, покраснел, поморщился и отвёл глаза.

Розэ почувствовала, как странно согревает её это молчаливое покровительство. В нём не было слова «любовь», но было ощущение владения, которое одновременно защищало и пугало. Её губы непроизвольно дрогнули в улыбке, которую она тут же спрятала. Кто-то мог назвать это благодарностью; кто-то — предательством собственных чувств.

Из-за стеклянной перегородки она увидела знакомое лицо — её отец. Он стоял в стороне, разговорчиво улыбаясь с кем-то из своих политических союзников, но глаза его были пусты. Розэ на мгновение подумала, что у неё посинеет щёка от желания приблизиться, сорвать эту маску и сказать всё, что наболело: что его сделка — не спасение, а кладбищенская плита для её детства. Но рядом с ним стоял человек с телефоном в руке, что означало: всё было рассчитано, заготовлено, выверено до секунды. Отец не встретил её взгляда; он делал вид, что не узнал её в толпе — или не хотел узнать. Это было хуже любых слов.

— Останься со мной, — прошептала Джису, когда они пролезали в узкий коридор, ведущий к VIP-ложе. Её пальцы на локте Розэ сжали чуть сильнее. — И следи за улыбкой. Она должна быть правдой столько, сколько нужно.

Розэ кивнула. У неё во рту было горькое чувство — будто мед добавили в чай, который она когда-то пила в доме отца: сладость с привкусом лжи.

В комнате, где собирались переговоры посерьёзнее шёпота, воздух был плотным от сигарного дыма и от запаха дорогих духов. Мужчины и женщины, которые могли решать судьбы, располагались вокруг стола. Один из них — высокий, с длинной линией шеи — заговорил первым, делая вид, что их присутствие здесь — вежливое чаепитие.

Джису слушала, а затем, без перехода, вставила свою долю: голос ровный, при необходимости холодный, но всегда точный. Она привлекла к себе внимание не громкими разговорами, а тем, что вытянула ситуацию до такой тонкой нити, что другие начали вязнуть в собственных словах. Розэ поняла: её здесь не просто как украшение. Она — ход в шахматной партии; её имя звучало как ставка. Это научило её улыбаться даже тогда, когда хотелось кричать.

В какой-то момент один из гостей, смутившись от смелости, решил сыграть в игру «помешать показухе». Он тихо сказал фразу, которую Розэ уже слышала раньше — о «молодой жене, которой надо учиться жить». Ответ Джису прозвучал как шёпот, но его смысл ударил по залу — так, что звук почти поднял пыль.

— Учиться? — ответила она. — Иногда достаточно помнить, кому ты принадлежишь. Тогда учиться не нужно.

Слова были просты, без явной угрозы; и в то же время в них звучала жёсткая уверенность — как каленый металл. Гости обменялись взглядами: многие поняли, что разговор окончен.

После формальной части была фотосессия. Розэ стояла рядом с Джису, и фотографы ловили их лица, ловко складывая образы для обложек. Розэ старалась держать осанку, не позволять мимике выдать внутреннюю бурю. Но когда вспышка сработала, она увидела себя в отражении — и там был кто-то, кого она не узнаёт: женщина в платье, взрослое лицо, взгляд, в котором осталась только стойкость. На миг у неё в животе сверкнула новая мысль: возможно, все эти маски можно будет использовать — не только на неё, но и против тех, кто продал её.

Под звук аплодисментов и низкий гул разговоров к Розэ подкатил тихий человек в чёрной форме и протянул ей аккуратно сложенную бумажку. Никто не заметил: она взяла её и, почувствовав волну чужих глаз, развернула. На бумаге было всего несколько слов, написанных быстрым, почти небрежным почерком: «Он вернулся в город. Завтра. В полночь. Не выходи одна.»

Розэ ощутила, как почва под ногами сдвинулась. Внизу у неё забилось сердце по-новому — не от страха приближающейся ночи, а от осознания, что её мир — не только под контролем Джису. Есть ещё силы, которые умеют ждать. Слова в бумаге не объясняли, кто именно пришёл, но двух слов было достаточно: «он вернулся».

Джису подошла в тот момент, когда Розэ попыталась спрятать записку в ладони. Она не спросила, что там. Не нужно было. Линия её плеч стала жёстче, взгляд — похож на холодную ртуть. Она поймала Розэ за руку и провела большим пальцем по тыльной стороне ладони — жест короткий, почти бессердечный, но в нём было обещание: я знаю. Я справлюсь.

— Мы уходим, — сказала она тихо, без суеты. — С тобой всё будет в порядке. Только не делай ошибок в улыбке.

Розэ кивнула. И в тот момент, когда они выходили из-за дверей зала, яркий город замерил шаг, как будто собираясь — и вместе с ним застыл слух разведок, неспокойных взглядов и теней, готовых вскочить в ночь. Розэ чувствовала, что её жизнь снова официант нес на подносе — и вопрос заключался в том, будет ли она молчаливо принять этот поднос или однажды бросит его на пол.

Ночь приближалась, и с ней грянула невидимая буря.