Порождение

Хоть события прошлого вечера и не отличались позитивностью, но на следующее утро от них не осталось неприятного осадка, как это обычно бывает. Но и предчувствия чего-то хорошего тоже не было. Всё казалось каким-то серым и слишком уж предсказуемым.

«Осточертело!» — думала я, резким шагом направляясь в столовую.

Со мной снова здоровались так и не идентифицированные мною голоса. Но сегодня мне казалось, что все эти люди, независимо от возраста, смеются надо мной. И странно то, что я, возможно, впервые за год, почувствовала, насколько сильно они меня бесят.

— Извините, тётя, у вас шнурок развязался, — раздался справа девчоночий голос.

— Да что ты? — раздражённо буркнула я, на ощупь отходя к стене и склоняясь к ботинкам.

Судя по громкому сопению заложенного носа, девчонка не собиралась уходить. Я стиснула зубы, сдерживая бранное слово. В конце концов, может она смотрит на мои волосы, сейчас полностью скрывшие лицо. Я нарочито долго перевязывала шнурки, в надежде, что ребёнку наскучит смотреть на меня, и он убежит приставать к кому-нибудь другому. Но нет. Более того, он решился завязать со мной разговор.

— Меня зовут Инна, — произнесла она, судя по стуку каблучков туфель, приблизившись ко мне.

Я прерывисто вздохнула и, опустив голову ещё ниже, принялась за шнурки на втором ботинке.

— Я вас раньше не видела, — продолжила Инна. — Вы новенькая?

— Старенькая, блин.

«Дьявол, за что ты меня так любишь?» — обречённо подумала я.

Ботинки были зашнурованы идеально, а прятаться дальше было невозможно. Я резко встала и, отвернувшись от девочки, поспешила обратно в палату. К чёрту завтрак! На несколько секунд я возликовала, но, видимо, поспешила. Позади меня раздался всё тот же стук каблучков, а затем всё тот же голос наивно заявил:

— Тётя, вы должны были мне хотя бы «спасибо» сказать.

Не буду скрывать, меня её наглость поставила в тупик. Но шага я не замедлила, и ещё ниже опустила голову. Настырная девчонка не отставала. В конце концов, ей удалось поймать меня за руку, но, вскрикнув, она отдёрнулась. Я остановилась в панике, не понимая, чем я могла ранить ребёнка.

— Вы такая холодная, тётя... — всё также наивно и простодушно пробормотала Инна. — Вы... живая?

Почему-то её испуг меня рассмешил. Я слегка повернула голову в её сторону, не показывая лица.

— Живее всех живых.

— П-правда?

Тут мне уже стало не по себе.

— Холодность рук не всегда означает смерть, — ответила я уже более дружелюбно.

Инна снова подошла ко мне и уверенно взяла за руку. Я опешила от такой наглости. Но, как оказалось, это были ещё цветочки. Девочка поднесла мою руку к своим губам и принялась сосредоточенно на неё дышать.

— Что ты делаешь?! — севшим от негодования голосом спросила я.

— Я грею вас, — ответила Инна, не отрываясь от дела. — Вы же умрёте, если будете такой холодной!

— Я сама разберусь, когда мне умирать, — беззлобно ответила я, отнимая, наконец, руку и продолжив путь к своей палате.

Собираясь уже повернуть за угол, я услышала тихонькое хныканье. Уже в третий раз за утро я впала в ступор.

«Да за что мне это?..»

Плачь становился всё настойчивее и буквально бил по ушам. Простонав что-то нечленораздельное, я пошла на звук. Инна, насколько я поняла, сидела на коридорном пуфике и жалобно всхлипывала. Я гадала, трюк ли это, или девочка и вправду обижена. Вздохнув, я опустилась на корточки и неумело погладила Инну по волосам. Она вздрогнула и, как мне показалось, едва удержалась от крика. Мысленно чертыхнувшись, я опустила голову, почти касаясь подбородком груди, но было поздно.

— Тётя... Где твои глаза? — прошептала Инна, кажется, снова готовясь заголосить, но уже от страха.

Я промолчала. Говорить ребёнку, которому я мысленно приписала пять-шесть лет, о патологии я не собиралась. Но сказать хоть что-то, видимо, было необходимо.

— Меня зовут Серафима, — представилась я, стараясь улыбнуться как можно более дружелюбно.

Инна недоверчиво промолчала. Повисла пауза.

— Это означает «огненная», — зачем-то добавила я, лишь бы хоть что-то сказать.

— Тебе идёт, — наконец ответил ребёнок. — Твои волосы тоже огненные.

Я невольно коснулась рукой своей головы.

Конечно, я знала цвет своих волос, но не так часто слышала упоминание о них. А ещё я точно знала, что Марина имеет прямые, чёрные до плеч волосы. Максим тёмно-русый, с короткой стрижкой. От «прошлой» жизни у него осталось несколько прядей тёмно-зелёного цвета. Кем он был в это самой «прошлой» жизни не знает никто из нас, поэтому и мы, и окружающие воспринимаем его причёску как данность. А вот Вовчик — обладатель вечно взлохмаченной светлой копны, плюс к тому постоянно выгорающий на солнце в летнее время. Впрочем, цвет волос никак не влияет на его уровень интеллекта, как почему-то многие думают. Что за дурацкий способ оценивать умственные способности человека по цвету его шевелюры? Да я даже знаю, что Игорь брюнет!

— Рыжая, да — пробормотала я, почему-то улыбаясь.

— А правда, что у рыжих нет души? — со всё такой же обескураживающей простотой спросила Инна.

Я мгновенно разозлилась.

— Конечно нет, что за глупости?!

Инна испуганно притихла, и я, ругая себя за сегодняшнюю вспыльчивость, вновь натужно улыбнулась.

— Ты давно здесь? — спросила я.

— Да. Уже полтора года, — всхлипнула девочка. Впрочем, в её голосе уже появился прежний детский задор.

— Правда? Что ж, значит, ты немногим дольше тут, чем я. Старожил, можно сказать.

Инна хихикнула. Я улыбнулась её шире.

— Почему ты ходишь по коридорам одна? За тобой не присматривает твоя няня?

— Нет... — В голосе Инны мелькнула грусть. — Она одевает меня по утрам, а потом посылает в столовую.

— Одну?! — снова угрожающе пробасила я. Но тут же сменила тон, опасаясь напугать новую знакомую. — Что же это за няня такая?

— Её зовут Адель Михайловна...

Я расхохоталась.

— Что смешного?.. — испуганно спросила Инна.

— Да нет, ничего... — ответила я, стараясь унять смех. — Молодая?

— Наверное, твоего возраста, — пробормотала девочка.

Это меня озадачило.

— Хм... С каких это пор главврач нанимает малолеток?

— А сколько тебе лет? — спросила Инна. — Мне пять.

— Я так и подумала. Мне девятнадцать.

— Ух ты! — восхитилась девочка. — Когда я вырасту, тоже хочу...

Она запнулась и как-то тяжело, совсем не по-детски, вздохнула. Я насторожилась, но решила, что лучше будет сменить тему.

— Я тебя отвлекла со своими шнурками от похода в столовую, — усмехнулась я. — Хочешь, пойдём туда вместе?

— Ты... правда хочешь? — со смешной детской подозрительностью спросила она. Я не смогла сдержать улыбку.

— Конечно. Из-за меня ты голодная.

Я встала и подала ей руку. Секунду Инна колебалась, как будто, коснувшись меня, боялась пораниться. Но через мгновение я почувствовала тепло её маленьких пальцев. Это тепло разлилось по телу. Странное ощущение. Такое я испытывала только в Эдеме...

Я сморщилась от неприятных воспоминаний. Видимо, Инна приняла мою реакцию на свой счёт.

— Тебе неприятно меня трогать? — спросила она.

Странно, но в её голосе мне почудилось понимание. Сердце защемило, и я только сильнее, но всё также аккуратно сжала худенькую ручку.

— Ничуть. Ты тёплая, — улыбнулась я.

Сказав это, я потянула ребёнка за собой в столовую. Растущему организму нужно принимать пищу вовремя.

И это я не об Инне.

* * *

Всё время, пока мы ели, моё лицо не покидала улыбка, оттого что я слышала, с каким аппетитом Инна уплетает за обе щёки манную кашу. Изначально я насторожилась, так как подумала, что безответственная Адель Михайловна и в столовую-то её не пускала. Но Инна успокоила меня, объяснив всё тем, что она очень любит манную кашу.

— А если ещё малинового варенья добавить... — мечтательно произнесла она с набитым ртом. Я не удержалась и хихикнула: настолько комично звучал её голос. — Мама мне делала такую кашу каждое воскресенье...

Инна запнулась. Секунды три я размышляла, но, в конце концов, решилась спросить:

— Почему ты здесь, Инна?

Она продолжала молчать. Я уже успела десять раз пожалеть о том, что задала этот вопрос, но ребёнок начал говорить:

— Было воскресенье. Я сидела за столом и ела кашу с вареньем. Мама делала папины любимые бутерброды с сыром и ветчиной, а папа готовил мясо в миске. Вот в такой...

Я, улыбнувшись, кивнула. Видимо, она забыла о том, что я ничего не увижу.

— Было солнышко, и мы решили поехать к бабушкам, чтобы пожарить шашлык на заднем дворе.

— К бабушкам? — удивилась я.

— Да. Моя бабушка, Соня, ухаживает за прабабушкой Таней. Она возит её в кресле с колёсами, а бабушка Таня постоянно сидит в нём и вяжет. У неё такие тёплые шарфы...

Я улыбнулась, хотя крайне смутно понимала, о чём она говорит.

— Мы уже собрались выходить, как кто-то позвонил в дверь. Папа вытер руки и пошёл открывать. А мама поцеловала меня в макушку и начала мыть мою тарелку. Я подошла к ней сзади и обняла... А потом вошёл дядя...

— Что за дядя? — спросила я.

Честно сказать, меня поразило, насколько точно Инна запомнила события того утра. Всё, вплоть до мельчайших деталей: начиная от маминого запаха и заканчивая лаем собак во дворе.

— Мне он не понравился, — голос Инны дрогнул, — от него плохо пахло. И он был очень волосатый и худой. Я подумала, что это оборотень. За ним шёл папа. Он больше не улыбался... Из его рта шла кровь.

Я хотела прекратить разговор и подняла руку, так как чувствовала, что Инне становится всё тяжелее говорить внятно. Но она упрямо продолжила, словно не обращая на меня внимания.

— Мама вскрикнула и прижала меня к себе... А потом дядя взял железную палку для шашлыка и бросил в маму. Она упала. А дядя взял меня на руки поднёс к моему лицу какую-то тряпочку. От неё приятно пахло. Я вдохнула, а потом заснула. Когда проснулась, то была уже здесь.

Инна замолчала. Я вздохнула.

— Почему он тебя забрал? — спросила я.

— Я не знаю. Я больше не видела его с тех пор... А ты? Почему ты здесь?

Я закусила губу, но через мгновение нашла в себе силы улыбнуться.

— Ты доела? Хочешь ещё каши? Я могу попросить, чтобы тебе добавили туда варенья.

— Правда? — мгновенно оживилась Инна. — Хочу!

Я снова улыбнулась и, забрав пустую тарелку, пошла к стойке за второй порцией.

— Никуда не уходи, — предупредила я, обернувшись.

— Хорошо, — ответила Инна счастливым голосом.

Я кивнула и отвернулась.

«Почему я здесь, спрашиваешь?..»

Я прекрасно это знала, но старалась скорее забыть. Я не была знакома с родителями. Единственное, что знала, так это то, что они не захотели иметь дочь-уродку и отказались от меня. Я росла в приюте, ожидая хоть кого-то, чтобы он забрал меня отсюда. Ещё я ждала доброго дядечку-врача, который смог бы дать мне глаза. Мне, несмышленому дитяте, казалось, что это очень просто: прорезать щели на лице и вставить в них глазные яблоки. Какой же я была маленькой и глупой!..

Самое смешное, что я всё-таки дождалась. Ко мне действительно пришёл дядечка. Вот только ни черта не добрый... Он сказал, что мне помочь никак нельзя, и что мне придётся просто жить с этим... Тогда я впервые испытала гнев и горечь разочарования.

Прожив в приюте ещё восемь лет, я оказалась переведена. В больницу. Я до сих пор помню радостный трепет, охвативший меня, когда я услышала эту новость. Но, в итоге, эта больница оказалась вовсе не больницей, а очередным приютом. Для таких, как я. По совместительству хоспис и дурка. Хотя бы за должный уход следовало испытывать к медперсоналу благодарность. Но у меня не выходило. Со мной отказывались сидеть все без исключения няни. Одна из причин, конечно же, моя внешность. Хотя я знала, что где-то рядом живёт пациент с искажённым ртом, криво посаженными глазами и без ноги. Но даже за ним ухаживали. А вторая причина — мой скверный характер. Ко мне неоднократно приходил сам главврач и отчитывал за то, что я довожу до нервного каления персонал. Я же только усмехалась. А когда наступала ночь, я лежала в кровати и жалела, что животные, зачавшие меня, просто не бросили меня умирать на улице в каком-нибудь мусорном баке.

— Фим, ты чего такая грустная? — Максим приобнял меня за плечи, видя, что я потихоньку сползаю на пол вместе с тарелкой в руках.

— Да так... Всё хорошо...

— Думаешь опять... И как у тебя мозг не закипает?

— Одно дело думать, а совсем другое — в облаках витать! — в своей обычной язвительной манере бросила Марина.

Я поморщилась. Уже почти год, каждый день один и тот же разговор. Повторяетесь, ребята!

— Эй, ты же ненавидишь манную кашу, — озадаченно пробасил Максим.

— Я не для себя, — буркнула я и отправилась обратно к столику, за которым сидела Инна.

— Кашка! — обрадовано взвизгнула та, мгновенно стукнув ложкой о дно тарелки. — С вареньем!..

Я улыбнулась ей. Неприятные воспоминания потихоньку начали таять.

— Это кто? Такая хорошенькая!

Я вздрогнула и уже хотела послать напугавшего меня Максима, но в дело вмешалась плюхнувшаяся рядом со мной Маринка.

— А что это у нас тут за ангелок сидит? кашку ест? — сюсюкающим голосом прощебетала подруга.

— Я Инна, — с готовностью и набитым ртом ответил «ангелок», кажется, ничуть не смутившись таким неожиданным всплеском внимания к своей персоне. Я хлопнула ладонью по лбу.

— А почему это я тебя раньше не видела? — с наигранной озадаченностью пробормотала Марина.

Максим что-то добродушно пробасил, явно соглашаясь с подругой. Я же сидела и думала, что никогда у меня не появлялось такого жгучего желания покалечить обоих.

— Не отвлекайте её. Ещё подавится... — пробурчала я.

Если не считать проигнорировавших меня счастливых дебилов, буквально растаявших от «невинного обаяния» Инны, завтрак проходил также однообразно. Я не могла понять, почему мною овладело странное, сжигающее чувство. Мне было неприятно оттого, что Инна разговаривала теперь исключительно с парочкой моих друзей.

Чтобы отвлечься, краем уха я прислушивалась к разговорам за соседними столами. За тремя первыми пустая болтовня ни о чём. За четвёртым сначала шла интересная, но пошлая дискуссия о какой-то Маше из восьмой палаты, но потом разговор свернул в другую сторону. Как же всё пресно! Люди, вы разучились сплетничать?

— Ты слышал, Порфирька-то скопытился!

«Что за Пор... Вот же блин!»

— Да ладно! Здоровый мужик-то был!

— В этом-то и странность. Его сегодня утром нашли. Паренёк, который первым в библиотеку пришёл, сказал, что Семёныч прямо на стойке мордой вниз лежал. Ну, он, понятное дело, решил, что старик пьяный, и стал его тыкать...

— Порфирька и пьяный? Да быть того не может! Он даже халявное пойло не употреблял.

— Хе, не помогло это ему! — ехидный голос, казалось, был доволен чем-то. — Вот напился бы и лежал где-нибудь в кустиках! Может и смерть бы его не прибрала так рано... Так вот, на тычки он не отзывался. Тогда парень его тормошить начал активно. Порфирий и свалился под стойку. Мальчонка поглядел и только тогда понял, почему у него такие мертвецки-синие руки были. А глаза-то!.. Я сам видел. Глаза — что вот эти тарелки! А страх в них такой, что сам чуть на стенку не полез от ужаса. Жуть, до сих пор прийти в себя не могу!

— Марин, ты слышала? — ошарашено проговорила я.

— О чём? — недовольно спросила она, так как я отвлекла её от разговора с Инной.

— Порфирий Семёнович-то того... этого...

— А... Да ну нафиг! Когда? Как ты узнала?!

Я решительно встала, сосредоточив весь свой слух на паре, поведавшей столь ужасную новость. Судя по громкости разговора, они сидели где-то недалеко справа.

— Эй, ты куда понеслась? — настороженно спросила Марина, но останавливать меня не стала.

— Извините... Вы только что говорили о Порфирии Семёновиче? О том, что он... мёртв?

Двое за столом затихли.

Я постаралась улыбнуться как можно более дружелюбно, догадавшись, что мужчины (а, судя по прокуренному басу, это были именно мужчины), настороженно меня рассматривают.

— Не бойтесь меня.

— Ну мы, — оправился тот, кто был помоложе.

Из-за ужасно хриплого голоса сложно было определить его возраст, но, кажется, не более двадцати трёх-двадцати пяти лет. Сказал и оглушительно закашлялся. Долго и мучительно. Мне стало стыдно. У парня ужасный голос не из-за курения, как я сначала решила.

— Туберкулёз? — сочувственно спросила я.

— Да. — Очередная порция жуткого кашля. — Помирать уже скоро...

— Сочувствую.

— Да ни к чему уже.

Меня поразило то, с какой обречённостью и одновременно спокойствием он это сказал. Видать уже свыкся.

— Ты чего хотела-то, девонька? — вмешался второй.

Я помотала головой.

— Дело в том, что... Мне нужно было с ним встретиться по одному важному вопросу.

— Ну, с этим ты опоздала, — уже дружелюбнее ответил молодой. — Мне вот тоже нужно было ему отдать пиджак, который я у него одалживал. Что ж, видно не судьба!

— Скажите, — обратилась я к старшему, присаживаясь рядом на стул, — а вы не видели того парня, который нашёл Порфирия Семёновича в библиотеке сегодня утром?

— Видел, как же не видать? — охотно отозвался тот. — Высокий, щупленький, волосы короткие и тёмные...

— Кхм, видите ли... Как вы, наверное, могли заметить, описания внешности мне ничего не дадут... Мне нужно только узнать, брал ли он что-нибудь в библиотеке. Или же наоборот, он принёс что-то туда. И куда пошёл после инцидента.

Собеседник смущённо кашлянул на меня табачной вонью. Я же также смущённо улыбнулась.

— Честно сказать, куда он пошёл, я не видел. Но точно помню, что он поошивался немного рядом с врачами, которые причину смерти устанавливали, а потом что-то свистнул из коробки, стоявшей рядом со стойкой, и смылся.

— А что конкретно он стянул, вы не разглядели? — без особой надежды спросила я.

— Не-а. А что, он что-то твоё упёр?

— Ну... Если это именно та вещь, о которой я думаю, то мне хана, — простодушно ответила я.

— А-а-а. Ну, извини, в таком случае ничем помочь не могу.

— И библиотеку, наверное, закрыли, — вполголоса пробормотала я.

— Почему это? Очень даже не закрыли! — подал голос молодой. — Я там, кстати, буду работать. Может, помочь смогу чем-то?

Снова кашель, но уже приглушённый. Видимо, парень воспользовался платком.

— Если только вам нетрудно, — любезно улыбнулась я.

— Отлично, тогда приходите в любое время.

— Как тебя зовут-то? — спросил пожилой.

— Серафима.

— Красиво. А меня Вячеслав. А его Александр. Он и сосед мой по совместительству.

— Я и сам могу за себя представиться, — раздражённо буркнул Александр, снова закашлявшись в платок.

— Приятно было познакомиться. Большое спасибо и до свидания.

Уже повернувшись спиной к парочке, услышала еле слышное бормотание:

— Ничего себе!

— Да, не повезло девахе! Как так жить? Не представляю...

Я вздохнула.

«Сама задаюсь этим вопросом».

— Почему ты всегда всё делаешь тайком, а? — устало произнесла Марина.

— Ну, это же я, — пожала я плечами.

— А она что, куда-то отходила? — спросил Максим озадаченным голосом.

— Чего они тебе сказали? — продолжила Марина.

Я вкратце пересказала ей наш разговор.

— Странно. Это был не Игорёк часом? — подозрительно спросила она.

— Вот и я о том же подумала, — ответила я.

— Что ж ему на месте-то не сидится?! — возмутился Максим, который, как оказалось, всё слышал. — Всё приключений на задницу ищет. И всё мало!

— Эй, язык прикуси! — рявкнула Марина. — Постеснялся бы Инну!

Максим замолк и больше ничего не сказал.

— Может, это ещё и не он, — задумчиво пробормотала подруга.

— Ну да, не он! Дылдастый задохлик с тёмным ёжиком!

— И что? У нас тут каждый второй обладатель подобной внешности, — не отступалась от своего Марина.

— Пусть так. Но всё равно нам опять нужно за ним следить. Меня это уже раздражает, — простонала я, потирая виски. — Мы спросим у него.

— Хотя он про книгу ни сном, ни духом.

— Я тоже, что за книга? — снова подал голос Максим.

— Да неважно, — отмахнулась Марина.

— Стой, то есть ты не говорила Игорю про неё? — уточнила я.

— Ну да. Только если я не страдаю провалами в памяти.

— А откуда ты можешь это знать? — усмехнулся Максим. — Ведь если ты действительно склеротик, то ты можешь и забыть о том, что ты склеротик, верно?

Маринка взрыкнула, а шутник громко охнул. Видимо, получил весьма ощутимый тычок в ребро. Или ещё куда-нибудь. Я хихикнула.

— Серафима, — неожиданно позвала Инна.

— Да? — немедленно отозвалась я.

— О чём вы говорите?

— Ни о чём, милая...

Я запнулась, сообразив, что последнее слово явно было рановато употреблять. Сердясь на саму себя и, как ни странно, на Инну, я замолчала.

— А молоденький-то симпатичный, — как бы между прочим заметила Марина.

— Тебе виднее, — раздражённо пожала я плечами.

— А почему он здесь?

— Марин, ты чего? — насторожился Максим.

— А что?

— Туберкулёзник, — ответила я.

— Хреново, — констатировала она.

— Ну да. Только я сначала решила, что прокуренный весь. Неловко было.

— Ты же не сказала этого вслух, — веско заметил Максим.

— Да... Но неприятный осадок остался, — вздохнула я.

— Ох, Фимка, не наковальня ты всё-таки, — язвительно сказала Маринка.

— Я тебе сразу сказала, что котлета.

Оба рассмеялись. Даже Инна хихикнула, хотя вряд ли до конца понимала причину веселья двух друзей.

— И когда ты собираешься в библиотеку? — спросила Марина.

— МЫ пойдём в библиотеку после завтрака.

— Почему «мы»? Зачем тебе я?

— Напомнить тебе, кто всю эту кашу заварил? — усмехнулась я.

— Не надо... Ладно, вместе так вместе.

— Я не понимаю, о чём вы говорите?! — возопил Максим.

— Милый, не волнуйся! — приторно защебетала Марина. — Мы тебе всё расскажем, но немножечко позже.

— Ладно, я вам доверяю.

— Ой, вот только соплей не надо, — поморщилась я, вставая из-за стола.

— Ты куда опять? — простонала девушка.

— Инну нужно проводить до её палаты. А потом Вовчика навестим. Вы со мной?

— Спрашиваешь! — в один голос ответили они.

— А ты надолго? — спросила девочка, с явным неудовольствием отпуская мою руку.

— В смысле? — удивилась я.

— Я думала, что ты со мной поиграешь...

У меня дыхание спёрло, и я не могла понять, отчего.

— А как же Адель Михайловна? — спросила я.

За моей спиной раздался дикий хохот. Марина и Максик, услышав имя, тоже не смогли сдержаться. Мне стало за них стыдно.

— Почему вы смеётесь, когда слышите её имя? Она хорошая... — грустно пробормотала Инна.

— Да нет, они не поэтому смеются, — улыбнулась я и опустилась перед девочкой на корточки.

— Так ты придёшь со мной поиграть?

Я вздохнула. Несказанно раздражал смех за спиной.

— Сегодня нет.

Инна тихонько вздохнула. Я закусила губу. Голова сама собой опустилась ниже плеч.

— Ладно... Тогда может завтра?

— Не обещаю, — ответила я почти что шёпотом.

Инна снова вздохнула. Послышался звук закрывающейся двери. Я встала, откинула назад волосы.

— Какая же она милая, — мечтательно произнёс Максим, видимо уже отошедший от приступа хохота.

— Пошли, педофил несчастный! — рявкнула я.

— Да что с тобой сегодня? — озабоченно спросила Марина, касаясь моего плеча.

Я вздохнула:

— День паршивый. Вот и всё...

* * *

В коридоре было до неприличия много народу. Тут и зрячий не протолкнётся. Что уж говорить обо мне?

— И куда они все прут?! — возмущался Максим, пробиваясь сквозь толпу.

Мы с Маринкой держались за его рубашку. Я, потому что тупо потерялась бы, а девушке просто не за что было ухватиться.

— Так воскресенье ведь, — ответила я, стараясь не наступать парню на пятки.

— Можно подумать им есть, после чего отдыхать, — проворчала подруга.

Меня почему-то все толкали. Не знаю почему, но мне казалось, что моим спутникам достаётся меньше. Внезапно мы резко свернули, и нас впечатало в дверь.

— Открывай уже, чего ждёшь-то?! — взмолилась я, еле выговаривая слова. Трудно, знаете ли, говорить, когда лицо нежно обнимается с дверью.

— Ручку заклинило! — прорычал Максим.

— Ты хоть в ту сторону крутишь?

— Конечно не в ту! — возопила Марина и пихнула Макса на меня. В следующее мгновение мы буквально ввалились в комнату.

— О, ребята... А чего вы такие лохматые? — поинтересовался Вовчик.

— Пойди сам погуляй в коридоре, — беззлобно ответила я, приглаживая волосы.

— Да нет, я воздержусь, пожалуй! Какие новости?

— Ну, книгу я благополучно посеяла. Мой друг мне не доверяет. Порфирий Семёнович мёртв... Ах да, на завтрак были булочки с корицей.

— О, люблю их. Стоп, что? А с Семёнычем что?

— Причину смерти пока не знаем, — вздохнула Маринка. Кровать Вовчика негромко скрипнула под её весом.

— Блин, Фимка, ты всё-таки её потеряла, — он рассмеялся.

Я развела руками, скорчив рожу.

— Будем надеяться, что она нам не понадобится. А вот то, что нам точно понадобится, возможно, всё ещё в библиотеке.

— Удачи тогда!.. Погоди, а что за друг? Я его знаю?

— Ну, возможно... — замялась я, молясь, чтобы Вовчик не начал расспрашивать подробно.

— Ты лучше расскажи, как у тебя дела! — неожиданно пришла на помощь Маринка.

Не будучи уверенной, что она заметит, но я всё же сочла своим долгом благодарно ей улыбнуться.

Как оказалось, Вовчику казалось сущим наказанием тупо лежать в кровати и ничего не делать.

— Они мне даже почитать не дают, представляете? — возмущался он. — Уж что-что, а знания человеку никогда не навредят.

— Ну, не сказал бы, — зевнул Макс. — Недаром же говорят «меньше знаешь — крепче спишь». По мне так лучше не знать чего-то...

— Это как? — с подозрительной язвительностью поинтересовалась Марина. Ясно, её задели за живое.

— Ну, допустим, что каким-то образом ты узнала дату своей смерти. Ты будешь мучиться, потеряешь сон, у тебя ухудшится аппетит... Это я к примеру. А вот если бы ты находилась в неведении, ты бы хоть прожила оставшееся время с пользой и счастливо.

— В этом есть доля истины, — нехотя согласилась она, — но с другой стороны, если я буду знать, сколько мне осталось, я попытаюсь сделать всё, что хотела бы сделать. Или провести это время с теми, кого люблю.

— Ну... возможно, — также неохотно буркнул Максик. — Но всё-таки я предпочёл бы не знать о своей скорой кончине.

— Да пожалуйста! — фыркнула Марина. — Хозяин — барин.

— Вот вы дискуссию развели, — усмехнулась я. — Хоть бы Вовчика не пугали.

— Кхм, это он и начал вообще-то! — невозмутимо брякнул Максим. — Начал тут про знания... Я же говорю, что от перегруженного мозга умереть недолго!

Марина фыркнула, но ничего не сказала. Я же только в очередной раз вздохнула.

— Так ты когда возвращаешься? — обратилась я к Вовчику, который на протяжении всего разговора двух строптивых друзей сдержанно хихикал... Ну, хотя бы старался делать это сдержанно.

— Без понятия. Если с анализами всё будет нормально, то может даже завтра. Хотя я и не уверен... Жду не дождусь уже. Скучно до смерти!

— Не переживай. Уж мы-то тебя развеселим, будь спок! — улыбнулась я. — Ладно. Нам пора в библиотеку.

Я повернула голову в ту сторону, где предположительно должна была находиться Маринка. Как я и ожидала, подруга притихла.

— Дорога-ая моя! Ты видно забыла, что мы вместе идём? Не надейся отсидеться! — шутливо-ласковым тоном пропела я.

Марина хрипло вздохнула и сердито протопала к двери, буркнув напоследок слова прощания. Максим и Вовчик захихикали.

Едва выйдя за дверь, мы с Мариной оказались снесены людским потоком.