Проданная

Дождь стучал по крыше особняка, будто время само пыталось пробиться внутрь.
В кабинете пахло крепким виски, сигарами и страхом.
Пак Джихван дрожал — не от холода, а от осознания, что все пути назад давно сгорели.

— Я слышал, ты продаёшь остатки своего имени, — голос Ким Ёнсу, главы семьи Ким, был мягким, почти заботливым. Но за ним — армия, оружие, и дочь, которую называли Бестией Сеула.

— У меня... есть предложение, — проглотив комок, сказал Джихван. — Моя дочь. Молодая, красивая. Чистая. Её ещё можно воспитать под семью. Под вашу дочь.

Ким Ёнсу хмыкнул. Поднёс ко рту фарфоровую чашку с зелёным чаем.

— Ты хочешь, чтобы моя Джису взяла себе в жёны твою куклу ради твоих долгов?

— Ради мира. Ради союза. Ради выгодных сделок. Умоляю...

Молчание. Тишина такая плотная, будто воздух сгустился.

— Хорошо, — наконец сказал Ёнсу, не глядя. — Если Джису согласится. Она давно не проявляла интереса ни к кому. Если в твоей девочке есть хоть что-то живое — моя дочь сама это почувствует.

---

Вечером тот же день.

Дом Паков наполнился незнакомыми голосами, смехом, шелестом дорогих тканей. На парковке выстроились чёрные машины, как гробовщики в костюмах. Гостей встречали с шампанским, но глаза охраны не улыбались.

Розэ надела светло-розовое платье, волосы убрала в небрежный пучок. Она не знала, кто эти люди. Лишь слышала: "важные гости", "партнёры", "семья старых друзей".

Она скользила среди гостей, как фарфоровая фигурка — утончённая, красивая, но слепая. Пока не врезалась.

Стук. Сердце замерло.

— Извините, — прошептала она, отступая.

Женщина, в которую она врезалась, не шелохнулась.

Чёрный костюм сидел на ней, как броня. Кожаные перчатки. Волосы уложены назад. Губы — алый след, будто свежая кровь. И глаза.

Эти глаза.
Хищные.
Глубокие.
Они прожигали насквозь, не спрашивая разрешения.

— Осторожнее, крошка, — прошептала она. Её голос был бархатным, низким, будто дразнил. — В этом доме на чужую территорию наступают с извинениями.

Розэ онемела. Её кожа покрылась мурашками. Но женщина уже отвернулась — как тигрица, не обращающая внимания на мышь.

---

Позже, когда вечер подошёл к концу, отец позвал её в кабинет.

Там уже не было света роскоши. Только лампа, запах перегара и табака.

— Сядь, — сказал он.
Она села.

— Я не знаю, как сказать тебе это красиво, так что скажу прямо. У нас долги. Большие. Очень большие. Если я не найду решение... нас не станет. Меня, маму, тебя. Никого.

— Папа...

— Я дал согласие на помолвку. Через год, в день твоего совершеннолетия, ты выйдешь за...
Он замолчал.
И добавил почти сдавленно:
— За Ким Джису.

Розэ будто ударили током.

— Что?! Это... это... она... она убийца! Она мафиози!

— Она гарантия нашей жизни, — прошептал он, уронив голову в ладони. — Либо свадьба, либо мы все трупы. Ты думаешь, у тебя есть выбор?

Она встала, пошатнулась. Её сердце билось в ушах.

— Я не вещь. Я не...

— Ты — моя дочь. И если ты хоть раз любила нас, хоть раз... ты сделаешь это ради семьи.

Молчание.
Гул в голове.
И перед глазами — женщина в кожаных перчатках. С губами, цвета крови. С глазами, от которых хотелось бежать... и почему-то дрожать не только от страха.

---

Вечер был тёплым, но внутри меня рос холод.

Я стояла перед зеркалом и смотрела на своё отражение. Шея тонкая, как у лебедя. Губы, словно подрезанные розы. Я казалась себе чужой. Не девушкой — витриной. Куклой. Товаром.

Мне казалось, я родилась не в семье, а в клетке, выложенной золотыми прутьями. Мне позволяли красиво одеваться, читать книги, говорить на трёх языках. Но никогда — выбирать.

И сегодня эта клетка захлопнулась. Бесшумно. Навсегда.

---

Когда я врезалась в неё, я почувствовала запах кожи, дыма и чего-то... опасного. Эта женщина была другой. В её взгляде не было жалости. Ни капли.
В ней было всё то, что мне всегда запрещали быть: сила, свобода, власть.

Но я отвернулась. Я не могла смотреть на неё долго. Меня будто тянуло — и одновременно душило.

А потом — кабинет.

Мой отец. Мой предатель.

"Ты выйдешь за неё. Через год. Это спасёт нас."

Меня затошнило. Я не сразу поняла, что это не метафора. Что это правда.
Меня продали.

---

Я сидела в своей комнате, на шёлковых простынях, в окружении всего, что когда-то казалось «домом». И ничего не чувствовала, кроме... пустоты.

Ты когда-нибудь пыталась кричать во сне, но у тебя не выходил звук?
Вот так было.

Я не была живой. Я была живой в витрине.
Красивый экспонат для сделки. Лицо для обложек. Девочка, которой никогда не позволяли думать.

И вот теперь — жена для женщины, которую называют чудовищем.

Меня никто не спросил, чего я хочу.
Меня просто обменяли.

На жизнь. На деньги. На выживание.

Я должна была злиться. Плакать. Убежать.
Но я лишь смотрела в окно.
А внутри меня росло что-то незнакомое. Что-то, что заставляло думать о той женщине снова. О её холодных глазах. О её голосе.

Это не было влюблённостью. Это было... предчувствием.
Что всё изменится.
Что я больше никогда не буду прежней.
Что она — не просто палач.
Она — моя тюрьма...

---

На следующий день я не вышла из комнаты.
Не на завтрак.
Не на обед.
Не на ужин.

Я лежала в тишине, слушая, как внизу звон бокалов смешивается с фальшивым смехом. Дом жил своей парадной жизнью, будто ничего не случилось. Будто меня не отдали заживо.
Будто я — не дочь, а расписка.

Свет едва пробивался сквозь шторы. Я лежала на кровати, зажав подушку между руками, и смотрела в одну точку. Мир стал плоским, как старая газета. Всё выцвело — даже мои собственные мысли.

Когда дверь открылась, я не пошевелилась.
Я знала — это он.

Отец вошёл медленно. Вздохнул.
Он больше не выглядел важным и уверенным. Его лицо было уставшим, с тенью поражения, которую он безуспешно пытался скрыть за галстуком и ароматом дорогого лосьона.

— Помолвка будет в Корее, — сказал он, будто объявляя погоду. — Нам придётся ехать туда. Это далеко... но это необходимо.

Я села. Спина прямая. Лицо — каменное.

— Зачем?

Он посмотрел на меня с сожалением. Но не таким, которое говорит "прости". А таким, в котором читается: "ты должна понять. Придётся понять. У тебя нет выбора."

— Я влез в долги, когда ты уже родилась. Тогда мне казалось, что я смогу всё решить. Переезд в Австралию должен был стать выходом.
Новый бизнес. Новые партнёры. Новые иллюзии.

Он сел на край кровати, не глядя на меня.

— Но Кимы не забывают. И не прощают.

В комнате стало душно.
Слово Кимы повисло в воздухе, как петля.

— Мне всего семнадцать, — прошептала я. — В следующем году я покину этот дом, но не потому что хочу. А потому что вы меня отдали.

Он молчал. Только проводил ладонью по лицу — жест человека, который давно сдался.

Я встала.
Медленно подошла к зеркалу.

В отражении — не девушка.
Призрак.
С глазами, в которых слишком много понимания для семнадцати лет.

---

Вечер опускался на Сидней. За окном — огни города, такого далёкого от Сеула.
А в моих руках дрожала судьба, которую я не выбирала.

Корея казалась другой планетой.
Ким Джису — её властелин.
А я... всего лишь будущая жертва на алтаре выживания.

Но где-то глубоко — за болью, гневом, обидой — теплело странное чувство.
Интерес.
Страх.
И какая-то болезненная тяга.
К женщине, чьи глаза смотрели не на мою оболочку, а прямо под кожу.

И это пугало меня сильнее всего.
---

Спустя долгое время я вернулась — с новой историей и, пожалуй, новой версией себя. Некоторые из прежних работ были утеряны или остались в черновиках, и, возможно, я вернусь к ним позже, чтобы переписать и опубликовать заново.

Благодарю за терпение и понимание.
Надеюсь, вы почувствуете в этой истории ту страсть, которую я вложила.

С любовью,
автор.