Тьма. Смерть и Пламя

Калеорд подлатал себя кое-как. Дальше остаётся только отдыхать... Ждать, пока всё восстановится.

Он отдыхать не умеет. Вместо этого он садится за рабочий стол в такие моменты и то и дело занимается изучением тонкостей чёрной магии. Он искренне влюблён в эфир и всё, что с ним связано. Ломать законы магии самое любимое его занятие. Изобретать что-то новое и запретное — тоже.

Но не в этот раз.

Такой ритуал уже стал для него привычным... с тех самых пор. Какие бы доводы не приводил здравый смысл, нечто больное и страшное шептало ему обратное. В итоге, что бы он ни думал и что бы ни чувствовал, всегда возвращался к этому.

Он садится на мягкое удобное кресло в спальне. Задирает рукав рубашки до локтя. Немного нетерпеливо зажигает свечу дрожащими пальцами. От волнения? От собственной глупости? От чего-то... совсем другого?

Медленно снимает перчатку. Под ней на ладони уже много шрамов от ожогов — всё из-за предыдущих разов. Сначала было больно до сжатых зубов и сбитого крика в груди.

Уже не так уж и больно.

И плохо это или хорошо, Калеорд не может решить. Да и нет в этом смысла. Он всё равно будет продолжать.

Он прикасается ладонью к пламени свечи. Пламя сразу же нежно целует его, приветствуя. Оно его ждёт и любит. Короткая вспышка боли граничит с абсолютным безразличием. Калеорд проводит рукой по пламени, позволяя огоньку обжигать его кожу до покраснения. Как только появляются первые признаки того, что ожог уже более серьёзен, он смещает руку. Смотрит на то, как огонь оставляет за собой обжигающий след, с невероятным упоением.

Почему?

Это ощущается так, как сама Ферокс. Словно бы она у него в руках. Наверняка так бы ощущался её поцелуй и её любовь. Сжигающая до костей всё живое. Мало кто способен подобное выдержать... Калеорд бы мог. Жаль только, что теперь он ей безразличен...

Калеорд ощутил в тот день, в подвале, ожог на своей щеке. Было бы глупо полагать, что Ферокс не может его ранить... Или наоборот? Всё-таки её огонь обжигал всех, когда она была без сознания, кроме него и Альвиана... Как бы там ни было, в тот день она перешла черту. Окончательно отрезала нить, связующую их. Вспышка боли того дня до сих пор бесконечно мерещится Калеорду. Даже шрама не осталось, а боль, как призрак, всё ещё там. Словно бы то место до сих пор бесконечно горит. Тот её смешок звучал как конец всего мира.

Сначала он это отрицал. Сейчас уже не важно, отрицает он или нет. Он хочет почувствовать ожог снова. И снова. И снова... Только бы до его сознания не дошла мысль о том, что он всё ещё может попытаться что-то изменить. Это слишком опасно. Ему надо держаться от неё как можно дальше. Плевать на задание... и на Круг. Он этого не сделает. Если он увидит её ещё раз, он...

Что?

Калеорд оставляет вопрос без ответа, смещая фокус внимания со своих тянущихся мыслей на яркий огонёк. Он всегда будет тут, никуда не сбежит. Это единственное, чему он может позволить остаться.

Когда вся ладонь и пальцы оказываются обожжёнными, Калеорд тушит свечу пальцами. Отворачивается и тяжело вздыхает. Он очень боится, что в один прекрасный день перестанет чувствовать этот жар.

Калеорд поднимается с кресла. Осторожно натягивает перчатку на поражённую руку и морщится, когда кожа соприкасается с ожогами. Бросает взгляд на собственные записи на столе. Он активно работает сейчас над тем, чтобы узнать, можно ли забрать чью-то магию себе. Говорят, что это невозможно, но когда это его останавливало? Хотелось бы вернуться к исследованиям, но он чувствует себя слишком уставшим...

Калеорд падает на кровать и закрывает глаза.

Он уже окончательно её оттолкнул. Нашёл слова, которые смогли её задеть, пусть она этого и не показала. Калеорд почувствовал её боль на кончике языка — на вкус она как сахар. Но она лишь посмеялась... Впрочем, этот смех звучит как самый отчаянный крик, если хорошенько в него вслушаться.

Калеорд совсем не уверен в происходящем. Она соврала ему тогда, а значит, что-то точно чувствовала к нему, раз так отчаянно хотела спасти. Он повёлся, как последний дурак, поддавшись ярости. Ферокс прекрасно знала, что это безоговорочно сработает. Она уже поняла, что Калеорд — заложник своих эмоций.

Но с другой стороны почему-то Калеорд знает, что она вытащила его осколок вовсе не потому, что хотела, чтобы он жил. Её действия исходили скорее из желания доставить себе ещё больше страданий. Стать на шаг ближе к смерти. Осознаёт она это или нет, она жаждет наказания и погибели. Какими способами она к этому придёт уже не имеет значения.

Поэтому Калеорд и не спешит. Старается не позволять себе мысль, что он значит что-то для неё. В ней нет ничего живого. Это мертвец. И влюбляться в неё — самому лечь в могилу... (Он всё ещё притворяется, что у него есть выбор).

На краю сознания ещё не тухнет противная надежда, что шепчет непрестанно о том, что, на самом деле, всё совсем по-другому. И, быть может, её пламя всё ещё ярко горит где-то глубоко внутри, спрятанное надёжно от чужих глаз.

Так забавно, что Альвиан решил, что Ферокс удалось загипнотизировать... Ох, если бы. Можно позволить себе представить... что бы было, если бы нечто подобное произошло.

Не успевает он даже подумать об этом, слышит странный звук. Словно бы что-то стеклянное разбивается. Не то что бы это где-то в комнате... Прямо в голове.

Калеорд вскакивает с кровати с тревожным чувством. На краю сознания он уже понимает, что это всё значит.

Он открывает карту и шепчет заклятие. Чёрная магия любезно показывает ему точку, где находится Ферокс. В лесу. Там, где и обычно... Она там каждую ночь. Видимо, нашла какой-нибудь старый дом и живёт в нём.

Калеорд пару секунд смотрит на точку. Что за глупостью было подумать, что это тот самый кулон разбивается подобным образом?

Следующий звук разбивающегося стекла оглушает Калеорда на пару секунд и вынуждает схватиться одной рукой за голову. Точка на карте растворяется. Шум стучит в ушах.

Так разрушилось заклятие кулона. Его можно разрушить только лишь мощным проклятием. Конечно, можно представить, что это сделала Ферокс... она всё-таки в своём доме, в безопасности. Но до этого она ведь не разбивала его, хоть имела тысячи возможностей. Калеорд ей даже на это намекнул — она, впрочем, не догадалась.

.

.

.

Он просто сходит проверить. Ничего больше. Если всё в порядке, он уйдёт. Она его даже не увидит и не услышит.

***

— Ты, — бросает Ферокс. — Удивлена, что осмелился напрямую прийти ко мне. Прошлый раз твою шкуру спас Круг Власти, но сейчас их здесь нет.

— Но одна ты меня одолеть не сможешь. В прошлый раз всё так сложилось исключительно потому, что тебе помогал Калеорд, — замечает Барнард.

Лицо его совсем не такое, как тогда. Теперь оно искажено не только шрамом, а ещё и болью. Ненавистью. Жаждой отмщения. Всё-таки она сожгла к чертям всех его людей, которые были преданы ему настолько, что под давлением пыток не выдавали ни единого слова.

И глаз его, тот самый, о котором однажды рассказывал Калеорд, теперь действительно выглядит жутко пустым: в нём нет ни радужки, ни зрачка. Похоже, теперь Барнард сорвал с себя все маски и чары.

С какой-то стороны можно было бы посочувствовать ему. Ферокс может себе представить его чувства. После того, как он всё потерял, его схватил Круг. Наверняка там вывернули весь разум наизнанку. Он разбит. Сломан. Совершенно один.

Но это не значит, что Ферокс даст ему возможность одолеть её или что упустит шанс выбить из него секрет о том, как снять то самое проклятие. А после его смерти Освальд сможет убить короля без каких-либо препятствий.

— Все твои люди умерли от огня? — интересуется Ферокс небрежно.

— Это не последний и не первый мой лагерь. От моих людей не так легко избавиться, как тебе может показаться, — Барнард старается сохранять самообладание, но желваки на его челюсти дёргаются. — Не волнуйся. Скоро ты своими глазами увидишь один из лагерей, обещаю.

Вот значит как. Но несмотря на то, что те люди не были последними его подчинёнными, видно, что он до безумия зол. Это личное...

— Ты сегодня умрёшь. У тебя не получится меня схватить, — заявляет Ферокс.

Воздух между ними взрывается.

Чёрная магия трещит молнией. Тьма проходит пространство и разносит крышу к чёрту. Ферокс уворачивается от обломков. Конечно, он захочет в первую очередь разрушить каждую частичку того, что может стать ей укрытием. Только бы доставить хоть каплю боли. Жаль, что у него не выйдет. Это только злит Ферокс ещё больше. Перед глазами так и стоит картина опустошённых глаз Альвиана, когда он говорил о смерти своей сестры. И то, как отчаянно Калеорд пытался выпытать у неё способ снять проклятие.

Ей мало что дорого. Мало что может её зацепить. Но Барнард умудрился причинить боль всем, кого она любит. И он за это поплатится.

Нет смысла пытаться уберечь дом. Барнард в любом случае не оставит тут совсем ничего. Поэтому Ферокс поднимает руку, окутывает её пламенем и направляет на Барнарда. Волна тьмы отбрасывает не только пламя, но и саму Ферокс, ударяя спиной об обломки со всей силы. Воздух вылетает из груди. Спина немеет на пару секунд.

Ферокс не тратит время на то, чтобы встать. Посылает пламя по обе стороны от Барнарда и вынуждает его сомкнуться. Новая волна тьмы снова ударяет её об обломки. Доска падает на плечо откуда-то сверху, посылая тупую боль по телу.

Почему её пламя не сильнее его чёрной магии? Как это вообще может быть возможным? От этой волны даже не увернуться.

Лёгкая паника шелестит на краю разума отголосками, но Ферокс её прогоняет. Вынуждает себя окунуться в ярость, позволить себе её ощущать сполна. Сейчас самое время. Она никому не навредит.

Следующий удар пламенем Ферокс планирует нанести точным плавным движением прямиком в Барнарда, но вместо этого случается неконтролируемый взрыв. Пламя падает на пол и разрастается с невероятной скоростью, поглощая всё вокруг с жадным треском. Оранжево-алые переливы завораживают своей чистой красотой. Жар и дым ощущаются сладким привкусом победы и власти.

Тьма Барнарда не укрывает его от такой неконтролируемой вспышки. Он обжигается и кричит от боли. Ожог на левой руке сразу покрывается пузырями и быстро обугливается до пепла до самого локтя. От такого он вряд ли когда-нибудь исцелится.

Этот крик возвращает Ферокс в воспоминания, когда они вместе с Калеордом сожгли работорговца. Сердце стучит быстрее, разгоняя по венам адреналин... и забытое давно удовольствие. Здравый смысл напоминает ей, почему именно Альвиан запретил ей зажигать пламя. Вовсе не потому, что это может её раскрыть...

Они с Альвианом тогда вместе шли по заброшенному старому переулку в городе, о чём-то разговаривали. В то время Альвиан ещё не вынуждал её убивать и притворялся всего лишь добряком, который решил приютить Ферокс. Она выложила ему почти что все подробности о своей жизни. Конечно, не упустила рассказов о магии. Да и к чему вообще было бы это скрывать, если он был там, в тот день, когда умер Грэм? Он всё и так знал. Но продолжал относиться к ней так, словно это было чем-то совсем обычным. От этого у неё на сердце теплело всё больше с каждым днём... пока Альвиан всё не перечеркнул. Это, впрочем, случится не в тот день.

Из-за угла выбежал разбойник с арбалетом. Как Альвиан его не заметил, для Ферокс до сих пор остаётся загадкой. Может, это была какая-то изощрённая попытка разузнать, насколько хорошо она владеет своей магией.

Арбалетный болт попал Альвиану в плечо. Ферокс сразу же вспыхнула дикой яростью. Пламя охватило разбойника. Он завопил и упал на землю от боли. Тогда Ферокс продемонстрировала идеальный контроль магии. Сожгла ему только пальцы до фаланг. Слушала крики и улыбалась. Сжигала его по маленькому кусочку, пока Альвиан молча наблюдал со стороны.

После этого он запретил ей использовать пламя. Вынудил чувствовать вину за содеянное и отвращение к себе. Тогда у него всё ещё было очень мощное влияние на неё. Он для неё был миром и самым главным авторитетом. Не имело значения, что он говорил, Ферокс это воспринимала за единственную истину.

Уже после того, как их отношения изменились, Ферокс поняла, зачем он так поступил. И всё равно продолжила прятать пламя глубоко внутри, чтобы себя не выдать — и чтобы не упасть в бездну безумия, которой её так пугал Альвиан. Её мать тоже с отвращением наблюдала за тем, как Ферокс упивается пламенем. Говорила ей, что Ферокс больна, но лекарства от этого нет. Как бы Ферокс ни пыталась это оттолкнуть и спрятать, оно всегда выбиралось наружу. Голодное и жадное.

Сейчас это её совсем не волнует. Ей впервые... всё равно.

Пламя вспыхивает с новой силой, переливаясь тёмно-красными оттенками. Но даже в состоянии истерики на грани болевого шока Барнард не перестаёт быть опасным. С его губ слетают какие-то слова шёпотом — Ферокс даже не слышит их из-за треска огня. И тёмная стрела летит прямо в неё.

Ферокс уворачивается, но стрела летит за ней, словно предугадывая движения. Сквозь пламя она без препятствий попадает ей в грудь, разрастаясь адской болью по телу, и растворяется тьмой.

Огонь поднимается выше, беснуется, рассыпается в стороны, поглощая как можно больше всего вокруг, погружается в абсолютный хаос. Ферокс теряет над ним контроль. Боль от стрелы вынуждает её вздрогнуть. Дышать тяжело.

Барнард кое-как приходит в себя. Пламя потихоньку успокаивается и затухает, хоть Ферокс и не давала такого приказа. Словно бы эфир закончился — но это не могло произойти так быстро...

Боль приковывает Ферокс к полу. Дышать становится огромным усилием.

— Думаешь, сражаясь с твоими родителями, я так и не смог придумать, как одолеть ваше знаменитое пламя? Я занялся этим в первую очередь, — едко говорит Барнард, подходя к ней ближе. — Святые, как же я их ненавидел. Столько жизней они погубили. Это был настоящий кошмар... они сжигали и сжигали до бесконечности. Никто не мог их остановить или вразумить. Они потеряли контроль и собственный рассудок. Они убивали снова и снова. Мою семью они сожгли заживо и смеялись, пока те кричали. Даже моих маленьких братьев и сестру. Настоящий подарок судьбы, что именно ты их наследница. Я не только отомщу им сполна... в лишний раз, — Барнард улыбается. Его улыбка выглядит не здоровее её собственной. — Но ещё смогу причинить боль Грешнику — и Кругу Власти. Судьба мне благоволит.

— Уверена, они сожгли твою семью не просто так. На всё были причины, — говорит Ферокс сквозь боль. Голос выходит хриплым. Похоже, что это проклятие буквально пожирает пламя. Внутри неё словно бы завелись дикие голодные волки, которые сжирают её органы по кусочку.

— Ты, видимо, издеваешься надо мной, — переходит на крик Барнард. — Я рисковал всем, чтобы спасти этот идиотский прогнивший мир от зла! Я был героем, я спас тысячи жизней! И какую плату я получил? Вечное изгнание, преследование, ненависть, клеймо самого Дьявола! Я готов был всё это принять. Но моя семья точно не заслужила смерти!

Ферокс пробирает дрожью от его слов. Он словно бы искажённое отражение Освальда: если бы он всего лишь раз оступился... Видимо, поэтому Освальд так ненавидит Барнарда. Он знает, что это — его будущее, от которого не сбежать.

Действительно: что же случается с теми героями, которых мы постоянно видим в различных историях? С теми, которым всё даётся легко. С теми, кто рискует всем и всегда выигрывает. С теми, кто пытается спасти этот мир... а однажды осознаёт, что он давным-давно прогнил?

Вот что их ждёт: удушение от ненависти и жажды справедливости, которой они никогда не достигнут.

Поэтому Ферокс и не хочет никакой мести. Как только она берётся судить, что справедливо, а что нет, только лишь утыкается в то, что виноватых нет. И никогда не будет. Этой привилегии нет у испорченных светом душ, которые до конца своих дней будут искать справедливость. Это их проклятье на веки вечные.

— Тогда как так вышло, что ты почти весь Эламор затопил? — хрипло интересуется Ферокс. Тянет время, чтобы немного собраться и восстановиться, привыкнуть к этой боли. Рука уже на ноже, остаётся только разозлить его достаточно, чтобы он подошёл вплотную.

— Как так вышло? Правда хочешь знать? — раздражённо спрашивает Барнард. Похоже, он тоже не прочь потянуть время. Может, с каждым словом ей будет становиться только хуже? Как бы там ни было, он не должен забывать, что пламя — не единственное её оружие. — В том далёком триста шестом году твои родители ещё не свихнулись окончательно. Они захватили власть из добрых побуждений, если верить их чарующим речам. Но я знал, какие они на самом деле. Они уже убили мою семью и многих из тех, кто с ними не соглашался. Я принял решение поднять восстание против них. Погрузил королевства в проклятый сон и сказал тиранам, что верну всё, как было, только если они отдадут трон Канару и сдадутся. Это должно было показать народу, что Атэрас ради них ничего делать не станут. Но... они согласились на встречу. Я принёс волшебную сферу, в которой был сокрыт ключ к снятию проклятия. Они шли сдаваться... но один из стражей бросился вперёд. Сказал, что верит супругам Атэрас и спасёт мир от меня! Можешь себе такое представить? Он взял сферу и разбил её... Бросил в море на скалы, за канову границу. Думал, что так сломает проклятие. Но вместо этого он разрушил единственный способ его снять. Теперь это попросту невозможно! Люди навечно спят там, внизу, потому что кто-то осмелился поверить этим бессердечным сумасшедшим тиранам!

Абсурдность ситуации заставляет вздрогнуть. Как всё просто и вместе с тем глупо. Надежда разбивается о скалы с той самой сферой, которая в воображении Ферокс ярко, как перед глазами, разлетается на маленькие осколки. Видимо, именно её фрагмент они с Калеордом видели в воспоминаниях поражённого испорченным эфиром.

— Я не знаю, как его снять. Это невозможно! А Круг всё гоняется за мной... Уничтожает моих людей, добивает это несчастное королевство. Не я злодей в этой истории, — шипит Барнард. Снова проговаривает заклятие, и Ферокс инстинктивно поднимает стену пламени в защиту. Это тратит последние капли эфира и приносит огромную боль, но проклятие чёрной магии не останавливает. Оно рассекает ей кожу плеч и шеи, как огромной нитью. Капли крови заливают её одежду. Цепочка кулона, что ей подарил Калеорд, рвётся. Он падает вниз, на землю. Ферокс сжимает его пальцами и крепко держит, хоть это и бессмысленно. Глупо. Безрассудно. Зато это дарит ей такую необходимую ярость.

Она поднимается на ноги с огромным трудом, едва ли держится. Проклятия воют и тянут её вниз со всей силы. Ей не удастся сделать быстрый выпад, как бы она на это ни надеялась.

Внезапно Ферокс замечает изменения вокруг. Потихоньку со всех сторон к ним ползёт плотный туман. Барнард тоже на него отвлекается, и Ферокс бросается вперёд. Целится ему в здоровый глаз, чтобы он совсем к чертям ослеп. Но её кто-то хватает за руку и тянет назад. Кулон выпадает из её руки на землю.

Ферокс лишь моргает, а всё вокруг окутывает туман. Рука в перчатке крепко зажимает ей рот. Другой рукой тот, кто её схватил, крепко и больно сжимает оба её запястья. Барнард кричит:

— Решила сбежать, как крыса! Ничего другого от вашей выродской семьи я и не ждал! Я тебя всё равно найду, как бы ты ни пряталась...

Ферокс неистово дёргается. Её гордость горит голубым пламенем, требуя немедленно выползти из этого проклятого тумана и продолжить сражение. Она пытается оттолкнуть того, кто её схватил, даже если и осознаёт разумом, что Барнард бы её одолел. Кулон... там остался кулон. Она должна его хотя бы забрать. А руки тянут её куда-то назад, несмотря на все жалкие попытки вырваться. Использовать пламя совершенно не выходит. Словно бы его кто-то украл. Она задыхается от дыма вокруг. Так тяжело дышать. Ничего не видно. Неужели это дело рук Вара? С чего вдруг он тут мог оказаться?

А как вообще Барнард нашёл Ферокс здесь? Неужели Арен был прав? «Вряд ли он так просто тебя отпустил, этот Освальд». Освальд сдал её местоположение Барнарду? Точно... он ведь знал о хижине... но... Разве это вообще возможно?

Руки утаскивают её всё дальше и дальше. Останавливаются они только спустя долгие тягучие минуты, когда отчаянные крики Барнарда окончательно стихают.

Её разворачивают к себе лицом. Это Калеорд.

— Как ты здесь... — начинает Ферокс, широко распахнув глаза от удивления, но Калеорд впивается своими губами в её. Его пальцы всё ещё крепко сжимают её запястья, не позволяя никуда отойти или дёрнуться.

Поцелуй, впрочем, похож на сражение и наказание. Он кусает её губу до крови в абсолютной ярости. Ферокс отвечает на поцелуй с не меньшим рвением и раздражением. Все её попытки укусить его в ответ не увенчиваются успехом. Разряд удовольствия и адреналина вспыхивает в крови, заглушая на пару мгновений всю боль — и голос разума вместе с тем. Невероятное ощущение, которое Ферокс, пожалуй, никогда не забудет... На кончиках их языков танцует пламя, осыпая искрами каждый уголок души.

Сотни адских пылающих бабочек с крыльями-осколками врываются в её грудь. Кружат вокруг этого гнилого избитого сердца, испещрённого шипами.

Не то что бы она не понимала раньше, что позволила Калеорду добраться до её души. Или что она окончательно ему проиграла. Но сейчас она растворяется в этом проклятом чувстве с головой, теряется в бескрайнем море. Тонет без единого шанса на спасение.

Пожалуй, есть более изысканный и жестокий способ наказать себя за свою чудовищную натуру, чем обычные боль и смерть. Для этого достаточно заболеть неизлечимой болезнью, которую называют почему-то любовью и боготворят. Это проклятие остаётся навсегда в изломанных эмоциях, в лёгком тихом ночном шёпоте, в фантомном ощущении рук и губ. И не существует ничего ужаснее.

У Ферокс не хватает сил оттолкнуть Калеорда, поэтому она притворяется, что слишком ослабла после сражения. Позволяет этому произойти... С бешено колотящимся сердцем. Она проигрывает, проигрывает, проигрывает, но...

Калеорд отстраняется от неё и проводит рукой нежно по её волосам, словно проверяя, правда ли она прямо перед ним. Это длится всего лишь секунду, прежде чем пальцы больно хватают её за волосы и тянут. Он наклоняется ближе и шипит ей на ухо:

— У тебя вообще есть инстинкт самосохранения?

Хриплое хмыканье в ответ его явно не устраивает, но он вынужден отпустить её: времени мало. Теперь Ферокс обращает внимание на то, что они пришли к чёрной лошади.

— Кулон остался там, — зачем-то говорит Ферокс тихо. Сейчас не так уж и важно, но когда она вновь останется одна (а она ведь останется), тоска по виновнику режущих ран у неё в груди будет невыносимой. Хотя бы кулон мог бы чуточку её облегчить.

Эта фраза заставляет ярость Калеорда закипеть с новой силой. Ей даже кажется, что вот-вот послышится скрип зубов, настолько сильно он сжимает челюсть.

— Садись на лошадь, — загробным тоном приказывает Калеорд.

— Это наш шанс! Давай его схватим и убьём, — предлагает осторожно Ферокс. — Да, я не особо хорошо сейчас...

— Весь лес сейчас кишит королевской стражей и людьми Барнарда. Нам надо убираться отсюда как можно скорее, иначе оба тут поляжем, — объясняет он с последними каплями терпения.

С чего вдруг король так сильно рискнул и отправил всю стражу в лес? Они всегда избегали его, как огня, особенно ночью. Король поставил все карты на кон, чтобы её поймать.

Горло Ферокс нервно дёргается от раздумий о том, не совершает ли она глупейшую ошибку в своей жизни. Но с другой стороны, толку ей пытаться сопротивляться? Калеорд всё равно затащит её на эту лошадь и увезёт туда, куда ему надо. А бегать в одиночку по лесу ото всех без магии — так себе затея.

— Ладно, — всё-таки соглашается Ферокс. Осторожно садится на лошадь. Калеорд помогает ей, хоть и под тихое раздражённое шипение: всё-таки удар по спине был неслабым, отрицай это или не отрицай.

Калеорд тоже садится на лошадь позади Ферокс. От близости чье-го тела Ферокс едва ли не вздрагивает от непривычки. Очень тепло. Она замирает, боясь даже дышать, только бы не прекращалось это тёплое мгновение, хоть и есть осознание, что это тепло её только лишь обожжёт. Сейчас ей всё равно, притворяется он или нет, зачем он так поступает. Есть только сокровенное ощущение призрачных объятий, которые вынуждают душу ненадолго перестать корчиться от боли. Сердце стучит даже быстрее, чем тогда, когда они целовалось.

Калеорд берёт поводья и направляет лошадь ехать как можно скорее в каком-то неизвестном ей направлении.

— Мы не привлечём внимание чудовищ? — спрашивает Ферокс, выпутываясь из соблазнительных пут покоя и тепла. Нельзя позволить себе расслабиться. Хотя бы ради Калеорда. Они должны отсюда выбраться.

— Они уже заняты королевской стражей, — отвечает он. — Как так вообще получилось? Как ты себя выдала?

— Не знаю. Я подумала, что, возможно, Освальд меня сдал. Но мы с ним виделись совсем недавно. Он бы не успел привести сюда целый королевский отряд, — тихо отвечает Ферокс. Ей ужасно не по себе сидеть в таком положении. Это ведь самое настоящее объятие. Зачем он с ней это делает? Всё-таки она вроде как решила, что Калеорд не притворялся рядом с ней... но... Сомнения накрывают с новой силой. — Куда ты меня везёшь? В Круг?

Калеорд долго молчит. Настолько долго, что ей внезапно становится холодно. По телу пробегает дрожь. Конечно, как ещё можно было бы выбить её из равновесия настолько, чтобы вынудить её без вопросов добровольно оказаться в Круге Власти? Оттуда вряд ли вообще возможно сбежать. Ей туда ни в коем случае нельзя попадать. А Калеорд наверняка об этом только и мечтает — и не постесняется никаких методов для достижения этой цели.

Тяжёлый вздох вырывает Ферокс из раздумий.

— Нет.

Коротко и просто. Почему-то тепло обратно, впрочем, не возвращается. Её морозит, может, уже от недостатка эфира. Получается, проклятие Барнарда действительно буквально пожирает её эфир с каждой секундой. Может, проклятие им и питается. Тогда всё пройдёт, когда эфира совсем не останется.

Тишина кажется вечностью. Ферокс не может подобрать слов — да и что она может ему сказать? Спросить, слышал ли он их разговор? Продолжить выспрашивать о том, что с ней будет дальше? Похоже, он и сам ещё не придумал, но почему-то всё равно решил спасти.

— Думаю, они нашли тебя из-за Освальда, — говорит внезапно Калеорд после долгих размышлений. — Может, у них есть какой-то метод связи, который позволил им быстро сгруппироваться и попасть сюда.

Стоило бы предупредить Арена и его мятежников. Только бы их не нашли... Это пока единственные её союзники, и терять их совсем уж не хотелось бы. Но нельзя Калеорду об этом рассказывать, раз они враждуют. Поэтому остаётся надеяться, что они будут в порядке за своим магическим щитом.

— Куда тогда мы едем? — спрашивает Ферокс. — Барнард ведь знает, где твой дом. Почему он вообще до сих пор не схватил тебя после того, как сбежал из ваших подземелий?

— Я ему не нужен. Если говорить точнее, то Круг Власти в принципе он, разумеется, ненавидит весь, но я и Малум для него особенно ненавистны. Сначала он убьёт всех остальных и доставит нам столько страданий, сколько вообще возможно. Именно мы портим ему жизнь ещё с самого основания Круга. Это не удивительно: он ведь затопил наши дома и лишил семьи. За тобой Барнард, разумеется, ведёт охоту и пришёл бы даже ко мне в дом. Но вряд ли кто-то предположит подобное после всего произошедшего. У меня тебя будут искать в последнюю очередь.

— А если всё-таки дойдут до этой последней очереди? И мы с тобой окажемся в ловушке, как в прошлый раз. Как ты объяснишь, почему опять я доставляю тебе проблемы?

Калеорд вздыхает:

— Не беспокойся. Я уже восстановил почти всё, что в тот день Барнард разрушил. Мой дом будет безопасен некоторое время. По поводу Круга можешь не волноваться... Малум уже не так уж сильно злится. И с нетерпением ждёт, когда ты станешь частью Круга Власти. Они придут на помощь, если я позову.

— И как ты им объяснишь, почему я не в подземельях Круга?

— Ты можешь ехать молча? Какая тебе вообще разница, будут ли у меня какие-то проблемы? — раздражается окончательно Калеорд. Внезапно нахлынувшая обида так и подталкивает к разговору о... том самом. Запретном.

— Никакой, — попросту отвечает Ферокс. — Ищу подвох.

Калеорда эта ложь успокаивает, поэтому он немного расслабляется. Или же в отчаянии выдыхает прочь надежду?

— Да, у меня могут быть проблемы. Я попробую выкрутиться, — отвечает он наконец. — Я уже знаю, что скажу.

— Хорошо, — говорит Ферокс осторожно. Наступает себе на горло, чтобы сделать тон холоднее и не выдать ни одной своей эмоции. — Спасибо, что спас меня. Было бы досадно потерять такое оружие. Не понимаю, как вообще может существовать проклятие, которое может уничтожить огненный эфир. И почему он не воспользовался им в прошлый раз.

— Потому что был уверен, что передо мной ты не станешь использовать магию, чтобы я тебя не убил. А когда понял, что ошибся, уже потратил почти весь эфир на меня. Ему не хватило сил на это проклятие. Но сейчас он был полон эфира и использовал проклятие первым делом. Он уже очень слаб. Если бы не королевская стража и моя рана, мы могли бы попытаться его снова схватить.

Ферокс пару секунд молчит. Рана? Где он успел пораниться? Как он вообще, собственно, узнал, что ей нужна помощь, и пришёл так вовремя с этим своим туманом?

Видимо, он не слышал их разговор, раз уж хочет снова пытаться выбить из Барнарда ответы. У Ферокс пока не хватает смелости сказать ему, что он может даже не надеяться спасти свою семью. Пусть он продолжает попытки узнать... Пусть лелеет свою надежду. Если не знать, что что-то невозможно, сделать это становится возможным. Калеорд должен искать дальше и верить. Иначе... падёт в бездну, прямо к ней. И вдвоём им незачем будет выбираться: они ведь будут в ней вместе.

— Как ты узнал, что мне нужна помощь? — спрашивает Ферокс.

— Почувствовал, что кто-то разбил проклятие кулона, — признаёт Калеорд. — Видимо, сильный удар одного проклятия разрушил другое.

В голове Ферокс загорается новая идея. Если считать осколки проклятием, можно ли выбить их чем-то более ужасающим? А потом его отменить. Если она сделает это сама, то, наверное, не составит огромного труда вернуть всё обратно. Это может сработать... Если бы только не одно «но» в виде существа, которое выдаёт себя за Дьявола.

Было бы неплохо рассказать Калеорду обо всей этой чертовщине. Спросить совета. Всё-таки Дьявол то существо или нет, он имеет влияние на чудовищ, а, значит, очень силён. Это может быть опасным. Предупредить бы его. Но стоит ли? Пока что Ферокс точно не может ему доверять. Она не собирается вступать в Круг из-за одного лишь поцелуя и становиться его рабыней. Как только выдастся возможность, она сбежит. Завершит то, что задумала.

В конце концов, нет гарантий, что Калеорд не скажет Кругу, а они не примут решение убить её и не рисковать. Любой, кто владеет чёрной магией, её потенциальный враг. В Круге ею занимаются все.

Наконец они выезжают из леса. Уже рассвет... Воспоминания о том, как они возвращались с Тёмного Бала, накрывают Ферокс с головой. Как нечто обжигающее и очень ценное. Тогда небо тоже было таким: сероватым, тёмным. С капелькой надежды в море отчаяния.

Наверное, она попала в эту смертельную ловушку ещё тогда, когда они вместе танцевали.

Уже видны знакомые пейзажи, которые подсказывают, что пустота совсем рядом — скрытый щитом дом. Они заезжают прямо в купол. У дома Калеорд спешивается и помогает Ферокс тоже слезть с лошади. Спина сразу же покрывается мурашками от ледяного холода, который внезапно острыми льдинками впивается в кожу.

— Как ты поранился? — небрежно интересуется Ферокс, поправляя одежду.

— Подрался с Альвианом, — отвечает Калеорд.

Глаза Ферокс широко распахиваются от удивления. Этого она точно не ожидала. Зачем же они вообще могли встречаться? Может, всё потому, что Калеорд не получил результатов в своих поисках.

— Узнал, кого он убил?

— Да, — мрачно кивает Калеорд. — Все мои друзья оказались живы.

Ферокс выдыхает с облегчением и даже позволяет себе лёгкую улыбку, которую тут же прячет.

Вместе они заходят в дом. Ферокс ступает пару шагов вперёд, пока Калеорд возится с дверью. Как только клацает замок, Калеорд хватает её за запястье и вынуждает обернуться. Обхватывает её лицо ладонями. Его выражение лица — смесь беспокойства, отчаяния и страха. Её сердце пускается в сумасшедший танец.

— Я был в секунде от того, чтобы повторить судьбу Грэма, — тихо говорит он ей, встречая её взгляд. — Только что чуть не воплотился мой наихудший кошмар. Понимаешь? Ты должна поклясться мне, что ты будешь осторожнее.

Ферокс смотрит на него и осознаёт, что в этих глазах цвета тумана уже нет никакого притворства. Или, может, она просто позволяет себе быть глупой. Не замечать ничего. Она окончательно с этим запуталась.

Она должна рассказать ему об осколках... но...

— Почему он пришёл в тот день в город? — спрашивает Ферокс.

Калеорд опускает взгляд.

— Пока ещё рано для этого разговора.

Ферокс прикусывает губу, нервничая с каждой секундой только больше. Может, потом времени и вовсе не будет.

— Калеорд, я не могу тебе в этом поклясться, — шёпотом начинает она. — В пространстве испорченного эфира я забрала твой осколок.