Точка кипения

Солнечный свет, пробивавшийся сквозь жалюзи, рисовал на полу полосатые узоры. Джисон проснулся от того, что не узнал потолка над головой. Он был выше, белее, а по углу вилась тонкая паутина, которую не разглядеть в полумраке его собственной квартиры. Пахло не пылью и одиночеством, а свежим кофе, морем и… Минхо.

Память нахлынула тяжёлой, тёплой волной. Сломанная дверь. Слёзы. Крепкие руки, которые не отпускали. И тихий, настойчивый голос: «Собирай вещи. Ты едешь ко мне».

Он не спорил. Позволил себя вести, как ребёнка. Минхо вёл его по ночным улицам, его рука твёрдо лежала на его плече, как щит, отгораживающий от всего мира. Они молча прошли через городок, поднялись по лестнице в его небольшую, но уютную квартирку над одним из сувенирных магазинчиков с видом на крыши и море.

Теперь он был здесь. В постели Минхо. На простынях, которые пахли им.

Дверь в спальню приоткрылась с тихим скрипом. В проёме стоял Минхо, босой, в мятых спортивных штанах и простой белой футболке. В руках он держал два стакана с свежевыжатым соком. —Ты не спишь, — констатировал он тихо. Не вопрос. Констатация.

Джисон молча покачал головой, приподнимаясь на локте. Тело было ватным, разбитым, будто после долгой болезни.

Минхо вошёл, поставил стакан на тумбочку рядом с ним. —Пей. Солнце уже жарит, нужно пить.

Он сел на край кровати, пружины прогнулись под его весом. Он не смотрел прямо на Джисона, его взгляд скользил по его лицу, по плечам, будто проверяя, цел ли он, на месте ли. Его собственное лицо было серьёзным, сосредоточенным. Таким, каким Джисон видел его лишь пару раз — когда тот чинил сложную поломку у своего мопеда или спорил о чём-то действительно важном.

— Как ты? — спросил Минхо, наконец встретившись с ним взглядом.

Джисон попытался улыбнуться, получилось жалко и криво. —Живой.

— Это пока главное, — Минхо кивнул. Он протянул руку, поправил сбившуюся на лбу прядь волос у Джисона. Его пальцы были тёплыми, чуть шершавыми. Прикосновение длилось мгновение, но Джисон почувствовал, как по коже пробежали мурашки. — Голоден?

— Нет.

— Враньё. Я слышал, как у тебя живот урчит. Я сделал тосты с авокадо. Твои любимые.

Он встал и вышел из комнаты, оставив дверь открытой. Джисон слышал, как на кухне звенит посуда, включился тостер. Обычные, бытовые звуки. Они звучали сюрреалистично после вчерашнего кошмара.

Он допил сок, сладкий и кислый одновременно, и заставил себя встать. Ноги подкашивались. Он вышел в гостиную. Квартира Минхо была такой же, как он сам — светлой, немного сумбурной, живой. На стенах — фотографии волн, гитара в углу, стопка книг по серфингу на полке. Повсюду следы его присутствия: брошенная на стуле кепка, пачка от жвачки на столе, мокрое полотенце на вешалке.

Минхо стоял у небольшого столика на крошечном балконе, накрывая на двоих. Увидев его, он жестом показал выйти.

— Садись. Воздух хороший.

Они ели молча. Тосты действительно были его любимыми. Джисон михачески пережёвывал пищу, почти не чувствуя вкуса. Он чувствовал только взгляд Минхо на себе. Не давящий, а… внимательный. Осторожный.

Внезапно снизу, с улицы, донёсся знакомый голос: —Минхо! Эй, Минхо, ты там?

Это был Хёнджин.

Джисон замёрз с куском тоста в руке. Его глаза широко распахнулись от паники. Минхо увидел это. Его лицо стало твёрдым. Он встал, вышел на балкон, облокотился о перила.

— Я тут! — крикнул он вниз.

— Как он? — сразу же спросил Хёнджин, без предисловий. Голос звучал напряжённо.

— Живёт, — ответил Минхо. Коротко, без подробностей.

Снизу повисла пауза. —Мы… мы все знаем, — наконец сказал Хёнджин тише. — Феликс всё рассказал. Мы… мы не знаем, что делать. Чем помочь.

Джисон сжался внутри. Все. Все знают. Его позор, его слабость, его срыв — теперь это общее знание. Общая тайна, которую будут шептать за его спиной.

— Ничем, — голос Минхо прозвучал твёрдо, почти жёстко. — Не лезть. Не трогать. Не доставать его. Понял? Скажи всем.

— Но Мин… —Нет! — Минхо стукнул кулаком по перилам. Джисон вздрогнул. — Никаких «но»! Вы не видели того, что видел я. Вы не понимаете. Так что просто… дайте нам время. Окей?

Снизу долго молчали. —Окей, — наконец сдался Хёнджин. — Если что… мы рядом.

— Знаю. Спасибо.

Минхо вернулся за стол. Его лицо было напряжённым. Он сел, отпил из своего стакана. —Всё. Больше никто не придёт. Я позабочусь.

Джисон смотрел на него, и в груди что-то сжималось и разжималось, горячее и болезненное. Он видел, как это даётся Минхо. Видел, как он ломает свой привычный, открытый, общительный характер, чтобы выстроить вокруг него крепость. Чтобы стать его щитом.

— Зачем ты это делаешь? — прошептал Джисон, не в силах сдержаться. — Ты не должен… Я не твоя ответственность.

Минхо отложил стакан. Посмотрел на него прямо. —Заткнись, — сказал он беззлобно, но так, что не было пространства для споров. — Ты мой лучший друг. И… и не только. Я ещё не разобрался, кто. Но ты мой. Понимаешь? Моя ответственность. Моя забота. Моя проблема. И я никому не позволю тебя трогать. Даже тебе самому.

Он сказал это с такой простой, безрассудной уверенностью, что у Джисона перехватило дыхание. В его словах не было пафоса, не было романтики. Была лишь грубая, неотёсанная правда.

После завтрака Минхо заставил его принять душ. Принёс своё полотенце, свои чистые шорты и футболку. Одежда была велика, пахла его стиральным порошком и чем-то неуловимо им самим. Быть завёрнутым в его запах было одновременно и пыткой, и бальзамом.

День тянулся медленно и странно. Минхо не уходил на работу. Он отменил всё. Они сидели в гостиной. Минхо что-то чинил, Джисон просто смотрел в окно, на бесконечное море. Иногда Минхо подходил, молча ставил перед ним стакан с водой или кусок фрукта. Он не пытался развлекать его, не пытался заговорить. Он просто был рядом. Его присутствие было физически ощутимым, тёплым и прочным, как стена.

К вечеру нахлынула волна стыда. Унизительная, сжигающая. —Ты не должен был видеть меня таким, — выдавил Джисон, глядя на свои руки. — Слабым. Жалким.

Минхо отложил отвёртку, с которой возился. —Я видел тебя настоящим, — поправил он его. — И ты видел меня. Настоящего. Не того клоуна, которым я обычно прикидываюсь. Так что, по-моему, мы квиты.

Он подошёл, сел рядом на диван. Их бёдра почти соприкасались. —Я тоже боюсь, — признался он негромко, глядя прямо перед собой. — Боюсь сделать что-то не так. Сказать не то. Навредить тебе ещё сильнее. Я не знаю, как это — быть опорой. Я привык быть ветром, а не скалой.

Джисон посмотрел на его профиль, на напряжённую линию скулы, на серьёзный рот. —Ты справляешься, — тихо сказал он.

Минхо повернул голову, и в его глазах появилась тёплая, слабая улыбка. —Да?

— Да.

Наступила ночь. Минхо постелил ему на диване, хотя кровать была широкой. —Спи тут. Если что — я рядом.

Но когда свет погас и комната погрузилась в темноту, Джисон не мог заснуть. Стоило закрыть глаза, как перед ним вставали белые таблетки на столе, треск взламываемой двери, ужас в глазах Минхо. Он ворочался, пытаясь загнать прочь эти образы.

Вдруг он услышшал шорох. Минхо встал с кровати. Подошёл к дивану. Встал на колени рядом. —Не спится? — тихо спросил он в темноте.

Джисон молча покачал головой, понимая, что он видит этот жест.

Минхо вздохнул. Потом легонько подтолкнул его. —Двигайся.

Он лёг рядом на диван. Он был узким, им пришлось прижаться друг к другу вплотную, бок к боку. Минхо повернулся к нему на бок, положил руку ему на грудь, поверх одеяла. Ладонь была тяжёлой и тёплой.

— Спи, — прошептал он ему в темноту. — Я тут. Я никуда не уйду.

Его дыхание было ровным и спокойным. Его тепло проникало сквозь ткань, согревая озябшую душу. Сердцебиение под его ладонью постепенно успокаивалось. Образы таблеток растворились, их место заняло вот это — его дыхание, его вес, его защищающее присутствие.

Джисон закрыл глаза. Впервые за долгие дни его мысли не метались, не разрывали его на части. Они затихли, убаюканные ритмом его сердца.

Перед самым сном он почувствовал, как тёплые губы прикоснулись к его виску. Легко, почти невесомо.

— Спи, Джи, — снова прошептал Минхо. — Всё будет хорошо.

И Джисон поверил. Потому что это говорил он. Потому что его рука лежала на его груди, а его дыхание было самым надёжным звуком на свете. Он повернулся к нему, уткнулся лицом в его шею, вдохнул его запах — и наконец уснул, не выпуская из руки край его футболки.