A Star is Born
И пока я сижу, пишу и жую,
Я стараюсь не писать эту песню о тебе.
Я могу быть твоей матерью,
Я могу быть мечтой,
Я могу сделать так, чтобы этого никогда не было, оставить все в чистоте.
О, я могла бы быть твоим другом
Или я могла бы лежать на спине,
Я могла бы умолять или запугивать,
Я могла бы подготовить тебя к удару.
О, я могла бы быть подделкой,
Я могла бы быть настоящей,
Я могу быть раной на твоей шее,
О которой ты говоришь друзьям,
что можешь ее залечить.
Я могла бы быть 500 девственницами,
Я могла бы быть 500 шлюхами,
Я могла бы быть чем угодно, чем угодно, чем угодно,
Но твоей.
Твоей...
I can be your mother - SOFIA ISELLA
1600г.
Италия. Мессина.
Элеонора шла по прекрасному, богатому городу, держась за руку своего супруга. Вампиры сии выглядели подлинными аристократами, коими по сути своей и являлись.
Церковь Санта-Мария-ди-Монтесеррато, столь прекрасная и величественная, возвышалась рядом с монастырём, где в сей час трудились юные конвиттриче. Недавно в обитель привезли провизию, и теперь, когда ворота были отверсты, воспитанницы работали в саду.
– Как мыслишь, есть ли среди них малые девицы? – внезапно спросила Элеонора. Никлаус вовсе не ожидал слышать от супруги своей таковые речи. С чего бы ей пленяться сим?
– Полагаю, что да, радость моя. Сирот всегда в избытке, – кивнул Никлаус, шествуя с нею вдоль монастырской стены.
Элеонора желала дитя. Желала истенно и давно, всем сердцем своим алкая познать материнство, но помышлять о сем всерьёз не дерзала. Какой в том прок? Они - вампиры, и гены оборотней в них заблокированы. Детей им иметь не суждено. Как бы ни желали они сего, как бы ни алкала она того - сём уму непостижимо. Разве что приютить сироту.
– Вы походите на ангела, синьора! – слова сии, донесшиеся от малой девицы, что, словно удачно, выглянула из-за куста у монастырской стены, заставили вампиршу остановиться.
"Ангел?" - пронеслось в мыслях бессмертной, заставив её улыбнуться кротко. Даже братья её и сам Никлаус в былые времена не сравнивали Элеонору с сими небесными созданиями. Обратив взор к дивному дитяти, сердце её, давно не жившее, дрогнуло. Не ведала Элеонора, что подвигло её в сей миг ощутить такую нежность, но девочка сия явно не останется в приюте. Вампирша постигла сие мгновенно. Никлаус же, подметив выражение на лице возлюбленной, улыбнулся, умиляясь сей картине, и возжелал запечатлеть сей миг на холсте.
– Для тебя я могу быть кем угодно, милая, – произнесла вампирша тем же мягким, нежным гласом, каким говорила с малой племянницей своей, Астрид.
Давно уже не слышала она глас свой столь ласковым; давно не ощущала в сердце трепет сей, столь жгучее желание оберегать малое сие создание. Именно в сей миг Элеонора припомнила слова супруги старшего брата своего: «Се есть зов крови материнской. Когда чадо твоё на свет явится, тогда познаешь всю мощь сего чувства».
Искренний свет в очах детских заставлял Элеонору улыбаться. Вспомнив о братьях своих младших, о малой Астрид, вампирша положила твёрдое намерение: девочка сия обретёт новый дом. Будь то против Никлаус, Ребекка, Элайджа или Кол - Элеонору сие нимало не заботило. Мгновенная нежность и, быть может, любовь, наполнили сердце её, в коем до сей поры обретались лишь Майклсоны да память о братьях.
– Что же ты здесь творишь, дитя? Неужто отпустили тебя за врата монастырские? – воздвигнув бровь, Никлаус взирал на девочку не столь нежно, как супруга его. Не было ему дела до ребёнка, и невзлюбил он, что отвлекли их от прогулки.
– Мне возжелалось увидеть, что тут. Всю жизнь свою провела я там. А здесь так прекрасно! – размахивая малыми ручками, говорила девочка столь истенно, с очами, полными интереса и искрящимися. Картина сия окончательно растопила сердца вампиров.
– Без дозволения вышла? – присев пред девочкой, Ливия взирала на неё, склонив голову набок. Возжелала она простереть руку, убрать выбившуюся прядь из косы её. Возжелала познать, сколь мягки сии каштановые волосы. Возжелала извести всякого, кто облачил сие чудесное дитя в столь убогое рубище.
На вопрос сей малая девица виновно потупила взор.
«Какая же милая! О, Один, сколь она дивна!» - вопияло сердце Ливии, взиравшей на дитя. Казалось, ещё миг - и сердце её забьётся вновь, дабы тут же разорваться от сего зрелища.
– Вы отведете меня обратно? Верно? – взглянув на Майклсонов снизу вверх и закусив губу, взирала девочка столь жалобно, что Ливия устремила взор на мужа. Нет, не оставит она малютку сию здесь.
Девочка, яко же, ведала о чарах своих. Никлаус познал сие по взору её. Быть беде - научится она обретать всё, что пожелает, легко и скоро.
– Ты теперь Майклсон. – воздыхая, молвил Никлаус, поднимая Элеонору, а после, взяв девочку за руку, повёл её к монастырю.
Не много времени минуло, и вот уже Элеонора, Никлаус и малая девица покидали обитель, неся её небогатые пожитки.
– Паола Алессандра Майклсон. Отныне ты - Майклсон, дитя, – глас Никлауса звучал насмешливо, но стойко. Девочку нарекали Сперанцей, что означало «надежду», но Ливия настояла на перемене имени. «Новая жизнь - новое имя!» - твердила она Никлаусу. И дала она ей имя подобающее, и даже не одно.
Паола - певица или мелодия с греческого, и Алессандра - защитница. За столь краткий миг Элеонора узрела в девочке не просто суетливую и любознательную, но силу и уверенность, свойственные единственно Майклсонам.
Ливия дала себе обет: она даст сей малой девице всё наилучшее, будет ей матерью. Родной и любящей. Одарит её всеми знаниями мира. Если Паола возжелает - станет вампиром, однако не прежде, нежели достигнет лет пятнадцати-шестнадцати.
1605г.
Листва багряная опадала с древ на изумрудный газон поместья. Прелестная игра на клавикорде наполняла покои, услаждая слух обитателей его благозвучными аккордами. Юная девица лет двенадцати играла, почти не взирая на ноты; за пять лет, проведённых в семье Майклсонов, она не просто обжилась - она впитала в себя обычаи и нравы сего рода.
Было удивительно, сколь проворно схватывала она все науки. Подобно губке морской, впитывала отроковица все знания и учения, коими её одаривали лучшие мастера Италии, а также её приёмные родители, дяди и тётка. Если Элеонора наставляла дочь в музыке, поэзии и искусстве пера, Ребекка обучала её светским манерам и моде, Элайджа - чтению, грамоте и благонравию, а Кол - науке защиты, то сам Никлаус учил её чувству прекрасного и искусству живописи. И надо признать, во всём сем Паола преуспевала.
Картины её были полны красок и жизни; творения её, казалось, источали свет и благоухание, кои она желала передать. Музыка же её была подобна чарам - пленительным и очаровывающим, несущим умиротворение. Стихи, пусть и нескладные, совсем детские, были чисты и невинны, исполнены любви и блаженства.
Отроковице всего 12 лет, а уже росла она малым гением. И не убоялась она, когда познала сущность своих покровителей. Напротив, возжелала стать столь же могучей и сильной, под стать приёмной матери своей. И было решено, что лишь исполнится ей 17, Никлаус совершит над нею обращение.
Надо признать, Клаус отнёсся к сему без восторга. За пять лет он сильно привязался к сей девчушке. Стала сирота ему родной. Не была она ни оборотнем, ни ведьмой, ни охотником, ни иным сверхъестественным созданием. Простое дитя. Простой смертный. И сие несказанно радовало Никлауса. Но для своих двенадцати лет была она уж больно гениальна.
Однако, помимо любознательности, отличалась отроковица и хитроумием. Слишком уж часто устраивала она проказы. Куда же подевалась её былые скромность и кротость?
Вопрос сей терзал всех Майклсонов, кроме самой Паолы, разумеется. Прежде полагали, что Кол есть главный хитрец в семье сей, но тут его превзошла отроковица. Паола ловко обманывала всех. Манипулировала она своим личиком и очами, что действовало вернее любого внушения; хитростью добивалась желаемого. Прав был Никлаус - быть беде: научилась она пользоваться своей наружностью.
Манипулировала своим личиком и глазками, что работало лучше любого внушения, хитростью добивалась всего. Никлалус прав был, беда с ней - быстро научилась пользоваться своим ликом.
То взор свой обратит в щенячий, то губки надует. Как водится у азиатов, губки её были полны, а щёки - розовы. То пальчик на край губы положит, а то и ножкой притопнет. И всё - конец. Получала она всё, чего хотела. Даже первородные вампиры, коим уже семь веков от роду, не могли устоять пред сей лисицей.
Впрочем, не из воздуха научилась сему девчонка. Подсмотрела, как Элеонора, мать её приёмная, ловко добивается всего от Никлауса, и уразумела всю важность сего искусства. Хотя и природная хитрость в ней, без сомнения, присутствовала.
И столь тщательно отсчитывала она дни до семнадцатилетия, столь сильно желала стать подобной своей семье. Считала ли она себя обузой или лишней? Точно нет. Напротив, почитала себя истинной Майклсон. И в чём-то Паола была права.
Дух Майклсонов жил в ней, был неоспорим и силён, как ничто иное.