10
– Тук-тук, – говорит он, постукивая костяшками пальцев по двери.
Я стою как вкопанный.
Я думал, что уже успел привыкнуть к его красоте, но, очевидно, такие лица повергают тебя в состояние шока всякий раз, когда ты их видишь.
И вдруг я вспоминаю, что стою на пороге перед Юном, закутанный практически во всё, что нашлось в чемодане.
– Привет, – громко говорю я, отступая и делая приглашающий жест.
Одновременно я пытаюсь сдернуть с головы платок, надеясь, что это не выглядит так, как будто я пытаюсь удавиться. Отчасти мне, конечно, хочется удавиться, но в переносном смысле.
– Мы не успели толком поговорить, вот я и подумал, что надо зайти поздороваться, извиниться за бардак у Макдугала и посмотреть, как протекает твой первый вечер в этом сумасшедшем доме, – весело говорит Юн и, сунув руки в карманы, непринужденно заходит в комнату.
Он идет… да, я знаю, что это звучит глупо, но я в жизни не видел парня, который бы так двигался. Большинство моих одноклассников ходят, наклонившись вперед, как будто у них на спине невидимый черепаший панцирь. Но Юнги движется с непринужденным изяществом, величественно и плавно; а когда он прислоняется к высокому изножью кровати и улыбается, я чуть не падаю в обморок.
– Здесь очень даже неплохо, – говорю я и добавляю, указав на свой многослойный наряд: – Но немножко холодно.
Юнги хихикает:
– Сейчас посмотрим, что тут можно сделать.
Он подходит к обогревателю.
– Я это уже пробовал, – замечаю я, когда он присаживается на карточки, и лицо у меня вспыхивает, пусть даже тело мерзнет по-прежнему.
Я никогда раньше не пялилась на парня, но на Юна просто невозможно не пялиться, и в этой позе брюки так туго обтягивают его…
Нет-нет-нет, надо взять себя в руки. Сейчас же.
Отчасти я ожидаю, что Юн, как положено настоящему альфе, сейчас треснет кулаком по обогревателю, и тот волшебным образом исправится, покорившись его всепобеждающей маскулинности. Вместо этого Юн возится с какими-то кнопками внизу, и наконец раздается тихое шипение – видимо, в знак того, что в комнату возвращается тепло. Я его пока не чувствую, но все-таки принимаюсь стаскивать с себя лишние вещи, пока не остаюсь в футболке и клетчатых пижамных штанах. Юнги выпрямляется и поворачивается.
Его взгляд скользит по мне, вплоть до носков с обезьянками, затем возвращается наверх…
– Ты непохож на сестру, – наконец говорит он.
Интересно, это комплимент или наоборот? Красивое лицо юного принца ничего не выдает, и я подавляю желание нервозно затеребить край футболки. Мы, конечно, виделись днем, но это было совсем другое дело. Куча знакомых, плюс волынщики, плюс невразумительный фермер, килты, шампанское, мечи… с такой суматохой не в силах соперничать даже самый сексуальный парень. Но теперь он здесь, в моей комнате, и уже вечер, и мягкий золотистый свет лампы делает всё таким уютным и романтиным, и я чувствую себя совершенно не в своей тарелке.
– А ты не очень похож на брата, – наконец говорю я, и Юн подмигивает.
– Ну и слава богу, да?
Он поворачивается, подходит к изящному столу – такому, с ящиками наверху – и открывает один из них.
– Вот ты где, моя прелесть, – произносит Юнги.
Я зарываюсь пальцами ног в толстый ковер, держась за столбик кровати и наблюдая, как он покачивает в объятиях бутылку, полную янтарной жидкости.
– Ты припрятал выпивку в доме у своего друга?
Юнги вытаскивает пробку и приподнимает бутылку приветственным жестом.
– Конкретно эту бутылку, должен признаться, я не прятал, – говорит он. – Это заначка его папаши.
– То есть ты не прячешь спиртное, а воруешь, – уточняю я.
Юн подходит ближе, прислоняется к противоположному столбику, подносит бутылку к губам и делает огромный глоток. Мой живот сочувственно урчит.
– Я не ворую, – сообщает он, – потому что теоретически всё в этом доме принадлежит мне. Я – принц.
Я уже собираюсь закатить глаза, когда на его лице вновь появляется озорная улыбка.
– Шучу, конечно, – говорит он. – Да, я действительно краду отличное виски, которое принадлежит отцу Шербета.
Я беззвучно смеюсь – каким-то чужим смехом – и, честно говоря, мне хочется самому себе надавать пощечин за глупость, но между тем головокружительные события продолжаются.
Юн поднимает бутылку и снова делает большой глоток. Я вздрагиваю. Если бы я вот так пил чистый алкоголь, наверное, меня бы сразу вырвало. Он что, привык? Днем Юнги был просто образцом обаяния и приличия, в то время как его друзья совсем слетели с катушек. Ну, по большей части. Тот, темноволосый, выглядел вполне трезвым.
– Значит, ты будешь моей новой родственником, – говорит Юн, дав временную передышку печени. – И как тебе моя семья?
Не понять, вправду ли ему интересно или он просто беседует из вежливости. Но, так или иначе, я хочу, чтобы он ушел. Я устал, а разговор с Юном требует немалых психических ресурсов. Взяв в кровати легкое покрывало, я набрасываю его на плечи и отвечаю:
– Отличные люди. Джин классный.
Юн глубоко вздыхает.
– Классный, – повторяет он. – Это правда.
Мы замолкаем, и, видимо, нам обоим неловко. Я размышляю. А Юнги, кажется, изучает узоры на ковре.
Затем он снова берется за бутылку, а у меня возникает странное желание позвонить Те, ну или, по крайней мере, быстренько снять Юнги на телефон и отправить ему. «И вовсе он не пижон». Но потом я смотрю на Юна и думаю: да, он заметно опьянел и выглядит не таким лощеным, как я себе представлял, но вряд ли фотография это передаст. Наоборот, он, со своим распущенным галстуком и в идеально сидящих брюках, сейчас необыкновенно мил.
А потом я понимаю, что смотрю на него уже несколько секунд – и, взглянув Юну в лицо, замечаю, что и он наблюдает за мной. И, возможно, он не в курсе, что я мысленно составляю эсэмэску для лучшего друга и жалуюсь, как он меня разочаровал.
На самом деле он может думать, что…
Я не успеваю закончить мысль, потому что Юнги выпускает столбик кровати и движется ко мне – с той самой грацией, которой я так восхищалась. Но теперь некогда восхищаться, потому что он быстро наклоняется, и наши губы встречаются.