Точка кипения

Неделя прошла в странном, зыбком перемирии. Джисон чувствовал себя как на минном поле, где каждый шаг, каждое слово могли привести к взрыву. Он вернулся к работе, к своим утренним прогулкам, к винилу по вечерам. Всё было как прежде, но сквозь привычную рутину проступала трещина, и из неё сочился леденящий холод.

Минхо не избегал его. Но и не искал. Их общение свелось к коротким, дежурным фразам в общем чате, к случайным встречам в «Волне», когда он забегал за кофе с парой туристов. Он был таким же — улыбчивым, громким, заряженным на жизнь. Но его улыбка больше не достигала глаз, когда он смотрел на Джисона. А его взгляд, обычно такой открытый, теперь стал быстрым, скользящим, как бы проверяющим — всё ли в порядке, не случилось ли нового непоправимого.

Это было хуже любого гнева. Эта вежливая, осторожная дистанция. Джисон ловил себя на том, что разглядывает его украдкой: вот он смеётся, запрокинув голову, вот хлопает Чанбина по плечу, вот о чём-то оживлённо рассказывает Хёнджину. Он был тем же Минхо для всех. Только не для него.

Однажды вечером Банчан собрал всех у себя во дворе. «Просто посидеть», как он сказал. Никаких поводов. Джисон пришёл последним, поддавшись на уговоры Сынмина, который написал ему «если тебя не будет, Минхо будет ходить как привидение и портить всем настроение».

Двор Банчана был его отражением — всё по полочкам, идеальный порядок. Мангал, удобная плетёная мебель, гирлянды, свисающие с ветвей старой оливы. И запах — барбекю, дым и пряные травы.

Джисон занял место в самом углу, в тени, как всегда. Он чувствовал себя сторонним наблюдателем на ярком, шумном спектакле. Хёнджин с Феликсом что-то снимали на телефон, Сынмин и Чонин помогали Банчану с мясом, а Чанбин и Минхо… Минхо ораторствовал, рассказывая очередную невероятную историю о туристах.

Джисон смотрел на него, на его живые руки, на блеск в глазах, и ему снова стало до тошноты больно. Он взял свою банку с колой и вышел из круга света, к калитке, выходящей на узкую улочку, ведущую к морю. Ему нужно было просто подышать. Просто на секунду убежать от этого спектакля, в котором у него не было роли.

Он прислонился к прохладной каменной стене, закрыл глаза. Из-за угла доносился шум прибоя, глухой и успокаивающий.

— Сбежал?

Он вздрогнул и открыл глаза. Рядом стоял Минхо. В руках у него были две банки — пиво и та самая кола. Он протянул Джисону его банку.

— Кажется, ты забыл это.

— Спасибо, — голос скрипел, как ржавая петля.

Минхо прислонился к стене рядом, не смотря на него. Они стояли в тишине, слушая, как за стеной смеются их друзья.

— Как ты? — наконец спросил Минхо. Его вопрос повис в воздухе, тяжёлый и неловкий.

— Нормально, — автоматически ответил Джисон. — А ты?

— Заебись, — Минхо фыркнул и отпил из банки. — Просто заебись. Всё как обычно.

В его голосе прозвучала незнакомая, горькая нота. Джисон рискнул посмотреть на него. В тусклом свете, пробивавшемся из-за стены, его профиль казался усталым. Напряжённым.

— Мин… — начал Джисон, но слова застряли в горле. Что он мог сказать? «Прости, что влюбился в тебя и всё испортил»?

— Я пытаюсь, — негромко сказал Минхо, всё так же глядя в темноту переулка. — Честное слово. Я всё перебираю в голове. Каждый fucking день. Наши разговоры, прогулки, всё… Ищу какие-то знаки. Что-то, что я упустил. И не нахожу. Ты всегда был просто… Джи. Моим другом.

Каждое слово било по Джисону как молоток. Он сжал банку так, что алюминий подал хрустящий звук.

— Я и есть твой друг, — прошептал он. — Это не изменилось. Забудь, что случилось. Это была ошибка.

Минхо наконец повернул к нему голову. Его глаза в темноте казались бездонными. —Ошибка? — он тихо, беззлобно рассмеялся. — В этом-то и проблема, Джисон. Я не знаю, была ли это ошибка. Я не знаю, что я чувствую. Я только знаю, что теперь, когда я смотрю на тебя, я вижу не только друга. Я вижу того парня, который меня поцеловал. И я не знаю, что с этим делать.

Он оттолкнулся от стены и подошёл к нему вплотную. От него пахло пивом, дымом и его обычным, таким знакомым запахом, от которого у Джисона перехватывало дыхание.

— Почему ты не сказал раньше? — в его голосе прозвучала не просьба, а требование. — Почему заставил меня чувствовать себя слепым идиотом все эти годы?

— Я боялся! — вырвалось у Джисона, и он отшатнулся, наткнувшись спиной на стену. Бежать было некуда. — Боялся именно этого! Твоей растерянности! Твоего отвращения! Боялся потерять тебя! И я всё равно потерял!

— Я не испытываю к тебе отвращения, — тихо, но чётко сказал Минхо.

Он стоял так близко, что Джисон чувствовал тепло его тела. Его сердце бешено колотилось, глотая слова.

— Тогда что? — прошептал Джисон, глядя на его губы. — Что ты чувствуешь? Скажи мне. Дай мне что-нибудь, Минхо. Любую кроху. Потому что я сходи с ума.

Минхо не ответил. Он медленно, будто давая ему время отпрянуть, поднял руку и прикоснулся к его щеке. Большой палец провёл по скуле, лёгкое, почти невесомое касание, от которого по телу Джисона пробежали мурашки. Это был не дружеский жест. Это было что-то новое. Незнакомое. Пугающее.

— Я не знаю, — повторил Минхо, и его голос дрогнул. — Но когда я смотрю на тебя сейчас… мне хочется понять.

Его взгляд упал на губы Джисона. Воздух между ними снова загустел, стал тяжёлым и сладким, как мёд. Шум вечеринки, шум прибоя — всё ушло куда-то далеко.

И на этот время Джисон не убежал. Он замер, прикованный к месту этим касанием, этим взглядом, этой мучительной неопределённостью. Он видел борьбу в его глазах. Любопытство. Страх. Жажду.

Минхо наклонился. Медленно, мучительно медленно. Его дыхание смешалось с дыханием Джисона. Пауза длилась вечность. Он ждал знака. Разрешения. Или отказа.

Джисон закрыл глаза. Это была капитуляция.

Их губы встретились. На этот раз не порывисто и испуганно, а осторожно, вопросительно. Губы Минхо были мягкими, чуть влажными от пива, и они двигались неуверенно, словно исследуя новую территорию. Он не углублял поцелуй, просто вёл, давая привыкнуть.

Джисон ответил дрожью. Его руки сами поднялись и вцепились в боковины его рубашки, сминая ткань, не давая ему исчезнуть, раствориться, оказаться сном.

Минхо издал тихий, сдавленный звук — не то стон, не то вздох облегчения — и его рука переместилась с щеки на затылок Джисона, притягивая его ближе. Поцелуй стал увереннее, настойчивее. В нём проявился его характер — жажда жизни, желание докопаться до сути, испытать всё до конца.

Это было непохоже ни на что. Это было страшнее и прекраснее любого воображения. Джисон чувствовал головокружение, его колени подкашивались. Он тонул в этом ощущении, в его вкусе, в его тепле, в грубоватой текстуре его руки на своей коже.

Внезапно Минхо оторвался. Он тяжело дышал, его глаза были широко раскрыты, в них бушевала буря из смятения, страсти и паники. Он всё ещё держал Джисона за затылок, не отпуская.

— Вот чёрт, — выдохнул он хрипло. — Вот… чёрт.

Он отступил на шаг, его рука упала. Прохладный ночной воздух обжёг кожу, где только что было его тепло.

Они смотрели друг на друга, словно впервые видя. Из-за стены донёсся взрыв хохота. Их мир, реальный мир, напоминал о себе.

— Нам нужно… — Минхо провёл рукой по лицу. — Нам нужно вернуться. А то они хватятся.

Джисон молча кивнул. Он не мог вымолвить ни слова. Всё внутри дрожало.

Минхо посмотрел на него последним сложным взглядом — в нём было и желание, и ужас перед этим желанием — и развернулся, чтобы уйти.

— Минхо, — позвал его Джисон.

Тот обернулся.

— Это… это тоже была ошибка? — спросил Джисон, и его голос предательски дрогнул.

Минхо замер на мгновение, его лицо было напряжённой маской. —Я не знаю, — снова сказал он, и это было самое честное и самое жестокое, что он мог сказать. — Я не знаю.

И он ушёл назад, к свету, к смеху, к нормальности, оставив Джисона одного в тёмном переулке с губами, всё ещё горящими от его поцелуя, и с душой, разорванной на части между надеждой и отчаянием.

Он медленно сполз по стене на землю, спрятав лицо в коленях. Теперь всё стало только сложнее.